— Ладно.
— А теперь катись в жопу.
Софи вышла вместе со мной из палаты, и ее негодование вырвалось наружу, как пар из чайника.
— Слушай, почему ты вообще его терпишь?
— Он мой брат.
— Ты мог бы просто выкинуть его за дверь!
— А ты бы выкинула?
Она не ответила. Да, говорить легко, а вот когда доходит до дела...
Я представил себе Криспина. Лежит и терзается своими выдуманными страданиями, одинокий, никому не нужный, в своем маленьком персональном аду. Когда-то у него были девушки, но это было давно. Теперь только я не давал ему окончательно скатиться в канаву. И я знал, что он чувствует себя за мной как за каменной стеной.
— Может, есть все-таки какое-нибудь лекарство? — спросила Софи.
— Есть, есть. Хорошее лекарство. Одно-единственное.
— Какое же?
— Захотеть вылечиться.
Она недоверчиво посмотрела на меня.
— По-моему, это бессмыслица.
— Если бы его желание вылечиться стало сильнее его тяги к выпивке, он бы тут же выздоровел.
— Но ведь иногда так и бывает, — возразила она. — Ты ведь сам говорил, что иногда он неделями не пьет.
Я покачал головой.
— Только затем, чтобы снова надраться. Он просто оттягивает удовольствие, как ребенок, оставляющий конфеты «на потом».
Мы сели в мою машину и поехали обратно к вонючему пепелищу.
— А я думала, это болезнь, — сказала Софи.
— Нет, это просто порочная тяга. Вроде футбола.
— Ты снова порешь чушь.
— Под влиянием футбола люди громят электрички и затаптывают друг друга насмерть.
— От алкоголя умирает больше людей! — запротестовала Софи.
— Да, наверно, ты права.
— Да ты мне просто лапшу на уши вешаешь! Я усмехнулся.
— Но ведь вроде бы изобрели какую-то штуку, которая помогает.
— Ты имеешь в виду «антабус»?
— А это что такое?
— Какое-то вещество, которое придает алкоголю отвратительный вкус. Нет, оно, конечно, действует. Но только сначала все равно нужно захотеть бросить пить, а иначе ты просто не станешь его принимать.
— Криспин не стал? Я кивнул.
— Вот именно. Криспин не стал.
— А как насчет «Анонимных алкоголиков»?
— Все то же самое. Если хочешь бросить пить, «Анонимные алкоголики» тебе помогут. А если нет, ты просто станешь держаться от них подальше.
— Я никогда не думала об этом с этой точки зрения.
— Везет тебе, старушка!
— Ты свинья!
Еще с милю мы проехали в дружеском молчании.
— Нет, все равно, — сказала Софи. — Мне ведь всегда говорили, что это болезнь. Нечто, с чем просто нельзя справиться. Одна рюмка — и запускается цепная реакция.
— Дело не в рюмке. Дело в желании выпить. Алкоголизм в голове.
— И в ногах. Я рассмеялся.
— Да, на тело он тоже влияет. На самом деле организм застарелого алкоголика настолько приспосабливается к влиянию алкоголя, что, если его внезапно лишить спиртного, это может вызвать эпилептический припадок.
— А... а у Криспина тоже такое бывает?
— Нет. До этого еще не дошло. Но если он говорит, что ему, блин, нужно выпить... ему это действительно нужно.
Именно поэтому в той бутылочке, которую я принес, сок был наполовину разбавлен джином.
* * *
Мы немного постояли во дворе, пока закатный свет медленно угасал над остывающими угольями конюшен.
— О чем ты думаешь? — спросила Софи.
— Хм... О том, что я бы с удовольствием сломал Фреду Смиту второй локоть. А также колени, пальцы, лодыжки и шею.
— Именно в таком порядке, — кивнула она. Я рассмеялся, но в душе по-прежнему пылал гневом. На этот раз это уже чересчур. Мелкие стычки переросли в открытые военные действия. Если Паули Текса все-таки прав и Вик или кто-то еще пытается запугать меня и заставить выйти из игры — что ж, они добились как раз противоположного. Им не удалось заставить меня играть по правилам Вика — напротив, они убили во мне терпимость, с которой я относился к ним раньше. Я по-своему не менее упрям, чем этот кучерявый Фред Смит. Вик еще пожалеет, что не оставил меня в покое!
