Сокрушительный удар - Дик Фрэнсис 14 стр.


— Ладно.

— А теперь катись в жопу.

Софи вышла вместе со мной из палаты, и ее негодование вырвалось наружу, как пар из чайника.

— Слушай, почему ты вообще его терпишь?

— Он мой брат.

— Ты мог бы просто выкинуть его за дверь!

— А ты бы выкинула?

Она не ответила. Да, говорить легко, а вот когда доходит до дела...

Я представил себе Криспина. Лежит и терзается своими выдуманными страданиями, одинокий, никому не нужный, в своем маленьком персональном аду. Когда-то у него были девушки, но это было давно. Теперь только я не давал ему окончательно скатиться в канаву. И я знал, что он чувствует себя за мной как за каменной стеной.

— Может, есть все-таки какое-нибудь лекарство? — спросила Софи.

— Есть, есть. Хорошее лекарство. Одно-единственное.

— Какое же?

— Захотеть вылечиться.

Она недоверчиво посмотрела на меня.

— По-моему, это бессмыслица.

— Если бы его желание вылечиться стало сильнее его тяги к выпивке, он бы тут же выздоровел.

— Но ведь иногда так и бывает, — возразила она. — Ты ведь сам говорил, что иногда он неделями не пьет.

Я покачал головой.

— Только затем, чтобы снова надраться. Он просто оттягивает удовольствие, как ребенок, оставляющий конфеты «на потом».

Мы сели в мою машину и поехали обратно к вонючему пепелищу.

— А я думала, это болезнь, — сказала Софи.

— Нет, это просто порочная тяга. Вроде футбола.

— Ты снова порешь чушь.

— Под влиянием футбола люди громят электрички и затаптывают друг друга насмерть.

— От алкоголя умирает больше людей! — запротестовала Софи.

— Да, наверно, ты права.

— Да ты мне просто лапшу на уши вешаешь! Я усмехнулся.

— Но ведь вроде бы изобрели какую-то штуку, которая помогает.

— Ты имеешь в виду «антабус»?

— А это что такое?

— Какое-то вещество, которое придает алкоголю отвратительный вкус. Нет, оно, конечно, действует. Но только сначала все равно нужно захотеть бросить пить, а иначе ты просто не станешь его принимать.

— Криспин не стал? Я кивнул.

— Вот именно. Криспин не стал.

— А как насчет «Анонимных алкоголиков»?

— Все то же самое. Если хочешь бросить пить, «Анонимные алкоголики» тебе помогут. А если нет, ты просто станешь держаться от них подальше.

— Я никогда не думала об этом с этой точки зрения.

— Везет тебе, старушка!

— Ты свинья!

Еще с милю мы проехали в дружеском молчании.

— Нет, все равно, — сказала Софи. — Мне ведь всегда говорили, что это болезнь. Нечто, с чем просто нельзя справиться. Одна рюмка — и запускается цепная реакция.

— Дело не в рюмке. Дело в желании выпить. Алкоголизм в голове.

— И в ногах. Я рассмеялся.

— Да, на тело он тоже влияет. На самом деле организм застарелого алкоголика настолько приспосабливается к влиянию алкоголя, что, если его внезапно лишить спиртного, это может вызвать эпилептический припадок.

— А... а у Криспина тоже такое бывает?

— Нет. До этого еще не дошло. Но если он говорит, что ему, блин, нужно выпить... ему это действительно нужно.

Именно поэтому в той бутылочке, которую я принес, сок был наполовину разбавлен джином.

* * *

Мы немного постояли во дворе, пока закатный свет медленно угасал над остывающими угольями конюшен.

— О чем ты думаешь? — спросила Софи.

— Хм... О том, что я бы с удовольствием сломал Фреду Смиту второй локоть. А также колени, пальцы, лодыжки и шею.

— Именно в таком порядке, — кивнула она. Я рассмеялся, но в душе по-прежнему пылал гневом. На этот раз это уже чересчур. Мелкие стычки переросли в открытые военные действия. Если Паули Текса все-таки прав и Вик или кто-то еще пытается запугать меня и заставить выйти из игры — что ж, они добились как раз противоположного. Им не удалось заставить меня играть по правилам Вика — напротив, они убили во мне терпимость, с которой я относился к ним раньше. Я по-своему не менее упрям, чем этот кучерявый Фред Смит. Вик еще пожалеет, что не оставил меня в покое!

