Штаб Армии находился в центре; вокруг, подтянутые к самым окраинам, были расквартированы части. По праздникам город расцвечивался нашими красными флагами.
С другой стороны - все так же посреди Пяскува - высился костел, на высокой паперти которого Христос сгибался под тяжестью мраморного креста, и на воскресную мессу сюда по-прежнему стягивались на подводах нарядно одетые крестьяне из окрестных деревень. После мессы подводы, гремя по торцам, съезжались на рынок. Это был изобильный город, Пяскув. В Ленинграде, например, Александру никогда не давали целое яблоко сразу, только половинку. Здесь же яблоки, а перед этим вишни, покупались ведрами. И крестьяне кланялись, принимая деньги, и называли маму "пани офицерова".
В Ленинграде они теснились в маленькой комнатке вчетвером; здесь же не сразу, но вскоре им дали двухкомнатную квартиру. И мама наняла домработницу, краснощекую девушку Ядзю. А вдобавок ко всему у них еще и машина появилась. "Виллис". Не собственная, правда, но машина им была положена: всегда можно было снять трубку телефона и повелеть к такому-то часу машину гвардии майора Гусарова к подъезду.
Так что 1 сентября - первый раз в первый класс - Александр не пошел, а поехал в школу.
Но уже на следующий день от машины он отказался наотрез.
- Это что еще за глупости? - спросила мама. - А ну влезай!
Но он не влез. Взялся за лямки ранца, обежал угол и отправился в школу пешком - по длинной обулыженной улице Скидельской, за высокими кирпичными стенами которой на другой стороне уже рычали невидимые танки, мимо запертых ворот рынка, через мост над железной дорогой, а потом налево, тянущейся над откосом пустынной улочкой с проваливающимися плитами, с травой, заброшенно вылезшей между торцами, а потом направо, под глухую и высокую замковую стену тюрьмы, за углом которой Александр исчезал в лабиринте средневекового сердечка Пяскува, где улички были такие тесные и даже в солнце темные, что машины сюда и не совались. Объезжали. А их, машин, на всю школу было две - серая "Победа" первоклассника Понизовского, сына полковника-особиста, и роскошный ощерившийся зеркальным никелем - черный "ЗИМ" первоклассника Аракчеева, чей отец был здесь величиной абсолютной: Командующим Армией.
Остальные приходили пешком. Даже те, кто жил не на этом высоком берегу, а за Неманом, на противоположном низком, ще лежала худшая, не каменная, а деревянная половина города. И дети оттуда были не просто безмашинной серостью, а рванью. Форменной одежды, утвержденной для школьников Министерством просвещения, - фуражки, гимнастерки, ремня - у них не было, и даже некоторые приходили просто в галошах на босу ноту. Лица у них были бледные и битые, и не только к машинам, даже к "виллису", они сбегались и к бутерброду Александра, завернутому дома мамой в бумажные салфетки и в хрустящую кальку. "Дай, кричали; - куснуть!" И они писались на уроках, или у них шла носом кровь, и они вываливались, упавши в обморок, в проходы между рядами парт. И были некрасивые и подлые. И было их - подавляющее душу большинство, которое сначала раздавалось перед машиной, въезжавшей на школьный двор, а потом сбегалось к ней и льнуло к зеркальным бокам, оглаживая выпуклые формы грязными руками. Раскрывалась, их оттесняя, дверца, выходил нарядный солдат - личный шофер Командующего. Обходил "ЗИМ" спереди, отворял заднюю дверь и, склонясь, принимал портфель первоклассника Аракчеева, который соскакивал следом уже с пустыми руками. Высокий и румяный, этот одноклассник Александра с веселым недоумением взирал на суету вокруг его машины - и проходил мимо, а солдат, почтительно сутулясь, нес за ним портфель до самого порога.
Однажды шел дождь, и Александр шел в школу. Одинокий, но среди школьников, растянувшихся по тротуару.
Вдруг к нему сворачивает серая "Победа".
Дверца ее распахивается, и изнутри говорят:
- Эй, Сашок! Нам вроде по пути?
