Волков, видимо, понял, что -- хочет он того или нет -- отвечать на мой вопрос придется.
-- Попробую объяснить. Хоть это и не мой вопрос. Как вы, надеюсь, поняли из этих документов, -- указал он взглядом на письменный стол, словно бы на нем еще лежала серая папка, -- наш объект -- фигура весьма крупного масштаба, человек, широко известный и популярный на Западе и в среде нашей либеральной интеллигенции, с прочным имиджем деятеля демократического толка.
-- Я и раньше об этом знал, -- заметил я.
-- И как вы оцениваете его деятельность?
-- Насчет всей деятельности -- не скажу, не в курсе. Но он мне нравится. А вам?
-- Я отдаю должное его организаторским способностям и умению мыслить государственными категориями, -- уклонился Волков от прямого ответа. -- Так вот, разногласия нашего объекта с Борисом Николаевичем Ельциным уже давно дают недоброжелателям на Западе и оппонентам внутри страны возможность трактовать их как отход президента от провозглашенной им политики реформ. После неудачного покушения на господина Назарова наши контрагенты усилили пропагандистскую кампанию, обвиняя высшее руководство страны в попытках возродить практику политического террора. Понятно, что это наносит ущерб престижу России и мы не можем с этим мириться.
-- Кто организовал взрыв яхты "Анна"?
-- Я ожидал, что вы зададите этот вопрос. У нас нет сомнений, что это дело рук конкурентов Назарова или его партнеров по бизнесу.
Я промолчал.
-- Если бы это было поручено нашим спецслужбам, как заявляют некоторые западные газеты, он бы не уцелел, -- счел нужным добавить Волков.
Я хотел снова промолчать, но это было уже как-то неудобно и я кивнул:
-- Ну, допустим.
-- Наша задача, таким образом: обесценить карты наших противников, -продолжал Волков, решив, видно, что его доводы меня убедили. -- Это можно сделать разными путями. Один из них: организовать встречу господина Назарова и Бориса Николаевича, не один на один, конечно, а в ходе какого-нибудь мероприятия. И показать ее по телевидению. Чтобы все убедились, что господин Назаров и президент общаются, как уважающие друг друга политические деятели. Есть еще один вариант. Если вы внимательно читали документы, то должны были обратить внимание на проект Назарова по восстановлению нефтеносности наших загубленных и истощенных месторождений. Он хочет осуществить его с немецкими партнерами. Мы предложим ему средства Центробанка или уполномоченных коммерческих банков, дадим соответствующие гарантии. Эффект понятен: Россия получает миллионы тонн нефти, открываются десятки тысяч новых рабочих мест, а господин Назаров активно включается в деловую жизнь России. И руководит своими фирмами и предприятиями не из Женевы или Лондона, а из Москвы. После этого его уже никому не удастся использовать в политической игре. Я ответил на ваш вопрос? Я спросил:
-- Если все так, для чего вообще эта операция с перемещением? Почему бы просто не объяснить все это самому Назарову? Может быть, это его убедит добровольно вернуться в Москву?
-- Объясните. Ничего не имею против. Это было бы идеальным решением.
-- Вы прекрасно понимаете, что это должен сделать не я.
-- А кто? Сам президент?
-- Или человек, достаточно близкий к нему.
-- Не уверен, что такой человек согласится лететь на Кипр для переговоров с Назаровым. И не очень уверен, что эти переговоры могли бы кончиться успехом.
-- По-вашему, Назаров будет сговорчивей, если мы привезем его со связанными руками и ногами и с кляпом во рту?
-- Послушайте, Пастухов, -- проговорил Волков, -- мы не о том сейчас говорим. Я имею определенные указания и обязан их выполнить. Обсуждать последствия этой акции -- не в моей компетенции. И не в вашей. Давайте в этих рамках и вести разговор. У вас есть конкретные вопросы?
У меня были конкретные вопросы.
И не один. Но я понял, что он будет отвечать на них так же. Поэтому сказал:
-- Нет.
-- В таком случае давайте обсудим размер вашего гонорара за эту работу, -- предложил Волков.
-- По пятьдесят тысяч баксов каждому, -- сказал я. -- Плюс все расходы.
