Я вспоминаю - Жорж Сименон 8 стр.

— Слушай, Дезире...Только не сердись.Ясняла...

Все это она выпалила одним духом и теперь не знает,

что и подумать: отец не отвечает, даже бровью не ведет. Просто целует меня в моей кроватке.

—Ты рассердился?

—А где это? — бесхитростно спрашивает он.

Она еще не поняла, что для него главное — не при­нимать решений, не брать на себя ответственность за мало-мальски серьезные изменения в судьбе. Когда тот, кто насылает столько несчастий на наш многострадаль­ный мир, забывает о тебе и твоем уголке, к чему его про­воцировать, лишний раз мозолить ему глаза, вопить: «Эй! Вот он я!»?

— На улице Пастера.

Отец довольствуется тем, что мысленно пробегает путь от улицы Пастера до улицы Пюиан-Сок. Получа­ется еще ближе, чем от улицы Леопольда. И кстати, это по ту сторону Мааса, там уже приход святого Николая.

—Ты умница. Только придется предупредить госпо­жу Сесьон.

—Яуже...Онасегодняднемопятьраскричалась из-за коляски, я и воспользовалась случаем.

—Тогда все в порядке.

И чтобы меня позабавить, он принимается изобра­жать барабанщика.

4

12 декабря 1940 года,

Фонтене-ле-Конт

Утром в воскресенье, мой милый Марк, мы с тобой взялись за руки и пошли гулять по тихим улицам городка.

Интересно, примечаешь ли ты все картинки провин­циального воскресного утра?

Не все ли равно! Поразительно вот что: мы с твоей мамой заранее любовно позаботились о том, чтобы ты впервые посмотрел на мир и первые свои впечатления по­лучил в такой обстановке, какую мы с ней задумали. Мы-то оба впервые открыли глаза в мрачных городских пред­местьях. И мы поклялись, что твои ранние воспоминания будут иными, чем наши.

Мотаясь двадцать лет по свету, по морям и столич­ным городам, по степям и девственным лесам, мы сочи­нили себе — не смейся! — дом, где ми хотели бы ро­диться.

Хотя бы тетушкин или бабушкин дом, куда можно приходить по воскресеньям и четвергам или приезжать на каникулы.

Этот дом должен быть обязательно деревенским. Не замок, само собой, — это безумие нас миновало. Но пусть это будет настоящий дом, так сказать, самодостаточный: дом, где в шкафах полно еды, с огородом, с фруктовым садом, с чердаком, где, благоухая, медленно сохнут ябло­ки, с белоснежным постельным бельем в комодах, со сту­ком лопат в саду и шорохом грабель по гравию дорожек, с поливальной установкой на лужайке, и чтобы сопла по­ворачивались сами, и вода била во все стороны, радугой сверкая на солнце.

Все, о чем мы, городские мальчишка и девчонка, узна­вали только понаслышке либо во время слишком корот­ких каникул: своя корова; масло, которое каждое утро сбивают в маслобойке; курятник с петухом, который бу­дит тебя на рассвете; грозди мелкой красной смородины; виноград, вьющийся по стене, — его окуривают купоро­сом, и от этого известковая побелка местами посинела; скрипучая лестница; грушевое дерево, с которого можно сорвать грушу прямо через окно; два дрозда на заднем дворике — всегда одни и те же, и каменный стол под ли­пой, за которым завтракает семья...

В глубине сада — ручей, а в нем, в ямках, живут угри. Два-три мостика, крошечный лесок — в нем я пост­роил бы тебе хижину из жердей для игры в трапперов [2] .

Тут же ферма, как раз по тебе: барашек, козочка, по­ни. И все чистенькое, щегольское, как в Трианоне [3]или у графини де Сегюр [4] .

...Бельевая, а в ней — белобрысая девушка: она бы обшивала тебя с утра до вечера и.

..

