Так и остались они стоять, затерявшиеся в огромном поле.
Тяжёлый это был день! Никогда не забыть Мерцалову этого дня. Он ожидал противника с воздуха, а противник пришёл с земли. В коротком бою потерял Мерцалов свой обоз, потерял роту Мышанского, бежавшую вместе со своим командиром в лес.
К вечеру полк подошёл к реке. Тяжкий путь кончился. Но не радовался командир полка – горькие мысли владели им.
Подошёл начальник штаба и передал Мерцалову рапорт политрука второй роты. На лесном хуторе остался красноармеец, заявив товарищам, что решил переждать тяжёлые времена с молодой вдовой-хозяйкой. Мерцалов приказал немедленно снарядить полуторку и доставить дезертира. Его привезли в штаб полка ночью, в крестьянской одежде, в лаптях, – свою форму он утопил в ставке, привязав к ней камень. Мерцалов издали наблюдал за разговором, который за-вели с ним красноармейцы.
– И пилотку с червоной звездой утопыв? – спросил первый номер пулемётного расчёта.
– Эге ж, – уныло и равнодушно ответил дезертир.
– И винтовку утопил? – спросил второй номер пулемётного расчёта.
– А на що вона, як я на хутори остався?
– Он свою душу в той ставке тоже утопил, – сказал высокий мрачный красноармеец Глуш-ков, браг убитого в бою с немецкими танками, – навязал на неё кирпич и утопил.
– На що мени душу топыть? – обиженно спросил дезертир и почесал ногу. Старшина, ез-дивший за дезертиром, усмехнувшись, сказал:
– Мы приехали. Он со своей молодухой спать ложились. Аккуратно так всё постелились, пол-литра на столе пустые, две стопочки, свининки жареной поели.
– Да её треба було бзабрать, лядачу, та расстрелять з ним$7
– Сапогами забить! – сказал худой боец с измученным лицом и больными лихорадочными глазами.
Мерцалов подошёл к дезертиру. Вспомнился ему весь горький день – пшеница, небо, ста-руха с мальчишкой, укорявшие отходящие войска, и сказал он впервые в жизни тяжёлые, страшные слова:
– Расстрелять перед строем!
Ночью он не спал. «Нет, не согнусь я, – говорил он, – есть во мне сила для этой войны».
XVII. Комиссар
Утром к Богарёву пришёл Мышанский.
– Здравствуйте, товарищ комиссар, – радостно сказал он, – вот встреча так встреча!
Пришедшие с ним люди были не бриты, в порванных гимнастёрках. Сам Мышанский вы-глядел немногим лучше своих бойцов. Он спорол с воротника знаки различия, крючок и верхние пуговицы гимнастёрки были вырваны, бывшие раньше при нём полевая сумка и планшет отсутствовали, он их, очевидно, бросил, чтобы не иметь командирского вида, даже револьвер он вынул из кобуры и сунул в карман брюк.
Сев рядом с Богарёвым, он тихо сказал.
– Да, влипли мы с вами в классическое окружение, товарищ комиссар. Мне кажется един-ственно правильным – рассредоточить людей и пробираться в одиночку через линию фронта.
Богарёв, слушая его, почувствовал, как кровь отлила от лица; ему показалось, что щеки у него даже похолодели, побелели от ярости.
– Почему ваши люди в таком виде? – тихо спросил он. Мышанский махнул рукой.
– Да о чём говорить, – сказал он, – героев среди них нет. Ночью вышли на поляну, немцы пустили ракеты, а они залегли, словно под ураганным огнём.
Богарёв встал и тяжело переступил с ноги на ногу. Мышанский продолжая сидеть, не за-мечая искажённого злобой лица Богарёва, спросил:
– Ох, нет ли у вас закусить, товарищ комиссар? А выход, по-моему, я предлагаю правиль-ный, – пробираться через фронт поодиночке. Кто куда. Скопом мы всё равно не прорвёмся.
– Встать, – сказал Богарёв.
– Что? – спросил Мышанский.
– Встать! – громко и властно повторил Богарёв.
Мышанский посмотрел в лицо Богарёву и, вскочив, вытянулся.
