— Я считаю, что сейчас его лучше оставить в покое, чтобы не спровоцировать новый припадок. Приходите завтра, он будет уже в более нормальном состоянии.
— Хорошо, — кивнул Камаев. Лариса, повернувшись к нему, сказала:
— У меня есть еще один вопрос. Он может быть очень важным.
— Давайте, — согласился тот и посмотрел на врача вопросительно.
Молодой человек в белом халате пожал плечами и сказал:
— Ладно, только коротко и побыстрее. Лариса подошла вплотную к кровати и, глядя Арифу прямо в глаза, спросила:
— Кто настоящий отец Эмиля? Ариф помолчал, потом вздохнул и четко, с расстановкой произнес:
— Павел Андреевич Бураков.
Они познакомились через его жену — так иногда бывает. К Ирине Владимировне приехала в гости дочь ее бывших соседей из некогда родного ей Потакова. Родители Даши были хорошие люди, но, пожалуй, слишком простые и ограниченные. Отец Даши часто помогал Бархударовым, когда что-то случалось с сантехникой или когда требовалась физическая сила.
Профессор Роман Бархударов был, можно сказать, светилом медицинской науки. Его знали далеко за пределами области, но в самых элементарных хозяйственно-бытовых вопросах профессор был зачастую совершенно беспомощен. Он понятия не имел о том, как починить кран или, скажем, прибить полку. Мать Даши была хорошей портнихой, и Ирина Владимировна постоянно обращалась к ней с просьбой что-либо сшить, укоротить, удлинить. Ирине Владимировне всегда хотелось как можно лучше отблагодарить этих радушных и добрых людей. Поэтому она забирала по воскресеньям их девочку и гуляла с маленькой Дашенькой в городском парке, катала ее на качелях, водила в местный драматический театр.
Тому, что жена профессора столько возилась с соседским ребенком, была своя причина, к которой она, выпускница хорового отделения тарасовского культпросвет-училища, имела отношение. У Ирины Бархударовой было обнаружено бесплодие, и она переносила нереализованный материнский инстинкт на хорошенькую дочку Беловых.
Даша постепенно стала считать Ирину Владимировну второй матерью, тянулась к «второй маме» потому, что она во многом контрастировала с ее семьей. Конечно же, мама-уборщица и папа-слесарь, безусловно, не достигали того культурно-образовательного уровня, который был у Бархударовой. Хотя, собственно, Ирина Владимировна обладала не бог весть каким интеллектуальным багажом. Но девочке она казалась доброй феей из сказки, загадочной и непостижимой. И вот случилось так, что она уехала из Потакова.
Даша писала «второй маме» письма, когда та после смерти профессора вторично вышла замуж за полковника Буракова и переехала в Тарасов. В этих письмах Даша делилась с Ириной Владимировной своими наивными девичьими мечтами.
В ответ получала открытки к праздникам, которые провоцировали в Даше непреодолимое желание другой жизни. Тарасов казался ей воплощением мечты, чуть ли не столичным мегаполисом. Еще в детстве Даша сама для себя решила вырваться из среды, к которой принадлежали ее родители. Из-за своих необоснованных амбиций она не ладила с детьми из простых рабочих семей. Но и так называемая потаковская «элита» не больно-то ее жаловала — чувствовалась разница в мировоззрении.
С родителями тоже не складывалось. Отец, баловавший Дашу в детстве, вдруг перестал обращать на дочь внимание, когда та достигла подросткового возраста. Мать в принципе одобряла ее стремления, но не совсем понимала. Ограниченность родителей выводила Дашу из себя. На влюбленных в нее потаковских парней девушка вообще не обращала внимания, готовя себя для некоего «принца».
Когда Даше исполнилось семнадцать, Ирина Владимировна пригласила ее в Тарасов погостить в ее роскошной трехкомнатной квартире. Город мечты оглушил юное создание шумными ритмами дискотек, многочисленными кафе и огнями возле дверей шикарных ресторанов, куда вход был ей еще недоступен.
