— Но ведь взятки с вас и раньше требовали?
— Да, но не так нагло! Я им всем говорила — Говорила, говорю и буду говорить! — что они не имеют права на то, чего не заработали. Но на этот раз... Это была такая подлость!
Я был с ней согласен.
— Видимо, ваши годовики уже давно идут за полцены? — спросил я.
— Уже года два! — яростно ответила она. — Вы все сговорились! Я не даю вам взяток, а вы не покупаете моих лошадей!
Насчет того, что мы сговорились все, она была не права. Мне не раз случалось приобретать по дешевке хороших лошадей из-за того, что половина моих соперников не желали делать ставки. Мне и моим клиентам это было выгодно, а для заводчиков, вырастивших этих лошадей, это была катастрофа. И страдает от этого всегда мелкий заводчик, слишком честный или слишком наивный: крупные фирмы могут сами о себе позаботиться, а прочие заводчики — сами плуты не из последних и тоже славятся умением надуть клиента.
Система взяток выросла, видимо, из ирландского «пенни на удачу»: в старину, продавая лошадь, ирландец обязательно возвращал покупателю один пенни из его денег, «на удачу». Всего-навсего один пенни!
Нет ничего дурного в том, что заводчик награждает барышника, которому удалось продать его лошадь за хорошие деньги. Плохо, когда барышник сам требует награду сверх оговоренной платы. А когда он начинает требовать ее с угрозами, да еще приводит их в исполнение, — это уже преступление.
Слухи разносятся по аукционам со скоростью света. Я услышал о том, что у кобылки от Уинтерфренда шумы в сердце, за десять минут до того, как она пошла с торгов, и, как и все, поверил этому.
Мне часто говорили, что система взяток растет и ширится. Некоторые заводчики выворачивались, как могли, а некоторые так даже приветствовали ее: она более или менее гарантировала, что они получат за свою лошадь хорошие деньги. А такие вот неуступчивые миссис Хантеркум страдали.
— Ну? — воинственно спросила она. — Софи сказала, чтобы я попросила у вас совета. И что же вы посоветуете?
Для тети Антонии я был чересчур реалистом. Я знал, что ей не понравится то, что я скажу, и все-таки сказал:
— У вас три выхода. Первый — давать на лапу. В конечном счете вы все равно останетесь с прибылью.
— Не буду! — Она гневно сузила глаза. — Впрочем, чего и ждать от такого, как вы!
— Второй выход, — продолжал я, — это распродать лошадей, заложить дом и жить на проценты. Она разгневалась еще больше:
— А как мне удастся получить приличные деньги за своих жеребцов и кобыл? А дом... дом уже заложен.
И, судя по ее тону, больше она получить уже не надеялась.
— В-третьих, вы можете каждый раз ездить на торги лично. Устанавливайте разумную начальную цену и просите кого-нибудь из своих знакомых начать торг. Берите с собой ветеринара с пачкой сертификатов. Сообщите всем агентам крупных фирм и прочим, до кого доберетесь, что ваша лошадь вполне здорова, кто бы что ни говорил по этому поводу. Обещайте вернуть деньги, если лошадь окажется больной.
Она снова воззрилась на меня.
— Я не могу. Это будет ужасно утомительно.
— Но вы ведь продаете всего шесть-семь жеребят в год.
— Я уже старая. У меня высокое давление, лодыжки опухают...
Это было первое человеческое высказывание, какое я от нее услышал. Я улыбнулся ей, но она не ответила.
— Это все, что я могу для вас сделать, — сказал я, вставая.
— Не закрывайте дверь, когда будете выходить, — сказала она. — А то мне придется вставать, чтобы выпустить собак.
От Пэйли до того места, где я назначил встречу с фургоном, который вез Речного Бога из Девона, было всего миль пять. Я думал явиться на место первым, но, подъезжая, увидел голубой фургон, стоящий на обочине в назначенном месте.
Я выбрал одно из тех удобных ответвлений, которые образуются, когда вместо старой извилистой проселочной дороги прокладывают новое, прямое, как стрела, шоссе. Позади моего фургона стоял другой, старый зеленый «Зодиак», который явно уже несколько недель не мыли. Я проехал мимо обеих машин, остановился впереди и вышел, чтобы поговорить с водителем.