Я отвернулся от руин. Я отстрою то, что погибло. Как можно скорее, и еще лучше, чем было раньше!
— А где ты собираешься ночевать? — спросила Софи.
Я посмотрел на нее в темноте. Гладкие серебристые волосы. Спокойные глаза, в которых отражается небо. Ничего, кроме дружеского интереса.
Для того, чтобы я поехал ночевать к ней, мне нужно что-то более серьезное...
— Нельзя ли воспользоваться твоим диваном? — спросил я.
Она помолчала.
— Диван короткий, — сказала она. И снова замолчала. Я смотрел на нее и ждал. Наконец ее глаза улыбнулись.
— Ну ладно. Ты уступил мне свою постель... Я уступлю тебе свою.
— Вместе с тобой?
— Я надеюсь, ты не затем спалил свою спальню, чтобы оказаться в моей постели?
— Я хотел бы ответить «да».
— Ничего, ты и так выглядишь достаточно самодовольным! — сказала она.
И мы мирно отправились в Ишер, она на своей машине, я на своей. Мирно поужинали тем, что нашлось у нее в морозилке, посмотрели мирное старое кино по телевизору.
И в постели она тоже была удивительно мирной и спокойной. Ее внутренняя сдержанность никуда не делась. Казалось, она насмешливо вскидывает брови при мысли о том, как забавно это выглядит со стороны. Она была тихой и пассивной.
С другой стороны, она недвусмысленно дала мне понять, что я доставляю ей удовольствие. И удовольствие было взаимным.
Мы занимались любовью страстно и нежно. Это был не спорт, а легкие прикосновения. Восхитительные ощущения, остающиеся надолго. И она тоже не смущалась.
Потом она лежала, положив голову мне на плечо.
— Мне к шести надо в Хитроу на дежурство, — наконец сказала она.
— Нашла время об этом говорить! Я почувствовал, что она улыбается.
— Ты предпочел бы, чтобы я сказала об этом десять минут назад? Я хмыкнул.
— Велика разница!
Она лениво погладила мою грудь.
— Я об этом подумаю, когда буду в диспетчерской.
— Да ты же все самолеты посадишь не туда!
— Не бойся, — она поцеловала меня в плечо. — Я распоряжаюсь взлетами. Говорю им, когда взлетать.
— Когда?
— И где. Но не как. Это они уж сами.
Я улыбнулся и закрыл глаза в теплой темноте.
— А ты не снимаешь бандаж, даже когда занимаешься любовью, — сказала она, водя пальцами по внутренней стороне мягкого бандажа, в котором я спал.
— Когда занимаешься любовью, бандаж особенно необходим, — сказал я. — Очень высокий риск вывихнуть сустав.
— Это по личному опыту?
— Ну, можно сказать, что да.
— Так тебе и надо!
И мы, удовлетворенные, медленно погрузились в сон.
Глава 11
В среду, на аукционе в Аскоте, Вик и его дружки, завидев меня, тут же сомкнули ряды и стройными колоннами двинулись в мою сторону.
Я встретил их на полдороге. «Прямо как на Диком Западе! — насмешливо подумал я. — Не хватает только „кольтов“ и звезды шерифа!»
— Я тебя предупреждал, — сказал Вик. Все смотрели на меня. Я смерил их взглядом одного за другим. Вик держался откровенно агрессивно, прочие излучали широкий спектр эмоций, от самодовольного презрения до легкого беспокойства.
— Играя с огнем, можно обжечься, — ответил я.
— Это не мы, — сказал Вик.
— Верно. Это сделал Фред Смит. И он не говорит, кто ему заплатил. Но мы-то знаем, да, Вик?
— Ты? — вскинулся он. — Откуда? Он поразмыслил и покачал головой.
— Да нет, ты не знаешь.
— Но ты знаешь, — медленно сказал я. — А если не ты — то кто же?
Вик захлопнулся, как улитка.
— Делай то, что мы говорим, и ничего больше не случится, — сказал он.
— Ты плохо разбираешься в людях, — сказал я. — Когда меня бьют, я даю сдачи.
— Я же тебе говорил! — заметил Джимини Белл, обращаясь к Вику.
Вик посмотрел на него, как удав на кролика. Джимини совершенно не умеет обращаться с людьми — зато ему замечательно удается терять друзей.