В Тарасове Даша сразу почувствовала себя счастливой. По городу ее водила богато одетая дама в дорогих украшениях, стильная и красивая. И это была ее любимая тетя Ира. А ряд ом с нею был он…
Павлу Андреевичу девочка понравилась: стройная, с модной в Потакове завивкой гофре. Даша приехала в длинном платье, которое зрительно прибавляло ей роста и подчеркивало стройность фигуры, в ажурной шали, бусах в индийском стиле — кусочки сандалового дерева, нанизанные на шелковый шнурок. Просто и в то же время изысканно смотрелось широкое кольцо из серебра со сверкающим стеклянным камешком. В общем ансамбле свою роль играли и металлические браслеты под серебро.
Все эти незатейливые украшения тем не менее, видимо, произвели на Буракова приятное впечатление. Все в ней показалось ему хорошо подобранным. Да, Даша понравилась отставному полковнику. Даже чересчур сильно понравилась. В этом чувстве присутствовала ностальгия по ушедшей молодости. В семнадцатилетней провинциальной девочке он увидел женщин своей мечты, на которых заглядывался в юности. Те, реальные женщины уже начинали стареть, все чаще и больше прибегали к косметике. А тут перед ним была молодая, свежая девушка. Девушка его мечты.
Кажется, Павел Андреевич предложил юной гостье поход в цирк, где выступал с новой программой коллектив Валерия Леонтьева. Он спросил, нравится ли Даше этот певец. Она ответила, что поет он красиво и со смыслом: сразу рисуются страстные образы вечного сердцееда Казановы и полулегендарного Августина. Сказала, что никогда не видела, даже издали, человека такого масштаба и что для нее, девушки из глубинки, поход на концерт звезды российской эстрады — целое событие.
Между ними все чаще завязывались задушевные беседы. Он рассказывал о своем прошлом, а она — о своем городе, возвращаться в который не желала, о родителях, которых любила, но чей жизненный путь повторять не хотела.
Они стали гулять и без Ирины Владимировны. Даша относилась к Павлу Андреевичу даже не как к отцу — этот образ рождал не лучшие ассоциации. Полковник выступал для девушки скорее в роли доброго Деда Мороза.
Через некоторое время она приехала в гости еще раз. Павел Андреевич уже осознавал, что его посетила поздняя любовь. Он не смог — или не захотел? — подавить в себе тлеющий огонек страсти, который постепенно превратился в бушующий пожар. А на деле в конце концов отставной полковник стал тем, кем не мог не стать, — похотливым стариком…
Глава 8
Лариса свернула с шоссе налево, в сторону поселка Добряково, где среди захудалых домишек и дач обычных горожан выделялись владения местных богачей, которые на фоне первых казались настоящими замками. Спустившись по склону вниз, Лариса поставила свою «Ауди» у массивных железных ворот. Выйдя из машины, она глянула на окружающий деревенский пейзаж, вдохнула свежего летнего воздуха и пожалела о том, что ей самой никак не удается вырваться на природу и отдохнуть душой.
Глубоко внизу, у подножия склона, сверкала в бликах утреннего солнца Волга, переливаясь, как голубая ртуть. Песчаный берег и склонившиеся над рекой ивы манили окунуться в спокойную безмятежность, а чуть дальше шумела под легким ветерком березовая роща, приглашая войти в свою шелестящую тень.
Лариса надавила на кнопку звонка на воротах. Ей никто не ответил. К счастью, калитка рядом легко поддалась нажатию ладони — она была не заперта. По выложенной гравием дорожке Лариса прошла к дверям дома. Ей показалось, что здесь царит какое-то мрачное оцепенение. Она чутко фиксировала малейшие звуки: свои собственные шаги, звуки, долетавшие извне, из-за забора, пение птиц в ветвях деревьев. Она постучала в дверь дома, но снова не получила ответа. В конце концов она достала ключ, данный ей в свое время Бураковым, который она не успела ему отдать, и открыла дверь сама.
В большой комнате, занимавшей почти весь этаж, не считая просторной кухни, ничего не изменилось с момента ее последнего посещения дачи Бураковых. Если не считать того, что произошло с картиной Арифа. Она была изрезана. Буквально изодрана в лохмотья. Кухня, как и в прошлый раз, сияла нетронутой чистотой и выглядела, как витрина в мебельном магазине.
«Кто же это сделал?» — подумала Лариса, снова глянув на картину и подходя к дубовой лестнице, ведущей на второй этаж. Поставив уже ногу на первую ступеньку, она громко крикнула:
— Павел Андреевич, вы здесь?
