Прошли две-три минуты, не более, но вдруг старик взмахнул рукой в шоферской рукавице, и так сильно, что рукавица взлетела и обнажилась пухлая рука, обычная старческая, которую прикрывать было незачем, и вообще старик был бы благообразен даже, а что он, наверное, очень силен, то это было без сомнения, подержать бы его только в большой чистоте, так вот старик в эту поднятую руку всунул другой рукой палку и затем проговорил медленно: "Вон, контрреволюционеры!" Начал он на высоких нотах, а кончил бормотанием, так что никто не понял, да и не поняли еще потому, что очень уже слово было совершенно неожиданное, поэтому он счел необходимым повторить и повторил: "Вон, контрреволюционеры!" А затем опустил палку, сильно стукнул ею о пол и засопел. Гнев ли его душил, говорить ли ему трудно было - не знаю, но на Черпанова возглас его произвел просто какое-то освежающее действие, он встрепенулся, оглянулся, до того он сидел, низко склонив голову, он даже встал. Я почувствовал, что он в ударе, но тут в дверях появилась запыхавшаяся Степанида Константиновна.
- Опоздала? - сказала она и, увидев старика, еще более приосанилась, вообще она его запугивала, уничтожала его своей видимостью и мощью жизненной силы.- А его еще зачем притащили?
- Сам пришел,- сказал Жаворонков.
Увидев Степаниду Константиновну, старик испугался, она его подхватила под мышки и пове-ла, а он сразу как-то осел, у него опустились губы, и огромная любовь и еще какое-то сладострас-тие появилось в лице, так что дочери отвернулись, ее власть над ним была безгранична, и мне было противно, что развалина может сладострастничать, и, кто знает, не ревностью ли вызван был его возглас, потому что почти умоляюще он бросил ей, уходя: "Убери их, Степанидушка!" Он с трудом перевалил за порог, уперся в стену, дверь за ним закрылась сама собой.
Я уже окончательно убедился, что д-р Андрейшин впихнул его - это его глупая шутка, вроде ходуль, недаром у него были такие озорные глаза. Все смотрели на старика в полном недоумении и даже дочери как-то с отвращением, уж очень он был неопрятен, и выходил он, видимо, редко, так как окно у нас было открыто, то он вдыхал не без удовольствия воздух переулка.
Молчание прервал Ларвин чрезвычайно подлой усмешкой:
- Еще один член президиума! Кооптируем, что ли?
Черпанов посмотрел, я бы сказал, на меня изумленно. Я стукнул кулаком о кулак. В конце концов надо и мне приобрести некоторые привычки. Я повторил: "Ну, к Ларвину, так к Ларвину". Поскольку теперь для меня выяснилось, что дело, видимо, не грозит смертоубийством, я готов. Но в каком отношении он с братьями? Мы их там не увидим, не очень-то я бы их хотел видеть. Приз-наться сказать, такие зверские рожи даже во сне, зная, что это сон, нельзя увидеть с удовольст-вием.
- Скажите,- это детские игрушки? - Извините, что-что, а детские игрушки я знаю. Я жил вместе со служащим Мосторга, он приносил. Он не любил переписки, да его приятель запил, утром распакуют, а к обеду они уже развалились, так мой сосед по вечерам их склеивал и сгвоз-дивал. Родители изумлялись: "Отчего только в вашем ларьке крепкие игрушки?" Он вежливо говорил: "Получаем первый сорт". Так вот там я видел, что игрушки совершенно с благополучны-ми лицами до непристойности. Такой представляешь свою будущую жизнь в шесть лет.
Любопытно, какова же, однако, роль Ларвина в этой интриге? Мне, по вашим рассуждениям судя, он представлялся довольно-таки вялым и ничтожным человеком.
- И я сам думал до последнего времени,- сказал доктор совершенно серьезно,- если б события не разъяснили мне многого.- События заставляют иногда и самого вялого человека быть бойким.