-- Вы сможете обосновать эту цифру?
-- Вам кажется, что это слишком много?
-- Я сейчас не говорю о том, много это или мало, -- возразил Волков. -Я хочу понять, откуда она взялась. Просто потому, что это красивая круглая цифра, или еще почему?
-- Если мы попадемся на этом деле, все или один из нас, то получим по двадцать лет тюрьмы. Наши семьи должны будут на что-то жить. Пятьдесят тысяч на двадцать лет -- это чуть больше, чем по миллиону рублей в месяц. Не ахти что, но прожить можно.
-- В вашем обосновании мне больше всего не нравится слово "если", -заметил Волков.
-- Если бы вы знали, как оно не нравится мне! -- ответил я. -- Но мы должны считаться с этой возможностью.
-- Мы уже заплатили двести тысяч долларов за лейтенанта Варпаховского, -- напомнил он.
-- Вы заплатили не нам. Вы просто оплатили его работу в Чечне. И гораздо дешевле, чем она стоит. Кстати, вы вышибете его из армии так же, как нас?
-- Нет. Он будет уволен по состоянию здоровья.
-- И на том спасибо, -- сказал я.
Волков ненадолго задумался, потом спросил:
-- Как я понимаю, вы не даете мне выбора?
-- Нет.
-- Что ж, я вынужден согласиться. Пятьдесят процентов сейчас, пятьдесят -- после завершения операции. Мы откроем для вас валютные счета в Сбербанке.
-- Никаких Сбербанков, никаких счетов, никаких пятьдесят процентов. Все -- вперед и наличными.
-- Вы не доверяете мне?
-- Конечно, нет. Если бы я имел с вами дело как с частным лицом, я бы подумал, как ответить. Но вы -- представитель государственного учреждения. А сейчас в России госучреждениям доверяют лишь последние идиоты. И их становится все меньше.
На этот раз он думал чуть дольше. Наконец кивнул:
-- Я вынужден согласиться и с этим. У нас есть еще невыясненные проблемы?
-- У меня нет.
-- И у меня нет. -- Он встал. -- Желаю удачи.
-- Вам тоже, -- сказал я.
Голубков вышел его проводить, его не было минуты четыре. Видимо, Волков давал ему какие-то цэу. Потом полковник вернулся.
-- Крепко ты его взял за горло, -- отметил он, и неясно было, чего больше в его тоне -- одобрения или осуждения.
-- Надеюсь, -- ответил я.
-- А как он отвечал на твои вопросы, а?
-- Ни одному его слову не верю!
-- Да? Ну-ну! -- неопределенно отозвался Голубков и как-то словно бы искоса, с интересом посмотрел на меня. И вновь я не понял, одобряет он или осуждает мои слова. -- Ладно, Пастух, отдыхай. Смотри телевизор, а еще лучше -- спать пораньше ложись. Машина за тобой придет в пять утра. Ключ от входной двери у водителя есть. Когда соберешь ребят, дашь мне знать. Встретимся здесь
-- Как я с вами свяжусь?
-- Водитель знает. Спокойной ночи, Серега.
-- Спокойной ночи, Константин Дмитриевич...
Когда он ушел, я вытащил записную книжку и подсел к телефону. Нужно было вызвонить Артиста, Муху и Трубача, чтобы завтра не тратить на это время. Но в трубке стояла мертвая тишина -- телефон был отключен. Я сунулся было позвонить из уличного автомата, но дверь была заперта и не отпиралась изнутри. Мощная дверь, динамитом ее только и возьмешь. Крепкие решетки на окнах. Однако! Я к Кипру даже на метр не приблизился, а уже сидел в тюрьме. Что у них за порядки такие?
А и хрен с ними, решил я. Пощелкал кнопками телевизора, но глазу не за что было зацепиться. Поэтому плюнул на развлечения, залез под душ, а потом завалился на одну из кроватей в большой комнате. Все-таки встал я сегодня с петухами, а завтра предстоял хлопотливый день.
IV
К Калуге мы подъехали в половине восьмого утра, еще минут сорок потеряли, пока искали улицу Фабричную, на которой жил Боцман.