- Это не та ли цистерна, что стоит возле стройки? И ты говоришь, что они в неё залезли?" "Да-а, - с опаской протянул я, чувствуя, что сейчас мне может за что-то крупно влететь, хотя я ещё и не понимал, за что. - Но они туда сами полезли, я их не заставлял..." "Господи! Так, может, они в ней до сих пор и сидят, не зная, как выбраться? - заторопилась мать Сашки. - Пойдемте скорее туда и поглядим. У кого-нибудь есть с собой фонарик?" "Сейчас, сейчас я возьму", - неожиданно засуетилась моя мама и, накинув на плечи кофту, взяла с собой наш электрический фонарик и вышла вместе со всеми за дверь.
Отсутствовала она минут сорок, за это время успел вернуться со второй смены работавший тогда в метрострое отец и, наложив сам себе на тарелку макароны, принялся ужинать. Мне уже пора было ложиться спать, но, пользуясь маминым отсутствием как уважительной причиной, я, хотя и переоделся в свою ночную пижамку, но все еще, как говорится, тянул резину и не ложился.
И вот щелкнул в замке ключ, и я услышал, что мама вернулась. Мне было слышно, как она прошла на кухню и о чем-то долго рассказывала там отцу, потом растворилась дверь в мою комнату и они оба появились на пороге. "Я уже ложусь", - упреждая возможные упреки, доложил я на всякий случай и залез под одеяло. Отец остался стоять возле двери, а мама подошла и села рядом со мной на край кровати. "Вот и хорошо, - прошептала она. - Вот и спокойной тебе ночи." И, крепко сжав в своей руке мою ладошку, вдруг уткнулась в мое одеяло и, мелко-мелко трясясь, заплакала...
Потом, несколько дней спустя, уже успокоившись, она рассказала мне, что в тот вечер ей пришлось помогать Витькиным и Сашкиным родителям доставать из цистерны их мертвых мальчишек, которые мгновенно задохнулись в ней от паров находившегося там ранее то ли бензина, то ли керосина, и, глядя на их остывшие фиолетовые лица, она с ужасом думала, что если бы я не упал тогда с цистерны и не вывернул себе ногу, то сейчас бы вместе с двумя их трупиками ей пришлось вынимать из чрева этой "подводной лодки" и меня.
- ...Так что у меня на этот вид транспорта весьма давняя, можно даже сказать, уже укоренившаяся отрицательная реакция, и если бы происшествие с "Курском" не всколыхнуло общественный интерес к этой теме и мне не поручили в газете собирать соответствующую информацию, то сам я, скорее всего, изучением подводных катастроф и историей подводного флота заниматься никогда бы не взялся. С чего бы?..
- Ну а теперь - не жалеешь, что начал?
- Да что вы! Мне открылось столько интересного, причем материал такой, что не статьи надо писать, а романы... Вот, скажем, о Петре Грищенко вы что-нибудь слышали?
- Ну ещё бы! Когда-то его имя не сходило со страниц газет, его дружбой гордились писатели и поэты, а самые красивые женщины были счастливы, когда он одаривал их мимолетной улыбкой. В годы войны ему не было равных по количеству потопленных кораблей врага, о его мастерстве, хитрости и удачливости ходили настоящие легенды. Его подчиненные становились адмиралами и пристегивали к кителям Золотые звезды героев. Он писал книги и научные трактаты. Его ненавидело начальство и боготворила флотская молодежь. Он ушел из жизни забытый и непонятый, недоделав многого из того, что ещё мог и хотел сделать. И его подвиги до сих пор остаются окруженными каким-то молчаливым табу.
- Почему? - спросил сидевший у стола Колесников.
- А вот послушай, он тебе расскажет, - кивнул он в мою сторону, - а мне надо сходить на центральный пост. Я потом ещё загляну к вам, - и он вышел из каюты.
Видя устремленный на меня выжидающий взгляд Дмитрия, я прикрыл глаза и словно бы увидел перед собой страницы журнала "GEO", где однажды наткнулся на эту удивительную историю.
