Синьора Веллауэр сидела на деревянном стуле с прямой спинкой, вцепившись обеими руками в сиденье и упершись взглядом в пол, и время от времени покачивала головой, словно что‑то отрицала, отвечала отказом в немом внутреннем диалоге.
– Синьора, синьора, ваши друзья – в театре?
Она не реагировала, продолжая свою неслышимую беседу.
– Синьора, – повторил он, на сей раз коснувшись ее плеча, – ваши друзья – они тут, в театре?
– Вельти, – отозвалась она, не поднимая взгляда, – я попросила их встретить меня после спектакля.
Полицейский вернулся с рюмкой и стаканом. Брунетти протянул рюмку женщине:
– Выпейте, синьора.
Она приняла рюмку и так же отрешенно выпила, затем выпила и воду, поданную комиссаром– совершенно так же, словно не почувствовав между ними никакой разницы. Он забрал у нее рюмку со стаканом и отставил в сторону.
– Когда вы его видели, синьора?
– Что?
– Когда вы видели его в последний раз?.
– Хельмута?
– Да, синьора. Когда вы его видели?
– Мы приехали вместе. Сегодня вечером. Потом я пришла сюда после… – ее голос пресекся.
– После чего, синьора?
Прежде чем ответить, она вгляделась в его лицо.
– После второго действия. Но мы не разговаривали. Я пришла поздно. Он сказал только… нет, ничего не сказал.
Чем вызвано ее замешательство – сильным потрясением? Плохим знанием языка? Ясно одно – сейчас задавать ей вопросы бесполезно.
Сзади с грохотом обрушилась новая волна аплодисментов, они то стихали, то снова усиливались при выходе солистов. Женщина отвела глаза от его лица и опустила голову, словно завершив наконец свой внутренний диалог. Брунетти велел полицейскому побыть с ней, объяснив, что за ней зайдут ее друзья и тогда ее можно отпустить с ними.
Оставив ее, он вернулся в гримерную. Судмедэксперт и фотограф, успевший подъехать, пока Брунетти беседовал с синьорой Веллауэр, как раз собирались уходить.
– Еще что‑нибудь? – поинтересовался у Брунетти доктор Риццарди.
– Нет. Вскрытие?
– Завтра.
– Сам сделаешь?
Риццарди задумался, прежде чем ответить.
– Вообще‑то у меня график, но раз уж я осматривал тело, то квесторе, скорее всего, меня попросит и об этом.
– А когда?
– Часов в одиннадцать. Надо управиться до полудня.
– Тогда я заеду, – сказал Брунетти.
– Это лишнее, Гвидо. Тебе незачем тащиться на Сан‑Микеле. Можешь позвонить, или я сам позвоню тебе на работу.
– Спасибо, Этторе, но я все‑таки к вам заеду. Я там давненько уже не был – пора навестить могилу отца.
– Ну, как хочешь. – Пожав руку Брунетти, судмедэксперт сделал шаг к двери и, помедлив, добавил: – Это был последний из гигантов, Гвидо. Он не должен был так умереть. Страшно жаль!
– И мне, Этторе. мне тоже очень жаль.
Доктор вышел, а следом за ним и фотограф. Едва они удалились, как один из двоих санитаров, стоявших у окна и куривших, поглядывая на публику, проходившую внизу через кампо, обернулся и направился к трупу, лежавшему теперь на полу на носилках.
– Что, уносить? – осведомился он безо всякого интереса.
– Нет, – ответил Брунетти. – Пусть сначала все уйдут из театра.
Напарник, остававшийся у окна, выкинул туда окурок и подошел к другому концу носилок.
– Долго ждать‑то? – спросил он, даже не потрудившись скрыть раздражение. Плотный коротышка, судя по выговору – неаполитанец.
– Не знаю, долго или недолго, но придется подождать, пока все не уйдут из театра.
– Не знаю, долго или недолго, но придется подождать, пока все не уйдут из театра.
Неаполитанец закатал белый рукав халата и красноречиво посмотрел на часы.
– Знаете, у нас ведь смена только до полуночи, а потом мы в госпиталь не поедем.
Первый санитар подхватил:
– У нас и в уставе профсоюзном сказано, не положено задерживать после смены, или оформляйте нам суточное дежурство. Не знаю даже, как нам быть с этим, – он указал на носилки кончиком туфли, словно на какую‑то случайную находку на улице.
На какой‑то миг у Брунетти возникло искушение вступить в дискуссию, но так же быстро и прошло.
– Вы оба останетесь здесь, и чтобы ни в коем случае не открывали эту дверь без моего распоряжения, – и, не слыша ответа, переспросил; – Вам понятно? Обоим? – Однако ответа снова не последовало, и пришлось повторить: – Понятно?
– Да, но устав профсоюза….
– К черту профсоюз и к черту его устав, – взорвался Брунетти. – Только попробуйте вынести его отсюда до моего распоряжения, и окажетесь за решеткой, как только плюнете на тротуар или выругаетесь в публичном месте. Я не намерен устраивать цирк с перетаскиванием трупа туда‑сюда. Так что будете ждать, пока я вас не отпущу. – И, уже не спрашивая, поняли его или нет, Брунетти повернулся и вышел, хлопнув дверью.
На площадке у выхода из коридора творилось невообразимое. Множество людей в сценических костюмах сновало туда‑сюда, поглядывая на дверь гримерки, – по жадному огоньку в их глазах комиссар понял, что новость уже успела распространиться. Он наблюдал, как она расходится все дальше: как голова приникает к голове, а потом поворачивается в сторону коридора, по направлению к двери, за которой скрывается то, о чем пока можно только догадываться. Неужели им так хочется поглазеть на труп? Или просто нужно о чем‑то поболтать завтра за стойкой бара?
Когда он наконец вернулся к синьоре Веллауэр, с ней уже были двое, мужчина и женщина, оба значительно старше нее. Женщина стояла на коленях, обняв молодую вдову, теперь рыдающую не таясь. Полицейский подошел к Брунетти.
– Я же сказал – пусть уходят, – ответил тот.
– Прикажете мне пройти с ними, синьор?
– Да. Вам сказали, где она живет?
– Около Сан‑Моизе, синьор.
– Хорошо. Это недалеко, – проговорил Брунетти и добавил: – Не давайте им ни с кем говорить, – он имел в виду журналистов, они наверняка уже обо всем прослышали, – И не выходите через служебный подъезд, постарайтесь как‑нибудь пробраться через театр.
– Есть, синьор, – ответил полицейский и отсалютовал так браво, что Брунетти даже пожалел, что санитары этого не видят.
– Синьор? – послышалось за спиной, и комиссар обернулся– это был капрал Мьотти, младший из троих полицейских, прибывших вместе с ним.
– Что такое, Мьотти?
– У меня тут список всех, кто тут находился в этот вечер: хор, оркестранты, рабочие сцены, исполнители.
– Сколько всего?
– Больше сотни, синьор, – вздохнул капрал, словно извиняясь за сотни часов работы, которые сулил шефу его список.
– Что ж, ладно, – сказал Брунетти, решив пока что о списке не думать. – Сходите теперь к
и узнайте, какой у них порядок пропуска через турникет. Какие для этого нужны документы? – Капрал черкнул что‑то в записной книжке, а его шеф тем временем продолжал: – Как еще можно сюда проникнуть? Можно ли пройти за кулисы из зала? С кем он пришел сегодня вечером? Кто заходил к нему в гримерку во время спектакля? И кофе, откуда он – из буфета или еще откуда‑нибудь? – Он замолчал, задумавшись.