Лицо у Черпанова по-прежнему было строгое, держал он себя круто, все же я заметил, что он говорил с усилием и пересаживался с напряжением. Мы двигались к хозяину, Мише Некрасову. Он стоял с женой и конструктором, ко-торого называли Супчиком, пропуская гостей в столовую возле кресла, обитого зеленым плюшем, истертым и неистребимо пыльным. Они щупали кресло и, должно быть, обсуждали, стоит ли его здесь оставить - или порубить: очень уж досыта полон был этим креслом хозяин. Черпанов, перед самым носом хозяина, плюхнулся в кресло,- и задрал одну ногу на другую.
- Хорошее изобретение - кресло! - Он протянул к хозяйке голову, до крайности благоже-лательную. Хозяйка улыбнулась ему со всей добротой, переполнявшей ее. Черпанов с нежностью похлопал толстые ручки и спинку кресла.- Хорошо полежать вечерком, когда вернешься с манифестации из головы колонны. Хорошо также встретиться с ним при пароксизме скуки. Да, могу сказать, что пришел обещанный срок, когда рабочий получил право на кресло. Ведь откроют же такую удивительную вещь, как мягкое кресло.
И он впритруску начал дотрагиваться до всех частей кресла. Хозяин с хозяйкой перегляну-лись,- согласие густо лежало в их синеватых глазах, согласие и любовь,- взялись за руки. Даже Супчик взглянул по-иному, не спросонья, как всегда.
- Тебе нравится кресло? - спросил хозяин.
- Очень. С удовольствием бы купил.
- Так я продам,- сказал хозяин, опять беря жену за руки.- Оно у меня от деда еще. Гадость, пыль, клопы еще заведутся. Уступлю я тебе его, Черпанов.
Черпанов снялся с кресла:
- Куда я с ним потащусь?
- Никто не берет,- грустно сказал хозяин.- Всегда так...
- Я взял бы; человек, видишь, бедный я...
- Мы в рассрочку.
Жена подхватила:
- Да чего в рассрочку, лучше уж даром, раз человеку понравилось.
- Даром лучше,- прикасаясь к креслу, но все еще не опамятовавшись от погружения в свои размышления, сказал Супчик. Хозяин его уважал. Он забрал руки Черпанова и усадил его обратно:
- Бери даром, Черпанов. Дарю!
Черпанов выскочил; попробовал приподнять кресло - и еле оторвал его от полу:
- Да оно песком набито, что ли? И жесткое. В нем, брат, будучи впроголодь, трудно лежать. - Он оттолкнул кресло. Он приметно желал вернуться к главному направлению, насквозь пронизывающему его.- Однако, о кресле достаточно. Все собрались? Более или менее? Двоих не хватает. Ну, мы, брат, не в порошке, а вот пока еще за стол не уселись, разреши мне хватить доклад. Здесь все рабочие? Слушай, Некрасов, у меня ведь почти секретное сообщение...
- Обождать бы тех двух, очень любопытствуют...
- Некогда, Некрасов. Вот тут только - торгпред...- Он указал на серого.- Воодушевить его трудно.
- Ничего, возбудишь. Ведь если тут оспаривать, опираясь на чины, так тут прибавь к торг-преду командира корпуса, вот тот, который руками сучит, а тот, у которого лицо вполздорова, он только что с маневров вернулся, командир армии, а вон - наш директор завода. Прострелил тебя, насмешил! Они все свои, рабочие. А это главный инженер.
- Замухрышка-то? Да я б его за трубочиста принял.
- Он и был трубочистом, а теперь шестнадцать книг по авиации выпустил.
Исподволь Черпанов уже достал из бесчисленных своих синих карманов книжки, записочки, тетрадки, несколько остро отточенных карандашей.
- Растопить-то и не таких растапливали, но мало растопить, надо искусить и потрясти, а как им ввести: популярно или тронуть высшую математику?
- Валяй, как хочешь,- ответил хозяин, все-таки просовывая нас в столовую и усаживая за стол.- Парни и в академии учились, заграницу нюхали и поэзию читают не так, чтобы она к одним поэтам примерзла.