– Что? – спросил Мышанский.
– Встать! – громко и властно повторил Богарёв.
Мышанский посмотрел в лицо Богарёву и, вскочив, вытянулся.
– Стоять смирно, – сказал Богарёв и, с ненавистью глядя на Мышанского, закричал: – В каком вы виде? Как вы подходите к старшему начальнику? Немедленно приведите себя и своих людей в полный порядок, чтобы ни одного небритого, чтобы ни одной порванной гимнастёрки. Прикрепите к петлицам знаки различия. Через двадцать минут выстроить роту и явиться ко мне, командиру действующей в тылу у противника регулярной части Красной Армии, в подчинение которого вы поступаете.
– Есть, товарищ батальонный комиссар! – сказал Мышанский и, всё ешё полагая, что дело не серьёзно, улыбаясь, добавил: – Только, где же я достану знаки различия, ведь мы в окруже-нии, в лесу, не жолуди же мне пришить к петлицам.
Богарёв посмотрел на часы и медленно проговорил:
– Через двадцать минут если моё приказание не будет выполнено, вы будете расстреляны перед строем, вот под этим деревом.
И Мышанский понял и ощутил непреклонную, страшную силу говорившего с ним челове-ка. А в это время артиллеристы и стрелки расспрашивали вновь пришедших бойцов.
– Слышь, борода, – громко спрашивал герой боя с немецкими танками наводчик Морозов одного из пришедших, – ты с какого года?
– С девятьсот двенадцатого, – ответил шопотом вновь пришедший и, подняв палец, проси-тельно произнёс: – Вы, ребята, тише ржите.
– А что, батька? – спросил Игнатьев, нарочно повышая голос.
– Ти-и-ша, – со страданием произнёс обросший бородой боец, – не слышишь разве?
– Чего, чего? – заинтересованно спрашивали разведчики и артиллеристы.
– Да немцы кругом, разговор их сюда слыхать.
Все удивлённо переглянулись, а Игнатьев вдруг расхохотался так громко, что несколько человек из роты Мышанского зашипели на него, «Тише, тише».
– Да что вы, ребята, – сказал Игнатьев, – да как вы можете, ведь это вороны кричат, воро-ны, понимаешь ты! И дружный хохот пошёл по лесу: смеялись артиллеристы, смеялись пехо-тинцы, смеялись разведчики, смеялись раненые, охая от боли, смеялись и вновь пришедшие бойцы, смущённо качая головами и сплёвывая. В это время подошёл к ним Мышанский.
– Живо, живо, – закричал он, – даю вам пятнадцать минут сроку – всем побриться, приве-сти себя в полный порядок. Товарищи командиры взводов, сержанты, прикрепить знаки разли-чия, выстроить роту.
И он, схватив свой походный мешок, бегом побежал к ручью.
Богарёв ходил под деревьями и думал:
«Нет героев в роте, говорит Мышанский. Ну что ж, нет, так мы их сделаем, будут герои. Будут!»
Вскоре рота построилась. Капитан Румянцев медленно обходил строй, внимательно огля-дывал обмундирование бойцов, осматривал оружие, делал придирчивые замечания по поводу каждой мелкой неисправности.
– Потуже, потуже ремень, – озабоченно говорил он, – почему плохо выбрились, бриться надо старательно, а не как-нибудь… А вы винтовку не чистили, куда это годится, разве бойцу Красной Армии можно небрежно обращаться с оружием…
Казалось, дело происходит в военной школе, перед строгим инспекторским смотром, а не в лесу, в тылу у немцев. Богарёв специально просил Румянцева произвести этот дотошный осмотр. Он издали наблюдал за выстроившейся ротой. Румянцев уже подходил к левому флангу и, критически оглядев шеренгу, сказал взводному командиру: «Не строго по ранжиру стоят бойцы вашего взвода, товарищ лейтенант». Богарёв шагнул вперёд. «Смирно!» – закричал Мышанский и, выступив перед строем, громко отрапортовал. Богарёв прошёл перед строем и обратился к бойцам. Он говорил, не повышая голоса, и слова его сразу дошли до слушателей.