...К началу Великой Отечественной войны капитан 3-го ранга Петр Грищенко был уже одним из опытнейших командиров подводных лодок.
К этому времени он успел закончить Высшее военно-морское училище, прослужить несколько лет на различных подводных лодках и после этого окончить ещё и Военно-морскую академию. Выпускников академии в то время назначали, как правило, не ниже чем командирами дивизионов или бригад, но Грищенко попросился командовать простой подводной лодкой. И был назначен командиром минного заградителя Л-3, носившего гордое имя "Фрунзевец".
22 июня 1941 года застало его в Либаве, и едва на западной границе ударили первые орудийные залпы, Грищенко получил приказ о немедленном выходе в море.
Но не так-то просто оказалось выполнить этот приказ и выйти из аванпорта - либавский фарватер был узок и извилист, а с неба уже заходили в пике шесть ревущих немецких бомбардировщиков. Однако Грищенко все же сумел уклониться от их атак и вырваться в море, к Стейнортскому маяку, где ему было предписано нести боевое дежурство.
Поднимая по ночам перископ, командир "Фрунзевца" видел, как над городом вздымается багровое зарево, и понимал, что там из последних сил отбивают атаки врага его товарищи. Но как им можно было помочь в этой ситуации?
"Всплыть! - приказал военком Баканов, увидев в перископ, что немцы штурмуют Либаву. - Подойти к берегу и вступить в бой с фашистами!"
Но Грищенко от выполнения этого приказа отказался. На лодке было одно-единственное семидесятимиллиметровое орудие и, не оказав никакой существенной помощи защитникам города, лодка была бы в считанные минуты расстреляна с берега прямой наводкой. Ввиду очевидной абсурдности приказа, это неподчинение не принесло беды командиру Л-3, хотя нервы потрепало изрядно.
Впрочем, вскоре Грищенко получил новую боевую задачу: выставить неподалеку от Клайпеды минное заграждение, что он и выполнил с наилучшим результатом. На выставленных им минах подорвались груженые немецкие транспорты "Эгерау" и "Хенни".
Едва возвратились на базу, как лодка получила новое задание: выставить минные заграждения в Данцигской бухте, можно сказать, в самом логове врага. И она их выставила. Пристроившись в кильватер минным тральщикам немцев, расчищавшим проход для своих кораблей, Грищенко прямо вслед их работе выставил в бухте новые мины, на которых тут же подорвались три немецких корабля, и благополучно вернулся в Кронштадт. А в сентябре - он уже снова на задании...
В свой четвертый поход лодка вышла 9 августа 1942 года, при этом на её борту находился писатель-маринист Александр Зонин. Минзагу Л-3 была поставлена боевая задача: выставить возле острова Борнхольм два минных заграждения, а затем начать торпедную охоту за судами противника.
18 августа Грищенко обнаружил в перископ большой караван транспортов и, выбрав самый крупный из них, незамедлительно атаковал его. Две торпеды в клочья разорвали танкер водоизмещением пятнадцать тысяч тонн. Переждав атаку глубинными бомбами, Грищенко снова идет в атаку и топит ещё один танкер с 10 тысячами тонн горючего.
25-26 августа Л-3 выставила две банки мин в заданном районе и атаковала конвой из транспортов, поразив четырехторпедным залпом сразу два транспорта. Через несколько дней ещё одна атака, и в результате потопленный эсминец и крупный транспорт.
9 сентября лодка возвращается на базу, и военком Долматов пишет на Грищенко донос: мол, командир Л-3 нерационально использовал торпеды (хотя найденный Грищенко способ атаки двумя торпедами сразу будет позднее признан на флоте наиболее оптимальным). Но после столь победного похода наказать командира лодки не решились, а наоборот - наградили его орденом. К тому же в эти дни к нему на лодку пожаловали писатели Александр Фадеев, Всеволод Вишневский и поэтесса Ольга Берггольц.