Занял экологическую нишу. Снова смысл жизни появился у него.
- Это ж теперь будет в мире "намбер ван"! - восклицал он восторженно, собираясь, видимо, на кизяках подняться, как наша семья, занять место в элите... Но насчет "всего мира" я бы не спешил: отнимут, как сучья отняли. Погодим! Я уже чувствовал, что тоже переживаю.
- Эх! - Боб резко тормознул. Чуть не проехали. Лишь мечтали о "топливе будущего", а домчались в момент, словно мы в будущем уже!
Я с тоской глядел на больницу: у меня тут красотка своя, кизяки я для нее теперь делаю. А куда деться?
- Подожди тут... минуток дцать! - уже уверенно, как соавтор, сказал Бобу.
Надеюсь, быстро не остынет его азарт в этом грустном пейзаже? Мы ж еще многое с ним должны обсудить!
Я прошел по тусклому коридору, постоял перед засаленной занавеской, заменяющей дверь, отпахнул ее.
- На комиссию ушла! - сказали соседки вместе и, как мне показалось, с волнением. Жалкая ее беспомощность, похоже, проняла и их, на всеобщей доброте, ощутимой особенно в больницах, и держится наша жизнь. Даже в самом конце. И как-то обыденно все происходит, без декорации и пафоса. И это, наверное, хорошо? Я вышел в закуток перед палатой: пыльное, с разводами грязи, огромное окно, пожелтевший, но с сильным запахом фикус. Вот тут примерно все и определится. Кончилась наша жизнь - или немножко еще осталось?
Походив в закутке, я, не удержавшись, пошел все же по коридору к кабинету главного врача. Вряд ли я понадоблюсь комиссии, но - вдруг? В дальнем конце, у кабинетов начальства, царила роскошь: кресла из кожзаменителя, большой аквариум. Я с тоской вспомнил пахучий аквариум, который чистили у нас на глазах в баре на краю темного пустыря, холодную ее враждебность, когда мы сидели там. Изменилось ли что за месяц, стала ли она теплее?
Вдруг кто-то дернул меня сзади за пиджак. Я обернулся. Нонна стояла, смущенно сияя.
- Ве-еч! - проговорила она. - ...А сколько мне лет?
Это она готовится к комиссии? Или уже была?!
- Ну а ты думаешь - сколько? - опасливо проговорил я.
Вот сейчас все и выяснится... где ей жить!
- ...Сорок? - пролепетала она.
Я в отчаянии швырнул шапку в стену! Все!.. Лишнее себе позволяете самому же придется и поднимать.
- Шестьдесят тебе! Шесть-десят! Запомни!
Зачем ей, собственно, уже это запоминать?
- Ты... была уже на комиссии? - В последней надежде я уставился на нее.
Не поднимая головы, своим костлявым подбородком виновато кивнула.
- Ну ничего! - бодро взял ее за плечо. - Там тебя и подлечат!
- Значит, я домой не поеду? - По щечкам ее в красных прожилках слезки побежали.
- Но что ж ты не могла сосредоточиться?! - простонал я.
Наверное, надо было туда ворваться! Отвечать за нее?
Стараясь успокоиться, она надула дряблые щечки мячиком, потом шумно выдохнула, и они сразу обвисли.
Распахнулась дверь, обитая кожей, и вышел Стас. Он шел мимо нас, не глядя. Замучили мы его! Он подошел к фигуристой медсестре, положил на ее стол бумажку. Она прочитала, изумленно глянула на Стаса, потом на нас.
- Оформляйте! - буркнул ей Стас.
Я выпустил руку Нонны. Ну все. Надо отвыкать!
- ...На выписку. - Это было сказано хоть и без души, но - в нашу сторону.
- Как? - воскликнул я. Мы с Нонной смотрели друг на друга.
- ...А вы зайдите ко мне, - по-прежнему на меня не глядя, произнес он, - ...один.
- Стой! - Я снова схватил Нонну за руку.
- Я стою, Веч! - Она радостно кивнула.
В кабинете Стас долго молчал.
- Как я уговорил их?! - воскликнул он наконец, разведя руками. Боюсь, что я несколько преувеличил... ваши способности. Болезнь ее, похоже, сильней.
Я сам, боюсь, их преувеличил... Я этого не сказал - но он прочел это в моем взгляде.
- Комиссия, кстати, еще работает. - Он сделал движение к двери.
Пойти с ним? Но она ждет там, робко улыбаясь. По ней не пройду.
- Понял. - Стас снова сел.