Но разговор пришлось отложить. Водитель был уже занят. Он стоял, вжавшись спиной в стенку фургона, так что водители, проезжавшие по шоссе, его видеть не могли. А перед ним в классических угрожающих позах стояли два типа.
Типов я знал. Я уже встречался с ними в Аскоте.
Кучерявый и его приятель.
* * *
Они тоже не ожидали меня увидеть, так что шансы были по меньшей мере равные. Я схватил первое попавшееся под руку оружие — это был славный крепкий сук, упавший с одного из стоявших вдоль дороги деревьев, — и бросился в атаку. Возможно, по зрелом размышлении я бы этого и не сделал, но в гневе человек часто забывает об осторожности.
Должно быть, мои чувства отражались у меня на лице достаточно отчетливо. Кучерявый на миг замешкался, видимо, загипнотизированный и парализованный страхом при виде невероятного зрелища: мирный, сдержанный человек несется на него с перекошенной от злости рожей. Я огрел его суком с яростью, напугавшей меня самого не меньше, чем моего противника.
Он взвыл, ухватился за левую руку повыше локтя. Его приятель мигом сообразил, что дело нешуточное, и рванул к зеленому фургону.
Кучерявый бросился за ним, задержавшись лишь затем, чтобы крикнуть:
— Это тебе все равно не поможет!
Я помчался вдогонку, по-прежнему размахивая дубинкой. Но он несся, как хорошая скаковая лошадь, а его приятель уже впрыгнул на водительское место и завел мотор.
Кучерявый затравленно оглянулся на меня через плечо, вскарабкался в кабину и захлопнул дверь. Остановить их я не мог — разве что ухватиться за бампер; но зато я успел взглянуть на заляпанный грязью номер и, чтобы не забыть, достал из кармана ручку и бумагу и записал его.
Потом не спеша вернулся к водителю. Тот уставился на меня так, словно я зеленый человечек из космоса.
— Ей-право, — сказал он, — я уж думал, вы их прибьете!
Самый страшный противник — это маленький человек, отстаивающий свое имущество.
— Что им было надо? — спросил я.
— Блин... — Он достал мятый платок и вытер лицо. — А вы что, даже не знали?
— В целом — догадывался. А что конкретно?
— Че? — Шофер, похоже, все еще был не в себе.
— Что им было надо?
— Сигаретки не найдется?
Я достал ему сигаретку, дал прикурить, закурил сам. Он втянул в себя дым, словно утопающий, которому дали глотнуть воздуха.
— Наверно, вы и есть Джонас Дерхем? — спросил он.
— А кто же еще?
— Ага... Я че-то думал, вы меньше ростом. Пять футов девять дюймов. Одиннадцать стоунов — то есть семьдесят килограмм. Куда уж меньше?
— Многие жокеи-стиплеры бывают высокими, — сообщил я.
Он постепенно приходил в себя. Облизнул пересохшие губы.
— Так что им было надо? — спросил я в третий раз.
— Тот, которого вы ударили, лохматый такой, — он со мной разговаривал...
— И что сказал?
— Он придурочный какой-то. Все время ухмылялся. Подходит к машине — вежливый такой, что твой джентльмен, — и просит одолжить гаечный ключ — у него, мол, машина накрылась.
Он остановился и оглядел пустое шоссе — «накрывшаяся» машина исчезла в мгновение ока.
— Ага... Ну вот, лезу я за инструментом и спрашиваю, какой ему номер. А он говорит — иди, мол, погляди. Ну, я и вылез из кабины. А он меня хвать — и прислонил к фургону. И все с улыбочкой. У-у, ублюдок! И говорит: «Слушай, мужик, есть человек, которому эта лошадь нужна больше, чем тебе, понял?»
— А кому именно, он, видимо, не сказал?
— Че? Не, он просто сказал, что, мол, ему эта лошадь нужнее, чем тебе. Мне, то есть. Я ему говорю, что лошадь, мол, не моя, а он говорит, что не надо так шутить... И все время ржал, как ненормальный!
— А что он еще сказал?
— Да ничего. По правде, просто не успел. Ну, говорил всякое насчет того, чтобы я ему лошадь отдал по-хорошему, а то он мне все ребра пересчитает... Представляете? Тут всякий струсит...