Я отвернулся от руин. Я отстрою то, что погибло. Как можно скорее, и еще лучше, чем было раньше!

— А где ты собираешься ночевать? — спросила Софи.

Я посмотрел на нее в темноте. Гладкие серебристые волосы. Спокойные глаза, в которых отражается небо. Ничего, кроме дружеского интереса.

Для того, чтобы я поехал ночевать к ней, мне нужно что-то более серьезное...

— Нельзя ли воспользоваться твоим диваном? — спросил я.

Она помолчала.

— Диван короткий, — сказала она. И снова замолчала. Я смотрел на нее и ждал. Наконец ее глаза улыбнулись.

— Ну ладно. Ты уступил мне свою постель... Я уступлю тебе свою.

— Вместе с тобой?

— Я надеюсь, ты не затем спалил свою спальню, чтобы оказаться в моей постели?

— Я хотел бы ответить «да».

— Ничего, ты и так выглядишь достаточно самодовольным! — сказала она.

И мы мирно отправились в Ишер, она на своей машине, я на своей. Мирно поужинали тем, что нашлось у нее в морозилке, посмотрели мирное старое кино по телевизору.

И в постели она тоже была удивительно мирной и спокойной. Ее внутренняя сдержанность никуда не делась. Казалось, она насмешливо вскидывает брови при мысли о том, как забавно это выглядит со стороны. Она была тихой и пассивной.

С другой стороны, она недвусмысленно дала мне понять, что я доставляю ей удовольствие. И удовольствие было взаимным.

Мы занимались любовью страстно и нежно. Это был не спорт, а легкие прикосновения. Восхитительные ощущения, остающиеся надолго. И она тоже не смущалась.

Потом она лежала, положив голову мне на плечо.

— Мне к шести надо в Хитроу на дежурство, — наконец сказала она.

— Нашла время об этом говорить! Я почувствовал, что она улыбается.

— Ты предпочел бы, чтобы я сказала об этом десять минут назад? Я хмыкнул.

— Велика разница!

Она лениво погладила мою грудь.

— Я об этом подумаю, когда буду в диспетчерской.

— Да ты же все самолеты посадишь не туда!

— Не бойся, — она поцеловала меня в плечо. — Я распоряжаюсь взлетами. Говорю им, когда взлетать.

— Когда?

— И где. Но не как. Это они уж сами.

Я улыбнулся и закрыл глаза в теплой темноте.

— А ты не снимаешь бандаж, даже когда занимаешься любовью, — сказала она, водя пальцами по внутренней стороне мягкого бандажа, в котором я спал.

— Когда занимаешься любовью, бандаж особенно необходим, — сказал я. — Очень высокий риск вывихнуть сустав.

— Это по личному опыту?

— Ну, можно сказать, что да.

— Так тебе и надо!

И мы, удовлетворенные, медленно погрузились в сон.

Глава 11

В среду, на аукционе в Аскоте, Вик и его дружки, завидев меня, тут же сомкнули ряды и стройными колоннами двинулись в мою сторону.

Я встретил их на полдороге. «Прямо как на Диком Западе! — насмешливо подумал я. — Не хватает только „кольтов“ и звезды шерифа!»

— Я тебя предупреждал, — сказал Вик. Все смотрели на меня. Я смерил их взглядом одного за другим. Вик держался откровенно агрессивно, прочие излучали широкий спектр эмоций, от самодовольного презрения до легкого беспокойства.

— Играя с огнем, можно обжечься, — ответил я.

— Это не мы, — сказал Вик.

— Верно. Это сделал Фред Смит. И он не говорит, кто ему заплатил. Но мы-то знаем, да, Вик?

— Ты? — вскинулся он. — Откуда? Он поразмыслил и покачал головой.

— Да нет, ты не знаешь.

— Но ты знаешь, — медленно сказал я. — А если не ты — то кто же?

Вик захлопнулся, как улитка.

— Делай то, что мы говорим, и ничего больше не случится, — сказал он.

— Ты плохо разбираешься в людях, — сказал я. — Когда меня бьют, я даю сдачи.

— Я же тебе говорил! — заметил Джимини Белл, обращаясь к Вику.

Вик посмотрел на него, как удав на кролика. Джимини совершенно не умеет обращаться с людьми — зато ему замечательно удается терять друзей.