- Сентенция, совсем не достойная вашего ума, Матвей Иваныч.
Но, может быть, в углублен-ной, так сказать, значительности Ларвина играет роль история со стадионом? Любопытно было б пройти и по комнате. Любопытно было б знать, что это бабешка, ворующая медикаменты, выду-мала взрыв?
- Не столь важен порох или нитроглицерин, из чего будет сделана мина, а возможность; подведет ли эта клика, этот клуб.
- Клуб!
- Да разве это не похоже на клуб с его обширными знакомствами и связями? Иногда мысль имеет значения больше, чем взрыв. Но об этом мы побеседуем дальше, а сейчас мне хочется вернуться к истории с Ларвиным, посвятить вас в нее. За последние дни, как вам известно, произошло много событий в этом доме в саду. По-прежнему шумят тополя над верандой, но многое изменилось. Когда Ларвин вступал в министерство, у него был ряд проектов. Они, руководители,- считайте, что дело происходит в Болгарии,- знали отрицательное отношение рабочего класса к войне и что рабочий класс будет сопротивляться, может даже объявить политическую стачку, и в первые дни войны работа военных заводов, хотя туда и подбирались соответствующие кадры из профсоюзной бюрократии, затормозится, кроме того, поскольку весь удар должен быть в этой войне направлен со стороны газовой, а в стране газовых заводов, тогда, когда Ларвин вошел в министерство, было мало, то одним из его проведенных проектов была заготовка страшного количества газовых баллонов. Теперь, в период его работы, количество газовых заводов удесятерилось, заметьте, что им дала заем заокеанская держава, чего Ларвин не учел, и теперь уже шла агитация против него, что он зря запас газы, плохо предвидел - и Ларвин желал войны. Он провел большое постановление о маневрах, мы с вами приглашены туда, повто-ряю, что Ларвин заигрывает со всеми, кто есть в доме Мурфиных, ему чудовищно необходима поддержка, он утверждает, что страна наполнена шпионами соседней державы, маневры будут грандиозные, военные атташе все приглашены.
Я расхохотался. Доктор, тоже смеясь, полузакрытыми глазами смотрел на меня.
- Конечно, смешно, Егор Егорович, что мы с вами, глубоко штатские люди, думаем разрушить военного министра.
- Ореол войны несомненно поднимет его в глазах Сусанны, Матвей Иваныч.
- Гигантски, Егор Егорович.
- И этот же ореол войны задушил военную прессу.
- Несомненно!
- Оскорбления военного министра нам припаяют как оскорбление государства.
- Всенепременнейше! - радостно воскликнул д-р.
- Смертная казнь.
- Вот и любопытно мне, каким же способом вы его думаете скомпрометировать и отогнать, так сказать, от Сусанны. Кроме того, у него невеста Людмила, хотя мы только что и слышали, что Людмила отказалась от него.
- А мы возбудим в нем любовь к Людмиле, во-первых, во-вторых, докажем, что Сусанна не столько-то любима матерью, чтоб мамаша пожертвовала своими капиталами, а, в-третьих, вы слышали об овсе?
- Война механизирована, и поставка овса не имеет большого значения для армии.
- А если овес идет на изготовление газов? И если Людмила закупила все его наличные запасы в стране?
Он неистощим на выдумки, в конце концов вся эта игра начинала мне нравиться, сумасшест-вие - это только чужой язык, который мы не понимаем, в конце концов это не так страшно и даже весело, а затем, если я сделал первые шаги к сумасшествию, то что же мне отчаиваться и сопротивляться, оно находило на меня, как гора.
И мы пришли к Ларвину. Он щеголеват, в нем было, действительно, что-то военное. Он ходил по комнате, всюду были расставлены бумажные кошелки, на стене висела карта зоофизическая и чучело тетерева, изъеденное молью. Хозяин, видимо, любил путешествия. Другая географическая карта Африки висела напротив. Комната была щеголевата и опрятна, стаканы вымыты. Сам хозяин читал книгу об охоте.