Да, пожалуй.
— А что было потом?
— А потом вы на них налетели, точно они вашу сестрицу изнасиловали.
— А они не сказали, как именно собирались забрать эту лошадь?
Он уставился на меня.
— Да нет. Я не спрашивал. Наверно, хотели просто сесть в машину и укатить, блин. — Эта мысль его оскорбила. — Ублюдки гребаные! — сказал он.
— А заплатить за нее они не обещали?
— Ну вы же и скажете, ей-право!
Интересно, пообещали бы они, если бы успели?
Возможно, появись я тут на десять минут позже, я нашел бы только шофера, сжимающего в руках пачку денег, и никакой лошади. А возможно, и нет... Я вздохнул и затушил сигарету.
— Ну, давайте взглянем на наш товар, — сказал я и забрался в фургон.
Фермер наспех привел лошадь в порядок — так замазывают краской старую ржавчину. О ногах позаботились: подковы явно новые, копыта только что обрезаны и густо смазаны маслом. Грива и хвост расчесаны, шкура вычищена. С другой стороны, лошадь слишком лохматая — это говорит о том, что ее очень редко и небрежно чистили. Челка слишком густая, на морде какие-то жуткие бакенбарды, шерсть на груди чересчур длинная и повсюду торчит дыбом, вместо того чтобы лежать волосок к волоску. Вместо попоны — какой-то потрепанный плед с двумя дырками. И, разумеется, никаких сопровождающих.
— Я же просил фермера прислать конюха! — сказал я.
— Ага. Он сказал, ему посылать некого, у него все люди заняты. А по-моему, этому мужику и пони доверить нельзя, не то что скаковую лошадь. Вы просто не поверите: приезжаю я к ним туда, а бедная скотинка стоит во дворе, возле двери конюшни, а кругом — настоящая лужа. И весь дрожит, бедолага. Они его небось из ведра окатывали, чтобы дерьмо смыть, ей-право! А фермер говорит — это он, мол, вспотел, оттого и шкура мокрая. Представляете? За дурака меня держит! Я уж заставил его дать одеялко, чтобы накрыть бедную тварь. Да и то он давать не хотел — и еще потребовал, чтобы я это старье обратно привез!
— Понятно, — сказал я. — Ладно, давайте-ка его выведем.
— Че, прям тут, на дороге? — удивился шофер.
— Прямо тут, на дороге.
— Да че, он же согрелся уже!
— И все-таки... — сказал я и помог водителю, который сказал, что его зовут Клем, вывести Речного Бога. «Deus ex machina»[2], — подумал я совершенно не к месту. Ничего божественного в этом коняге не было.
Я снял плед, сложил его и сунул в фургон. Потом попросил Клема подержать коня за уляпанный грязью и навозом недоуздок, вернулся к своей машине, снял куртку, закатал рукава и достал из багажника свое хозяйство.
— Что вы собираетесь делать? — спросил Клем.
— Привести его в божеский вид.
— Так ведь мы же в три должны были встретиться... Вы, конечно, раньше приехали, но ведь сейчас уже четверть четвертого.
— Ничего, время еще есть, — успокоил его я. — Меня ждут не раньше полпятого.
— А че, неужто он так плохо выглядит?
— Ну, скажем так — не очень хорошо.
Раз уж я сам доставлю эту лошадь, значит, я отвечаю за то, как она выглядит. Я достал кусачки, две пары ножниц, тяжелый стальной гребень, несколько свечных огарков и взялся за дело.
Клем держал лошади голову и смотрел, как я с гребнем в одной руке и огарком в другой вычесываю грубую шерсть и выжигаю слишком длинный волос. В приличной конюшне все это было бы вычесано благодаря ежедневному уходу. Крошечный огонек свечи лошадь не беспокоил. Когда я управился с этим, Речной Бог уже меньше походил на деревенскую клячу. Потом я подстриг челку и гриву, выщипал отросшие на морде бакенбарды и наконец большими ножницами подровнял хвост.
— Ты гляди! — изумился Клем. — Совсем другая лошадь!
Я покачал головой. Блестящей и гладкой эту шкуру могут сделать только забота, ежедневная чистка и хороший корм. А сейчас конь выглядел как беспризорник, которого подстригли и умыли — чистенький, аккуратненький, но все равно беспризорник.
