Терентьич тоже слушал и все приговаривал:
– Я его не вижу, а он поет! Ох, несуетно сейчас все‑таки.
– А вы совершенно компанейский человек, Влад, – грустно‑насмешливо сказал Лемуров, подходя к столу.
А через час Влад Руканов исчез на удивление всех, кроме Льва.
Филипов отвечал, учтиво наклонив голову.
И они прошли в хаотичную комнатушку, где в креслах сидели два кота.
Слава осторожно вглядывался в лицо Царева: не новый ли он чуть‑чуть сегодня? «Ведь у непредсказуемого так вполне может быть», – мелькнула мысль.
Царев отличался крайним мракобесием в своей непредсказуемости. О нем ходили слухи, что он‑де вызывает с того света голодных и неказистых низших духов и насмехается над ними. Сам Всеволод несколько высокомерно отмалчивался по этому поводу, только пожимал плечами… Зато о своих небывалых сновидениях он рассказывал охотно и с тревожными подробностями.
Сам Всеволод несколько высокомерно отмалчивался по этому поводу, только пожимал плечами… Зато о своих небывалых сновидениях он рассказывал охотно и с тревожными подробностями. В его снах, видимо, присутствовали эманации, проекции по крайней мере по виду чудовищных существ, но Царев лихо и непредсказуемо с ними управлялся. «Куда они денутся от меня, если они во мне, так или иначе», – поговаривал он за обеденным столом своим друзьям.
Был он человек уже за тридцать, худощавый, с на редкость бледным лицом. Вид его почему‑то пугал порой окружающих, хотя ничего такого устрашающего в его облике не было. «Милый человек», – говорили про него наиболее тупые дамы…
В уютную комнатку, где они расселись у небольшого столика, заглянула миловидная женщина, но Царев отмахнулся: мол, пока не нужна.
Слава сразу начал с дела и описал всю историю со Стасиком.
Царев так стал хохотать в ответ, что Слава чуть‑чуть растерялся.
Царев откашлялся и извинился:
– Уж больно смешной случай.
– Почему?
– В принципе. Все люди и все существа смешны. Все, кто имеет тело, форму. Форма смешна, потому что, во‑первых, ограничивает… К тому же глянешь – и правда смешно. Моя Любка, – он кивнул на дверь, – вообще как увидит человека, так сразу хохочет. Не может удержаться, нежная.
– А Стасик‑то причем?
– Именно потому, что он ни при чем, я и хохочу… Подумать только, – и Царев ласково взглянул на Филипова. Серые глаза Всеволода были далеки от этой жизни. – Подумать только, такое маленькое существо, ваш Стасик, ну клопик просто после всего, и на него обрушилось то, что, может быть, и Богам не под силу… Ведь то, что им овладело, непонятная мистическая мощь, которая уносит его, ты же понимаешь, Слава, о чем речь… И почему на такого таракана и прямо‑таки атомным залпом… Вот что смешно… Видимо, кто‑то там, из высших, не в своем уме. Нарушают гармонию.
И Царев опять бледно захохотал. В ответ Филипов тоже захохотал. Не мог он удержаться, да и бытие разгулялось, по контрасту с пристально‑бледным взглядом Царева. Так и смеялись они некоторое время.
– Ты меня все‑таки не смеши, Сева, – наконец резко оборвал Ростислав.
– Ишь, смешун. Я, тебе скажу, вовсе не таракан, а образ и подобие Божие.
– Это в какую дыру посмотреть, – вздохнул Сева. – От позиции наблюдателя зависит… Ну, чего ж ты хочешь от меня?.. Разумеется, его найти?
– Конечно. Есть знак.
Царев устало огляделся вокруг, взял на руки сидящего в кресле кота и поцеловал его.
– Ты попал в точку. Я кое‑что слышал. И потому поедем с тобой на дачу… знаешь к кому?.. к самому Оскару Петровичу Лютову.
Слава изумился, чуть не подпрыгнул.
– К этому авантюристу?! Извращенцу тайных наук?!
– Прежде всего, к знаменитому ученому, – с насмешливой важностью ответил Царев.
– А к Стасику‑то он как?
– Слава, ничего не спрашивай пока. По дороге я тебе на кое‑что намекну, а там сам увидишь. Ишь, любопытный…
От неожиданности Филипов погладил кошку.
– Кошку не трогай, – сурово оборвал Царев.
– Не буду, – совсем растерялся Ростислав.
– Кроме того, – как ни в чем не бывало продолжал Царев, – у этого Лютова меня еще интересует один нехороший феномен.
– Нехороший?! – удивился Слава. – Что за определение?
– Именно нехороший. Мы тоже об этом слегка поговорим.
Ростислав притих. Потом вздохнул и произнес:
– С тобой хоть в ад, Сева.