- Поэзия крадет у нас честь изобретательства,- ответил Черпанов.- Долой поэзию! Никог-да я ее не признавал и не признаю, даже навеселе, ни поэзии, ни...
- А вон и Жмарин! - крикнул Некрасов, оставляя нас. У края стола подсели двое новых гостей. Я тотчас же вспомнил черпановский рассказ о гвоздильном заводике возле Савеловского вокзала - и тревожный холодок малость построгал меня. Я тревожился за Черпанова. Сам он - или не заметил вошедших, или не желал замечать - с судорожным, хмельным интересом перелистывая свои записные книжки, мелькнул, и скрылся пакет под девятью печатями. Двое вошедших - громадный мускулистый Савченко и желчный, худенький Жмарин - сидели, явно ощущая огромное уважение, они не признали Черпанова, вот почему, когда он встал и начал говорить, они страшно были потрясены и даже как-то напуганы, опомнившись только к концу его бестолковой, и совершенно несоразмерной уровню развития собравшихся, речи. Особенно уважал всех Савченко, для него посещение этой вечеринки было целым переворотом, почти откровением. Он воочию увидел и услышал, чего могут достигнуть при упорном труде и желании такие же простые рабочие парни, как и он. И главное, они оставались простыми! Те же широкие, угловатые движения; особый тембр голосов, воспитанных в цехах; особый отрывистый хохот и много такого неуловимого, что делало их близкими ему и удивительными. Торгпред, смеясь, рассказывал прия-телям по станку, как он впервые надел фрак и отправился на прием к президенту. Савченко тоже посмеялся вместе с ними, сам мало понимая причину смеха. М. Н. Синицын напомнил полпреду, как не то он, не то другой кто ловко поддел американского миллиардера,- но рассказ М. Н. Синицыну не дал начать специалист по пушнине с необычайно длинными, постоянно вытянутыми вперед руками, чем-то похожими на постромки выносных лошадей, специалист этот коротенько передал, как лучшие пушные мастера снялись с работы и поехали в СССР.
"Разве вам плохо,- спросил их директор фабрики,- увеличим вам жалованье. Что вам нужно?" - "Ничего. Мы коммунисты, а там потребовались спецы по пушнине". Постромкорукий не закончил рассказа. Начал Черпанов, застревая пальцами в бесчисленности блокнотных справок. Румянец, похожий на весеннюю поросль, прямыми, почти коричневыми струями лежал на его лице:
- Осведомляю, что вступление мое, милейшие товарищи, будет кратким, так же как и кратко продолжение, что же касается конца, то наиболее подходящий выбирайте сами. Наше строительст-во огромно, в нем обитают различные концы, в которых вы и сможете засесть, давая общему цвету ядра свои обозначения. Естественно, вы желаете справиться, кто и что я. Мало прибавишь к слову "изобретатель", оно и почтенно, но и стоит отдельно. Оно мне напоминает один из тех рассказов, которые любит ни к селу ни к городу употреблять Егор Егорыч. Два приятеля находились в корот-ком обхождении с дамочкой... Один теряет ночью кольцо в ее кровати, второй, следующим утром, находит его,- и на палец. Естественно, сходятся в ее доме вместе - и первый видит украшенный палец. Ну, шум там, крики, почти драка. Является хозяин, его выбирают в судьи и сообщают ему под вымышленными именами причину ссоры. Хозяин решает: "Кольцо принадлежит тому, кому и постель!" - "Одностороннее решение! восклицают они.- Как же мы вам вернем кольцо, когда вы принципиально против колец..."
- Савченко, да это ж, честное слово, наш поэт! - воскликнул вдруг Жмарин, которому пребывание здесь Черпанова казалось чрезвычайно обидным.
- Голос его,- осторожно ответил Савченко.
- Здорово, поэт! - И Жмарин, вряд ли от желания жать руку, а скорей желая в пожатии этом найти исход или закрепление своей обиды, протянул через стол свою руку. Черпанов по-прежнему был бесстрастен и льдист, полосатый румянец исчез с его лица, лишь пальцы его судорожно собирали бесчисленные записочки.