Потом вздохнул и произнес:
– С тобой хоть в ад, Сева.
– Бывают случаи, по сравнению с которыми и путешествие в ад покажется приятной прогулкой. Но наш визит к Лютову, слава Богу, не из таких.
– Тихо, тихо. Не шути, Сева. Ты, говорят, над духами насмехаешься. Здесь их полно. Нехорошо смеяться над обездоленными. Потом, ты никогда не улыбаешься, ты или хохочешь, или, наоборот, не в меру серьезен и страшен по‑своему. Почему ты не улыбаешься?
Царев ничего не ответил, только крикнул:
– Люба, войди.
Вошла Люба и уселась на край диванчика.
– Принеси все то, что ты хочешь нам принести. Люба принесла. Выпили.
– Люба моя была в состоянии клинической смерти. Повидала кое‑что. Хоть и чуть‑чуть отделилась, но как‑то слишком вдаль прозрела. Другие в ее положении не так, поскромнее гораздо. Потому я ее и пригрел.
– Правда, Люба, побывали там? – добродушно спросил Филипов. – Ну, поздравляю.
Люба смутилась и покраснела.
– Эка невидаль. Уж не смейтесь надо мной. Побывала, и ладно.
Царев нежно погладил ее, словно потустороннюю, но уютную кошку. А потом отметил:
– А вот дальнейшая ее судьба будет действительно необычной. Такой цветочек вырастет лет через семь‑восемь. Ого‑го! Сам Небредов упадет.
Люба самодовольно улыбнулась.
В тихо‑ласковой беседе прошло время.
– Конечно, конечно, – подхватил Слава Филипов. – Но вы же прекрасно знаете, кто мы. Из каких кругов. Может быть, мы пошутили, но Петя ведь есть…
– Вы мне не близки, хоть я и уважаю вас, – мрачно буркнул Лютов. – Не люблю небожителей. Мы ведь жители земли и ближайших к ней регионов.
– Ну какой я небожитель, Оскар Петрович, – деланно возмутился Слава.
– Я тоже хочу здесь пожить. Правда, совсем по‑другому, чем вы.
Царев же молчал, словно из негативной реакции Лютова он уже заключил, кто такой Петя, и теперь потерял интерес к разговору. Точно он что‑то предвидел и это предвиденье подтвердилось. Он лишь внимательно поглядывал на Лизу, и та почему‑то краснела под его взглядом, как невинная девушка из девятнадцатого века.
Лютова такая ситуация как будто успокоила. Тихо выпили. Слава, однако, не пил, но он и без вина был пьян, когда хотел. На Царева же алкоголь вообще не действовал. Оскар Петрович тем не менее порозовел и вдруг игриво высказался:
– Петю мы отправили в командировку.
– На тот свет? – уточнил Слава. Оскар словно опомнился:
– Хватит, господин Филипов, хватит. Поставим точку на Пете.
И внезапно, точно желая разрядить обстановку, Лютов обратился к Лизе:
– Что ты сидишь в углу? Возьми гитару, Лизонька, и подсядь к нам.
Спой нам песню, твою любимую.
Лиза с лисьей ловкостью подсела, заиграла и хрипло запела, но не всю песню, а какие‑то дикие обрывки ее:
Мама, научи, как стать вампиром,
Я хочу владеть потусторонним миром.
…
Красная луна над кладбищем встает.
Я уже у цели. Нет пути назад.
По реке багровой, как мой рот,
Я выплываю в ад… ад… ад… ад!
…
Голый старик воет, как гиена,
Могила покрыта багровою пеной.
…
В черных зеркалах сиреневые искры,
В черных зеркалах проплывают крысы.
Отрубленные руки висят на колесе,
Все там будем… все… все… все!!
Последние слова «все… все» Лиза уже выкрикивала, выпучив глаза, совершенно истерическим голосом.
Где‑то раздались шорохи. После тяжелого молчания Оскар взвился, обращаясь к гостям:
– Подумайте, какое Средневековье, какое мракобесие. И такие песни сочиняют сейчас, в двадцать первом веке… В Средние века все европейское человечество содрогалось от страха перед адом, и именно этот страх загонял людей в ад… Я же говорю: только научное познание, включая и полусверхъестественное, может перестроить мир в лучшую сторону. Надо познать.
Он сделал паузу и громко заключил:
– Мы хотим нормализовать ад!
Тут уж Царев не удержался от хохота, а Слава только вытаращил глаза.
– Что вы смеетесь? – продолжал Лютов. – Все познаваемо, и ближние иные миры тоже. Я открыл методы. Мы все сольем воедино, мертвые будут жить, мы нормализуем и этот мир, и ад, просвещение коснется самых низов ада, мы все устроим, и род людской будет жить вечно и как в научном раю…
Царев устало махнул рукой:
– Оскар Петрович, куда ж вы с вашими компьютерами лезете в ад?.. Значит, вы совершенно не понимаете природы ада… А если вы используете некоторые тайные знания, не зная их подлинного смысла и извращая их, то вы получите кошмар, а не рай.
– Все проверяется опытом, – сухо возразил Лютов.
– Да, Оскар Петрович, зачем вам все это? Сидели бы и занимались своей фундаментальной физикой, и Бог с вами, – вмешался Слава.
Неожиданно Лютов опять как‑то преобразился, стал не по‑научному грустный и даже поэтичный. Он вздохнул:
– Скучаю я без бессмертия. Вот что. Скучаю. Потому и творю невозможное.
Возникло сочувственное молчание. Лиза нехорошо улыбалась.
Лютов ткнул жирным пальцем в ее сторону:
– Вы не подумайте, что она – вампирша. Лиза – нормальная, тихая, интеллигентная девушка, учится… Она просто любит современную поэзию.
Лиза действительно выглядела интеллигентно, смущали только не в меру багровые губы и ряд других странностей. Лютов заметил взгляд Филипова и заявил:
– Губы у нее такие от болезни, а не от крови вовсе.
Лиза мило улыбнулась. Царев тут же дружелюбно спросил:
– Оскар Петрович, вы не пересекались случайно с неким Станиславом Нефедовым?
– Случайно пересекался, – не совсем дружелюбно ответил Лютов.
– И что? Где он сейчас?
– Мне он не подошел. Мы расстались. А не так давно заезжали тут вместе с вашим Нефедовым неизвестные мне люди, наверное, из какого‑то частного института или… Хотели ко мне его пристроить. Но я, конечно, отказался. И они повезли его к какому‑то Мите. Именно к Мите, так я расслышал…
Возвращались гости, когда уже стемнело. Шоссе было довольно пустынно. Филипов, который вел машину, заметил:
– Насчет Пети и тому подобного мой друг Дальниев, думаю, сможет поставить точки над «i».
Царев молчал. Слава вздохнул:
– Но все‑таки мы теперь кое‑что знаем о Стасике.