По одну сторону от вожака стоял Ронни Норт, по другую — рыжий Файндейл. Похоже, мои смутные угрозы не произвели особого впечатления ни на того, ни на другого.
— Почему бы нам не заключить соглашение? — предложил я. — Вы оставите меня в покое, а я оставлю в покое вас.
Все шестеро одновременно усмехнулись.
Да что ты нам можешь сделать? — фыркнул Вик.
Я купил четырех лошадей для разных клиентов без вмешательства Вика и отправился домой. Криспин, трезвый и угрюмый, провел день, глядя на то, как рабочие загружают угли конюшни в грузовики. Во дворе по-прежнему воняло гарью, и в воздухе висели пыль и пепел, но бетонный фундамент местами был уже расчищен, и на месте пожарища проступали очертания будущей новой конюшни.
Криспин сидел в кабинете, пил шипучий лимонад и смотрел по телевизору детскую передачу. За два дня электрики успели по-быстрому заменить сгоревшую проводку и включить ток, а телефонисты восстановили мою связь с внешним миром. С помощью соседей я вычистил кабинет и кухню и одолжил у них же сухое постельное белье, так что я по-прежнему жил у себя дома, несмотря на то что часть крыши была затянута брезентом и внутри было сыро, как в ирландском болоте, — Тебе человек двадцать звонили, — сказал Криспин. — Целый день только и делаю, что на звонки отвечаю.
— А что они просили передать?
— Ты думаешь, я помню? Я всем говорил, чтобы перезвонили вечером.
— Ты ел что-нибудь?
— Тут тебе из деревни пирог яблочный прислали. Я его съел.
Я сел за стол и взялся за обычную бумажную работу.
— Ты мне лимонаду не принесешь? — окликнул я Криспина.
— Обойдешься.
Сам я за лимонадом не пошел, и через некоторое время Криспин, тяжко вздохнув, отправился на кухню и налил-таки мне лимонаду. Прозрачная шипучка с синтетическим вкусом по крайней мере отбила стоявший во рту привкус кирпичной пыли и пепла, хотя я снова, уже в который раз, пожалел, что никто не изобрел безалкогольного напитка со вкусом сухого белого вина. Почему-то все безалкогольные напитки непременно приторно-сладкие.
За этот вечер, помимо того, что я отвечал на отложенные звонки и обсуждал детали сделок, я позвонил в три места по личному делу.
Бывшему владельцу жеребенка от Транспортера, которого Вик купил за тридцать тысяч и сплавил Уилтону Янгу за семьдесят пять. Николю Бреветту. И самому Уилтону Янгу.
В результате на следующий день владелец жеребенка встретился с Николем в Глостере, а утром в пятницу я вместе с ними отправился в Йоркшир, на свидание с почтовым магнатом.
* * *
Свара между Уилтоном Янгом и его рыжим барышником, имевшая место быть на скачках в Донкастере в ту субботу, была слышна, наверно, на пол-Англии. Я, как и все прочие присутствующие, жадно внимал их перебранке, более чем удовлетворенный.
Уилтон Янг долго не хотел поверить, что его обвели вокруг пальца. Ну, еще бы! Кому же хочется оказаться в дураках? Он говорил, что я ошибаюсь. Что его барышник Файндейл никогда бы не стал сговариваться с Виком Винсентом и вздувать цену на жеребчика, чтобы потом поделить между собой вытянутые из него, Уилтона Янга, денежки.
Я во время этой беседы почти не раскрывал рта. Говорить я предоставил владельцу жеребчика. Негодование, которым он кипел в Ньюмаркете, постепенно переросло в горестные сожаления, и, узнав о возможности подложить Вику крупную свинью, он ухватился за это предложение, как голодный кот за кусок мяса.
Николь тоже был ошеломлен и разгневан за отца. До дороге в Йоркшир он сидел рядом со мной и периодически повторял, что «это невозможно!». Я был уверен, что изумление Николя вполне искренне, но про себя сомневался, что Константин тоже будет удивлен. Отец Николя был достаточно ловок и хитер, чтобы заставить Уилтона Янга снова и снова платить за привилегию обойти на торгах «этого Бреветта». Хотя, с другой стороны, я не знал, доставила ли бы ему удовольствие такая, тайная, победа. Константин был слишком горд для тайных триумфов.