По одну сторону от вожака стоял Ронни Норт, по другую — рыжий Файндейл. Похоже, мои смутные угрозы не произвели особого впечатления ни на того, ни на другого.

— Почему бы нам не заключить соглашение? — предложил я. — Вы оставите меня в покое, а я оставлю в покое вас.

Все шестеро одновременно усмехнулись.

Да что ты нам можешь сделать? — фыркнул Вик.

Я купил четырех лошадей для разных клиентов без вмешательства Вика и отправился домой. Криспин, трезвый и угрюмый, провел день, глядя на то, как рабочие загружают угли конюшни в грузовики. Во дворе по-прежнему воняло гарью, и в воздухе висели пыль и пепел, но бетонный фундамент местами был уже расчищен, и на месте пожарища проступали очертания будущей новой конюшни.

Криспин сидел в кабинете, пил шипучий лимонад и смотрел по телевизору детскую передачу. За два дня электрики успели по-быстрому заменить сгоревшую проводку и включить ток, а телефонисты восстановили мою связь с внешним миром. С помощью соседей я вычистил кабинет и кухню и одолжил у них же сухое постельное белье, так что я по-прежнему жил у себя дома, несмотря на то что часть крыши была затянута брезентом и внутри было сыро, как в ирландском болоте, — Тебе человек двадцать звонили, — сказал Криспин. — Целый день только и делаю, что на звонки отвечаю.

— А что они просили передать?

— Ты думаешь, я помню? Я всем говорил, чтобы перезвонили вечером.

— Ты ел что-нибудь?

— Тут тебе из деревни пирог яблочный прислали. Я его съел.

Я сел за стол и взялся за обычную бумажную работу.

— Ты мне лимонаду не принесешь? — окликнул я Криспина.

— Обойдешься.

Сам я за лимонадом не пошел, и через некоторое время Криспин, тяжко вздохнув, отправился на кухню и налил-таки мне лимонаду. Прозрачная шипучка с синтетическим вкусом по крайней мере отбила стоявший во рту привкус кирпичной пыли и пепла, хотя я снова, уже в который раз, пожалел, что никто не изобрел безалкогольного напитка со вкусом сухого белого вина. Почему-то все безалкогольные напитки непременно приторно-сладкие.

За этот вечер, помимо того, что я отвечал на отложенные звонки и обсуждал детали сделок, я позвонил в три места по личному делу.

Бывшему владельцу жеребенка от Транспортера, которого Вик купил за тридцать тысяч и сплавил Уилтону Янгу за семьдесят пять. Николю Бреветту. И самому Уилтону Янгу.

В результате на следующий день владелец жеребенка встретился с Николем в Глостере, а утром в пятницу я вместе с ними отправился в Йоркшир, на свидание с почтовым магнатом.

* * *

Свара между Уилтоном Янгом и его рыжим барышником, имевшая место быть на скачках в Донкастере в ту субботу, была слышна, наверно, на пол-Англии. Я, как и все прочие присутствующие, жадно внимал их перебранке, более чем удовлетворенный.

Уилтон Янг долго не хотел поверить, что его обвели вокруг пальца. Ну, еще бы! Кому же хочется оказаться в дураках? Он говорил, что я ошибаюсь. Что его барышник Файндейл никогда бы не стал сговариваться с Виком Винсентом и вздувать цену на жеребчика, чтобы потом поделить между собой вытянутые из него, Уилтона Янга, денежки.

Я во время этой беседы почти не раскрывал рта. Говорить я предоставил владельцу жеребчика. Негодование, которым он кипел в Ньюмаркете, постепенно переросло в горестные сожаления, и, узнав о возможности подложить Вику крупную свинью, он ухватился за это предложение, как голодный кот за кусок мяса.

Николь тоже был ошеломлен и разгневан за отца. До дороге в Йоркшир он сидел рядом со мной и периодически повторял, что «это невозможно!». Я был уверен, что изумление Николя вполне искренне, но про себя сомневался, что Константин тоже будет удивлен. Отец Николя был достаточно ловок и хитер, чтобы заставить Уилтона Янга снова и снова платить за привилегию обойти на торгах «этого Бреветта». Хотя, с другой стороны, я не знал, доставила ли бы ему удовольствие такая, тайная, победа. Константин был слишком горд для тайных триумфов.