Помолчали. - Главное, - он шлепнул по столу ладонью, - дух противоречия в ней не удалось истребить. - Когда она говорила комиссии, что ей сорок лет, я заметил в ее глазах... веселые огоньки! Как вы думаете - это она нарочно могла говорить?
- Могла. Из-за любви к веселью она и здесь оказалась, - вздохнул я. ...Когда ее "воспитываешь", в глазах ее тоже веселые огоньки загораются.
"Ну как? Поняла, что я тебе говорил?" - "Нь-ня!" - весело восклицает она. Хочешь, чтобы другой она стала?.. "Нь-ня!" Такой она мне и нужна.
- Сами разбирайтесь! - Стас ладонью махнул, потом подвинул бланки. Ну что... сильные лекарства выписываем? Будет тихая, но...
Неузнаваемая. Другая.
"Нь-ня!"
- Слабые никакой гарантии вам не дадут... Да и не будет она их принимать! - сорвался Стас. Помолчал, успокаиваясь. - Значит, скоро снова пожалует к нам. Ну что ж... веселитесь. - Стас подал мне бланк, встал. - Я, кстати, тоже стою за сохранение личности, - грустно улыбнулся он.
Мы вышли. "Личность" нетерпеливо ждала нас у входа. Боюсь, что у меня на лице не было того восторга, как у нее. Утвердительно ей кивнул.
- Ур-ря! - она подпрыгнула.
- Ну что ж... пошли собираться, - вздохнул я, обнял костлявые ее плечи, и мы двинулись по коридору.
- Ну что... теперь будешь себя хорошо вести? - несколько запоздало, у самой палаты, попытался "воспитывать" ее. Она радостно на меня глянула.
- Нь-ня! - откинув остренькую челюсть, воскликнула она.
Мы спускались по лестнице. Сколько я мечтал об этом моменте! Но - "все бывает не так плохо - и не так хорошо, как мы ждем!". Хоть бы формально сказала: "Я, Венчик, буду слушаться тебя!" Вспорхнула, птичка. Ну ничего! Сейчас ее сдавят в троллейбусе... в метро!.. Обратно запросится! Только тут я вспомнил про Боба. Вряд ли он настолько загорелся идеей сушеного говна, что до сих пор не уехал?
Стоял!
С почтением я оглянулся на светящийся окнами бастион науки.
- Помаши дяденькам ручкой!
Стянув варежку, она помахала. Мы приблизились к джипу.
- Ой, Веча! Это наша машина?
- М-м-м-да.
Высоко влазить, как на самолет. Боб, как и положено уважающему себя водителю, сидел истуканом.
- Ой, здрасьте! - Она слегка удивилась. Серьезно думала - я сяду за руль? Серьезно вообще она никогда не думает!
Боб "мое сокровище" невысоко оценил. Оно верно - на любителя. Лишь в моей голове - и душе - живет еще знание: как она прелестна!.. А так-то вообще трудновато объяснить...
Нас закачало на выбоинах. Нонна не понимала пока, что кто-то может не разделять ее счастья, крутилась на тугом кожаном сиденье, сопя в тепле носиком, разглядывала салон, мигающую разноцветными лампочками приборную доску. Стянув шапочку, помотала головой, вольно раскидав по плечам жидкие грязненькие волосики.
- Вы - друг Валеры? - радостно спросила она. Боб кивнул мрачно. У людей его круга присказка есть: "Таких друзей - за ... и в музей!"
- Я рада! - просияла она.
Знала бы она, что нас связывает! Впрочем, она мало что знает! Ее счастье. И еще меньше хочет знать. Лишь то, что ее интересует. А интересует ее... В кулачонке у нее появилась вдруг сигаретка.
- Я закурю, да?! - явно собираясь нас этим осчастливить, проговорила она.
Боб, поборник здоровья и экологии, красноречиво молчал. Но я-то молчать не мог. По новой все начинается - сперва беспорядочное, по первому позыву, курение, потом...
- Остановись! - процедил я.
- Вай? - уже с задором и вызовом произнесла она английское "почему".
Я молча вывинтил из ее пальчиков сигарету, грубо сломав. Куда выкинуть теперь эту гадость? ...не всем нравится эта вонь.
Я вдруг почувствовал, что уже дрожу. Может, повернем обратно, поторопились уезжать? Я, во всяком случае, там охотно останусь!
В глазах ее кратко блеснули слезы. Потом ушли.
- Ну ха-вашо, ха-вашо! - ласково проговорила она.