Уилтон Янг и Файндейл стояли на газоне перед весовой и орали друг на друга, не обращая внимания на окружавшую их аудиторию в пять тысяч человек. Уилтон Янг наскакивал на барышника, точно фокстерьер, а Файндейл полыхал ярким пламенем, как его шевелюра. На краю газона неуверенно топтались двое распорядителей — видимо, боялись, что спорящих придется разнимать, — а проходящие мимо жокеи поглядывали в их сторону и ухмылялись от уха до уха.
— Бесстыжий ублюдок! — орал Уилтон Янг со смачным йоркширским выговором. — Я те прямо говорю, я не позволю, чтобы всякая тварь безнаказанно дурила мне мозги! Я те прямо говорю, больше ты для меня лошадей не покупаешь! И я вытрясу из тебя все деньги, что ты у меня награбил за эти два года, все до единого пенни!
— А вот хрен тебе! — орал в ответ Файндейл, усердно заколачивая гвозди в собственный гроб, как это свойственно всем горячим головам. — Ты купил этих лошадей за настоящую цену, а если тебе это не нравится, так можешь удавиться!
— Для тебя и твоего проклятого Вика Винсента «настоящая цена» — это каждый пенни, который вы можете вытянуть из доверчивых простаков! Ладно, я и сам оказался в дураках, но теперь с этим покончено, я те прямо говорю! — Уилтон Янг потрясал в воздухе пальцем, как бы выделяя каждое слово. — Я на тебя в суд подам, вот увидишь!
— Попробуй! Все равно ни хрена не получишь!
— Зато заляпаю тебя грязью так, что вовек не отмоешься, чтобы всякие лопухи не доверяли тебе свои деньги! Я тебе прямо говорю, сударь, — я позабочусь, чтобы вся Англия знала: поручать тебе покупать лошадей — все равно что выбрасывать деньги в сточную канаву!
— Я на тебя в суд подам за клевету! — взвыл Файндейл.
— Давай-давай!
— Я тебя на миллионы нагрею! — визжал Файндейл, буквально подпрыгивая на месте от ярости.
— Уже нагрел!
Ссора набирала обороты и постепенно перешла в обычную ругань. Когда началась скачка, непечатные оскорбления перекрывали голос комментатора. Я, как и многие другие, ржал так, что не мог удержать в руке бинокль, через который смотрел на лошадей, когда они были на дальнем конце скаковой дорожки. У Николя, стоявшего рядом со мной, по щекам струились слезы.
— О гос-споди! — простонал он, задыхаясь. — Джонас, что значит «толстожопая траханая сучья гиена»?
— Мошенник, я полагаю.
— 0-ох, не надо! У меня живот болит! — Николь согнулся пополам и действительно схватился за живот. — Это уже слишком!
Даже когда основное действие закончилось, мелкие отголоски его звучали весь день: Уилтон Янг и Файндейл оба, независимо друг от друга, во всеуслышание изливали свои горести и обиды. Уилтон Янг тыкал пальцем в воздух, словно намеревался пробить в нем дыру, а Файндейл оправдывался, как мог. Я старался держаться от них подальше, но в конце концов оба меня разыскали.
— Ну, парень, ты шустер! — сказал Уилтон Янг. — Я тебя все время вижу издалека, а только подойду — тебя уже опять нету!
— Извините, — ответил я.
— Ты был прав, а я ошибался. Ладно. — Он сделал широкий жест, давая мне понять, какое великодушие он проявил, признав свою ошибку. — Этот мерзавец меня надувал, как ты и говорил. И при этом все по закону! Мне сказали, что у меня нет никаких шансов получить свои денежки обратно.
— Увы! — сказал я.
— Я всегда говорил: надо сводить потери к минимуму! Вот у меня в почтовом бизнесе, если какое-то направление не приносит дохода, я его тут же ликвидирую. И со служащими так же. Понимаешь?
— Понимаю.
— Но не одобряешь. По морде видно. Мягкий ты, парень, вот что я тебе скажу. Так ты никогда ничего не добьешься.
— Ну, это зависит от того, чего именно ты хочешь добиться, — возразил я.
Он некоторое время удивленно смотрел на меня, потом расхохотался.
— Ладно! На той неделе поедешь на торги и купишь мне лошадь. Любую, которую сочтешь подходящей. А там поглядим.
— Подходящей для чего?
— Ну, такую, чтобы возместила расходы.
— Деньгами?
— Конечно, деньгами! А то чем же еще?