Никто не отозвался. Ларисе стало несколько тревожно — она чувствовала, что в доме кто-то есть. Она позвала еще раз, но ответом ей послужило лишь гулкое эхо, прокатившееся по просторному дому.
Лариса с некоторой опаской поднялась по лестнице и осторожно прошла на второй этаж. Первой была дверь в ванную. Лариса включила свет, вошла и невольно отпрянула — в раковине лежало полотенце, насквозь пропитанное кровью. Лариса осторожно приподняла его за край и тут же отпустила. Полотенце тяжелым шлепком плюхнулось обратно в раковину.
Сама ванна тоже была изрядно измазана в крови. Создавалось впечатление, что кто-то пытался смыть с ее краев засохшие красные потеки, но они лишь размазались по стенкам.
На покрытом линолеумом полу также виднелись пятна крови. Стараясь не наступить на них, Лариса попятилась назад. Теперь она четко понимала, что совсем недавно в этом доме произошла трагедия. Но кто стал жертвой? Ответов могло быть множество.
Лариса вышла из ванной и осмотрелась. Дверь в спальню была закрыта, но не заперта. Лариса толкнула массивную дверь и прошла внутрь.
На кровати на голом матраце сидел Павел Андреевич Бураков. Лицо его было бледным, как мел, и заросло щетиной. Он посмотрел на Ларису безучастным взглядом исподлобья и произнес:
— Я знал, что вы придете.
— Если знали, то наверняка подготовились к моему приходу.
— А что я должен был готовить?
— Рассказ, желательно откровенный и подробный, обо всех событиях, которые вы от меня почему-то скрыли, — сказала Лариса.
Бураков, однако, не очень был настроен на откровенный разговор.
— А что я могу рассказать? — развел он руками. — Вы знаете, я же умер вчера…
— А передо мной тень, надо понимать? — слегка усмехнулась Лариса.
— Вы ничего не понимаете, — обреченно махнул рукой отставной полковник и вперил в Ларису ненавидящий взгляд.
Но его взгляд не произвел никакого впечатления на Котову. Она по-прежнему спокойно смотрела на Буракова, который и своим поведением, и своими фразами производил впечатление человека, сошедшего сума.
— Что здесь произошло? Почему в ванной кровь?
Бураков окинул Ларису хмурым взглядом и… выдал:
— Я порезался, когда брился.
«Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно», — невольно подумалось Ларисе.
Она озабоченно покачала головой и сказала:
— Вы не брились по меньшей мере двое суток.
Бураков рассеянно пощупал свой заросший щетиной подбородок. Он словно пытался восстановить нарушенную связь с миром, произнося первые пришедшие в голову фразы:
— Я вчера порезался. Это старая кровь.
— Павел Андреевич, ваша ванная напоминает скотобойню, — припомнив жуткую картину, заметила Лариса, и ее передернуло.
— Это плод вашего больного воображения, — процедил Бураков.
— А по-моему, больны вы, — тихо отметила Лариса. — Я вас не узнаю, Павел Андреевич! И еще раз спрашиваю — что здесь случилось?
— Я провел ночь в одиночестве, — ответил Бураков, и глаза его подернулись влагой.
— И что вы делали?
— Ничего особенного, просто ждал. Надеялся, что утро придаст мне силы действовать. Но свет хуже, чем потемки. — Бураков слегка посопел носом. — Сам не знаю, зачем я говорю вам все это. Вы все меня ненавидите и подставляете. Каждый из вас хочет толкнуть меня к гибели. Но я так легко вам не дамся.
— И чем же я вас подставляю? — пожала плечами Лариса.
— Тем, что хотите лишить меня всего. Лариса нахмурила брови. «Кажется, у полковника поехала крыша, но случилось это не так давно, — подумала она. — Когда виделись в последний раз, он был вполне нормальным человеком. Что же послужило причиной того, что он впал в такое состояние? Скорее всего, преступления, совершенные им, дали трещину в его сознании».
— Вы готовы признаться в совершенном? — спросила она Буракова, понимая, что вступать с ним в отвлеченную полемику, парировать только что высказанные абсурдные обвинения — дело неблагодарное. Нужна голая конкретика.