А он проходит мимо.
"Победа" обгоняет.
- Чего ты мокнешь, как дурак? Садись, подкинем!
Пешие школьники оглядываются на него с завистью, а потом с удивлением, потому что Александр продолжает делать вид, что приглашения не замечает. И проходит мимо. Тогда, нагнав, "Победа" начинает ползти с ним радом на одной скорости - с придержанной изнутри дверцей, через открученное стекло которой оба Понизовских, первоклассник и особист-полковник, зовут вовнутрь Александра - туда, где сухо и тепло. Потом полковник перегнулся, захлопнул дверцу, и "Победа" газанула, обдав Александра грязными брызгами.
- Чего это он задается? - спрашивает Понизовский-младший.
- Да неспроста, должно быть, - отвечает задумчиво Понизовский-старший. Надо бы звякнуть его матери... Ты мне напомни, сынок, если забуду.
- Ну хочешь, - предложила мама, - мы тебя только до угла будем подвозить, а дальше ты сам? И после школы точно так же: до угла сам, а там мы тебя с Медведем, - (их шофером), - будем ждать. Договорились?
- Да пусть бьет ноги, если охота, - сказал Гусаров. - Чего ты к нему пристала?
- А ты не вмешивайся! - вскипела мама. - "Чего пристала". А чего мне этот ваш особист звонит, а? Нотацию мне целую прочел! "Советую вам обратить внимание на воспитание в мальчике духа коллективизма, а то, - говорит, - сразу видно, что он у вас в детский сад не ходил. Обособляется, - он мне говорит. Бросает вызов! Вы, - говорит, - за ним уж последите, а то - знаете? - в тихом омуте..."
- Кто, Понизовский? - вскричал Гусаров.
- Ну а кто же? Он.
- Эт-то по какому праву?.. Ну, ничего. Я с ним поговорю.
- Ты что? Не вздумай у меня!
- Скажу ему пару ласковых.
- И этот туда же! - сказала мама. - Знаешь, Леонид? Давай-ка ты своих подчиненных воспитывай! А воспитанием мальчика я уж сама займусь.
- А-а!.. - издал Гусаров горловой звук.
Махнул рукой и вышел.
- Отца расстроил, - сказала мама. - Завтра с утра уж ладно, пешком пойдешь. Тем более с утра машины нет: папа на полигон едет. Но после школы, возвысила она голос, - чтобы шел мне прямо к углу. Там мы тебя будем ждать. Договорились?
На следующий день она приехала на угол к последнему звонку, оставила "виллис", взбежала на школьный двор, спряталась за красный клен и взяла под наблюдение крыльцо. Дверь распахнулась, с криками во двор стали выдавливаться школьники. А вот и Александр. Который на угол и не думал идти, решительно взяв направо, открыв, а потом изнутри закрыв за собой калиточку приусадебного участка. Она пошла за сыном, который, не подозревая, что взят - выражаясь профессиональным языком - под наружное наблюдение, ускользал себе сквозь заросли шиповника виляющей тропкой.
Александр пролез в пролом забора. Здесь, по-над железнодорожным откосом, заросли были еще гуще. Натянув на уши воротничок форменной гимнастерки и царапая руки, он нырнул в колючки, прорвался, а потом постоял немного, созерцая откосы, красиво выложенные лозунгами из битого кирпича и сходящиеся под углом вниз - к поблескивающим рельсам. Стоя так, он из первоклассника с ранцем за плечами мысленно преобразился в пограничника из кинофильма "Застава в горах", которому с риском для жизни сейчас вот предстоит выследить опасного диверсанта, на коровьих копытах коварно пробравшегося на нашу советскую территорию, - догнать и обезвредить, связав ему за спиной руки. Пограничник Александр приступил к спуску по крутой наклонной плоскости.
Вдруг позади него - хруст, треск, вскрик! Из колючек шиповника выломалось что-то тяжелое и живое. Он глазам не поверил: мама!.. Что-то гневно крича, мама уносилась мимо него, и вот она упала - и кубарем покатилась под уклон.
На пути у нее возник красный лозунг.