И все это осуществилось, за исключением каких-нибудь пустяков, была даже хижина в километре от нас, на скалистом берегу Атлантического океана — в этой хи­жине я не успел достроить только крышу.

Целый год ты, несмышленыш, жил, помещенный в эту рамку, и, еще не умея ходить, уже срывал травинки и протягивал их курам.

Тебя ждал еще другой дом — он ждет тебя и сей­час — на красивейшем из островов .Средиземного моря. Пляж с тончайшим песком; вода так прозрачна, что вид­но метров на десять в глубину; лодки — мы бы выкра­сили их в самые яркие цвета. Остров называется Порке-роль. Он попал в так называемую свободную зону, и путь нам в нее заказан. Франция разделена сейчас на две части.

Что касается нашего дома в Ниёле, который мы уст­роили по образу и подобию «дома, где нам хотелось бы прожить детство», — он здесь, километрах в пятидесяти от нас, точно такой, как я его тебе описал. В нем живут немецкие солдаты, а мы не имеем права и носа туда показать.

И вот ты здесь — на такой же набережной, какие бы­ли в нашем детстве, в доме, похожем на те ненавистные нам с мамой дома, каких мы изо всех сил стремились из­бегать.

Люди, построившие этот дом и населявшие его до нас, и думать не думали жить в свое удовольствие, жить потому, что ж,изнь прекрасна, жить с легкой душой, в ми­ре гармонии, в кругу тех, кого любишь.

Крыльцо в четыре ступеньки понадобилось им не от­того, что у земли сыро, а оттого, что так роскошней. Двери слишком высоки по отношению к комнатам, пото­му что высокие двери тоже признак роскоши. Есть и го­стиная, ею, правда, не пользуются, но в доме нужна го­стиная. Есть и малая гостиная — будуар: это в иерархии социальных ценностей уже верх благополучия. В доме центральное отопление, но по комнатам натыканы деко­ративные камины, где, несмотря на медную решетку для дров, невозможно разжечь огонь. Рамы — подделка под резное дерево, лепка — подделка под камень. Линолеум «под паркет», электрические лампочки в форме свечей.

У нас в детстве все было беднее и так же безобразно, может, чуть-чуть получше, именно потому, что беднее. Но все принадлежало к тому же миру мелкой сошки — в иерархии этого мира есть множество ступеней, — к ми­ру, повторяю, мелкой сошки, людей, которых заставляют питаться подделками — и духовно, и физически.

И подумай только, разве не поразительно, что именно в тот момент, когда жизнь открылась твоим глазам, со­бытия, не имеющие к нам отношения, переносят тебя в точно такую обстановку, какая была перед глазами твоих мамы с папой в их первые дни?

А наша утренняя воскресная прогулка! Ведь точно так же, еще нетвердо держась на ногах, гулял я каждое воскресенье с верзилой Дезире, и он, усаживая меня на банкетку в кафе «Ренессанс», гордился не меньше, чем я теперь.

Мне, правда, неизвестно, когда свершится чудо и без всякой видимой причины действительность вдруг переста­нет мелькать перед тобой в виде неустойчивых мимолет­ных образов. В какую минуту или даже секунду кусочек этой действительности укоренится в твоей памяти, чтобы остаться там навсегда?

.Чему суждено стать твоим первым воспоминани­ем, малыш Марк? Может, это случилось вчера? Или только что, когда ты, как великую драгоценность, поса­дил на палочку оцепеневшую зимнюю муху? А может, завтра?..

Я знаю, что было моим первым воспоминанием, — мнетогдаещенеисполнилось двух,как тебесейчас.

Сименоны — Дезире, Анриетта и я — жили на улице Пастера. Дом был новенький, из нарядного красного кирпича, и тесаный камень вокруг окон еще не потемнел. Мы занимали две большие комнаты на третьем этаже, светлые, с отличной вентиляцией, а кухня наша выходи­ла, как у нас говорили, «на зады».

Квартал был из новых.