— Признаться? — переспросил полковник с издевкой в голосе. — А мне не в чем признаваться.
— Как же не в чем! А в убийствах Даши и Рауфа Амирбекова?
— Я их не убивал, — упрямо повторил Бураков.
Лариса вздохнула и сказала:
— Хорошо, давайте зайдем с другой стороны. Когда вы впервые вступили в половую связь с Дашей?
Полковник отвел взгляд. Его глаза были почти не видны из-за отекших век.
— Вот вы о чем… Значит, вы все знаете, — скорее констатировал факт, чем спросил Бураков.
Он откинулся на кровати так, что его голова оказалась на шелковой подушке, и глухо произнес:
— Клянусь, я не прикасался к Даше и даже не намекал на свои чувства к ней, пока она не повзрослела. Это не было насилием. Ей было двадцать лет, когда все произошло. Я полюбил ее с первого взгляда и обожал на расстоянии. Даша была такой хорошенькой… Но мне трудно было решиться. Просто однажды в один из ее приездов мы все вместе: я, Ира и Даша смотрели по видику фильм «Искушение». А там сюжет в том, что паренек влюбляется в мать своей подруги. Мы это потом обсуждали, и Даша сказала, что и сама могла бы полюбить человека, годящегося ей в отцы, а сверстники, мол, ее не интересуют и кажутся глупыми. Я тогда задумался, но долго не решался на первый шаг. В конце концов, я для нее был только дядей Павликом, мужем тети Иры. Но все-таки это случилось… Мы встретились в ее очередной приезд летом. Помню, был август, и мы решили его провести здесь, на даче. Даша к тому времени уже была не неуклюжая школьница, а вполне зрелая девушка. Я пригласил ее на охоту, просто так, посмотреть окрестности, почувствовать, так сказать, себя детьми природы. Я был так рад нашей встрече… И она тоже.
— На охоте вы и поймали Дашу в свои сети?
— Не нужно смеяться надо мной, — серьезно, с укором посмотрел на Ларису Бураков. — Мы любили друг друга. Она приехала ко мне потом, и Ира ничего не знала об этом. Я снял ей квартиру, купил одежду, которую она сама выбирала в магазинах, золотые серьги и цепочку. Она была счастлива. Она сама приехала ко мне!
«Что ж, предприимчивая девочка, — подумала Лариса. — Посмотрела, оценила ситуацию и ловко воспользовалась страстью старого ловеласа. Для такой девчонки, как Даша, с нулевыми стартовыми возможностями, целый полковник, хоть и отставной, — действительно шанс устроиться в жизни. До чего же бывают глупы эти с виду вроде бы серьезные мужчины!»
Лариса не удержалась и спросила:
— Почему вы были так уверены в любви Даши к вам?
— Она не могла врать, — ничтоже сумняшеся заявил Бураков. — Я жил с ней в радости и тосковал, когда не видел ее хотя бы несколько дней. Но потом… — он сделал паузу, — все изменилось. Она ополчилась против меня, и моя жизнь превратилась в кошмар.
— Почему она изменила к вам отношение?
— Она хотела выйти за меня замуж официально. Но я не мог на это пойти.
— А она еще и забеременела… Я права?
— Да, — как-то стыдливо признал полковник. — Она ополчилась на меня раз и навсегда. Такая вот… она оказалась. Она держала меня в своих руках. Что только она мне не говорила! Грозилась все рассказать Ирине и моей дочери, опозорить решила. А я ее, мерзавку, любил! Шубу ей песцовую на день рождения подарил, в Москву возил… В голосе старого дурака зазвенела обида.
— Выходит, не оценила девушка вашу большую любовь, ваше настоящее чувство, — со вздохом констатировала Лариса.
Бураков заворочался, как в беспокойном сне. Кровать заскрипела под ним.
— Итак, она вас шантажировала?
— Я бы так не сказал, — не согласился Бураков. — Я давал ей деньги, и немалые. Но потом она вдруг перестала принимать меня, хотя деньги по-прежнему просила и устраивала скандалы. Она начала требовать от меня, чтобы я либо женился на ней, либо выдал ее замуж. А за кого я мог ее выдать? Сами подумайте! А она грозилась пойти в газету и на телевидение, чтобы меня, дескать, там пропесочили…