Уилтон Янг и Файндейл стояли на газоне перед весовой и орали друг на друга, не обращая внимания на окружавшую их аудиторию в пять тысяч человек. Уилтон Янг наскакивал на барышника, точно фокстерьер, а Файндейл полыхал ярким пламенем, как его шевелюра. На краю газона неуверенно топтались двое распорядителей — видимо, боялись, что спорящих придется разнимать, — а проходящие мимо жокеи поглядывали в их сторону и ухмылялись от уха до уха.

— Бесстыжий ублюдок! — орал Уилтон Янг со смачным йоркширским выговором. — Я те прямо говорю, я не позволю, чтобы всякая тварь безнаказанно дурила мне мозги! Я те прямо говорю, больше ты для меня лошадей не покупаешь! И я вытрясу из тебя все деньги, что ты у меня награбил за эти два года, все до единого пенни!

— А вот хрен тебе! — орал в ответ Файндейл, усердно заколачивая гвозди в собственный гроб, как это свойственно всем горячим головам. — Ты купил этих лошадей за настоящую цену, а если тебе это не нравится, так можешь удавиться!

— Для тебя и твоего проклятого Вика Винсента «настоящая цена» — это каждый пенни, который вы можете вытянуть из доверчивых простаков! Ладно, я и сам оказался в дураках, но теперь с этим покончено, я те прямо говорю! — Уилтон Янг потрясал в воздухе пальцем, как бы выделяя каждое слово. — Я на тебя в суд подам, вот увидишь!

— Попробуй! Все равно ни хрена не получишь!

— Зато заляпаю тебя грязью так, что вовек не отмоешься, чтобы всякие лопухи не доверяли тебе свои деньги! Я тебе прямо говорю, сударь, — я позабочусь, чтобы вся Англия знала: поручать тебе покупать лошадей — все равно что выбрасывать деньги в сточную канаву!

— Я на тебя в суд подам за клевету! — взвыл Файндейл.

— Давай-давай!

— Я тебя на миллионы нагрею! — визжал Файндейл, буквально подпрыгивая на месте от ярости.

— Уже нагрел!

Ссора набирала обороты и постепенно перешла в обычную ругань. Когда началась скачка, непечатные оскорбления перекрывали голос комментатора. Я, как и многие другие, ржал так, что не мог удержать в руке бинокль, через который смотрел на лошадей, когда они были на дальнем конце скаковой дорожки. У Николя, стоявшего рядом со мной, по щекам струились слезы.

— О гос-споди! — простонал он, задыхаясь. — Джонас, что значит «толстожопая траханая сучья гиена»?

— Мошенник, я полагаю.

— 0-ох, не надо! У меня живот болит! — Николь согнулся пополам и действительно схватился за живот. — Это уже слишком!

Даже когда основное действие закончилось, мелкие отголоски его звучали весь день: Уилтон Янг и Файндейл оба, независимо друг от друга, во всеуслышание изливали свои горести и обиды. Уилтон Янг тыкал пальцем в воздух, словно намеревался пробить в нем дыру, а Файндейл оправдывался, как мог. Я старался держаться от них подальше, но в конце концов оба меня разыскали.

— Ну, парень, ты шустер! — сказал Уилтон Янг. — Я тебя все время вижу издалека, а только подойду — тебя уже опять нету!

— Извините, — ответил я.

— Ты был прав, а я ошибался. Ладно. — Он сделал широкий жест, давая мне понять, какое великодушие он проявил, признав свою ошибку. — Этот мерзавец меня надувал, как ты и говорил. И при этом все по закону! Мне сказали, что у меня нет никаких шансов получить свои денежки обратно.

— Увы! — сказал я.

— Я всегда говорил: надо сводить потери к минимуму! Вот у меня в почтовом бизнесе, если какое-то направление не приносит дохода, я его тут же ликвидирую. И со служащими так же. Понимаешь?

— Понимаю.

— Но не одобряешь. По морде видно. Мягкий ты, парень, вот что я тебе скажу. Так ты никогда ничего не добьешься.

— Ну, это зависит от того, чего именно ты хочешь добиться, — возразил я.

Он некоторое время удивленно смотрел на меня, потом расхохотался.

— Ладно! На той неделе поедешь на торги и купишь мне лошадь. Любую, которую сочтешь подходящей. А там поглядим.

— Подходящей для чего?

— Ну, такую, чтобы возместила расходы.

— Деньгами?

— Конечно, деньгами! А то чем же еще?

Назад Дальше