Прежде чем мы загрузили его обратно у фургон, я надел ему на передние ноги чистые синие ногавками и укрыл коня чистой попоной, которую захватил из дома. «Элиза Дулитл отправляется на бал», — подумал я. Но это было все, что я мог сделать.
Глава 6
Керри Сэндерс переводила взгляд с Николя на Константина, тревожась по поводу того, как они примут ее подарок, но тщательно скрывая свое беспокойство. Один из конюхов Бреветта показывал коня, то пуская его рысью, то заставляя застывать в картинных позах.
Надо отдать ему должное, двигаться Речной Бог умел. Хороший ровный шаг, прямая подобранная рысь. По этой части стыдиться было нечего.
— Милая девочка, я прекрасно понимаю, что у вас было очень мало времени на поиски, — снисходительно говорил Константин. — Я уверен, что со временем он сделается очень хорошей спортивной лошадью. Посмотрите, какие ноги, какая кость!
— Я надеюсь, что он принесет Николю победу, — сказала она.
— Да, разумеется. Николю очень повезло — такой щедрый подарок...
Сам герой дня отвел меня в сторонку и осведомился:
— Неужели ты не мог найти для меня ничего получше?
Мы не раз участвовали в одних и тех же скачках, в те времена, когда моя карьера подходила к концу, а его только начиналась, и Николь знал меня не хуже, но и не лучше, чем любого другого жокея, с которыми он встречался в раздевалке.
— Она дала мне всего два дня. А потом, он в хорошей форме.
— А ты сам стал бы на нем выступать?
— Безусловно. А если он не оправдает надежд, я его, так и быть, перепродам.
Он втянул воздух сквозь зубы.
— Ему не повезло с хозяевами, — объяснил я. — В твоих руках он быстро пойдет в гору.
— Ты думаешь?
— Попробуй его. Николь кисло улыбнулся.
— Ну да, дареному коню в зубы не смотрят...
— Она хотела сделать тебе приятное.
— Ха! Купить она меня хотела, вот что!
— С днем рождения! — ответил я.
Он повернулся и посмотрел на Керри Сэндерс. Она разговаривала с его отцом, и мощная, мужественная фигура Константина нависала над ее хрупкой, стройной, женственной фигуркой, как бы защищая ее. Костюм миссис Сэндерс, как всегда, был простым и безыскусным, как золотые слитки, а бриллиантовые кастеты рассыпали снопы искр в косых лучах осеннего солнца.
— По крайней мере, я хоть знаю, что она не охотится за его деньгами, — заметил Николь. — Я разузнавал насчет ее состояния. Она впереди нас на много корпусов.
Для аутсайдера Константин Бреветт жил совсем неплохо. Фургон Клема стоял на лужайке величиной в добрую четверть акра, и сам Клем стоял рядом с ним, переминаясь с ноги на ногу и ожидая разрешения убраться восвояси. Вдоль двух сторон этого мини-плаца возвышались постройки: современный гараж и конюшня примыкали под прямым углом к старинному, сурового вида жилому дому. Не дворец, конечно, но на двоих более чем достаточно.
Стены дома чистили, и примерно треть фасада была теплого кремового цвета, а остальная его часть по-прежнему оставалась уныло-серой. Когда очистка будет закончена, дом, несомненно, сделается куда привлекательнее; но пока что он был похож на человека, успевшего выбрить только одну щеку. Впрочем, вряд ли хозяин этого дома когда-нибудь появлялся на людях в таком недостойном виде.
Николь подошел к человеку, водившему Речного Бога, что-то сказал, тот кивнул и повел лошадь в конюшню.
Керри Сэндерс слегка приуныла, но Николь сказал ей:
— Я, пожалуй, проедусь на нем. Видите, мне не терпится.
Речной Бог вернулся заседланным и взнузданным, и Николь легко взлетел в седло. Он немного порысил по мощеному двору, а потом выехал за ворота, на луг, обнесенный изгородью, и пустил коня легким галопом. Константин Бреветт следил за ним с добродушной усмешкой, Керри Сэндерс — с надеждой, Клем — нетерпеливо, а я — с облегчением. Что бы я ни думал о финансовых методах Ронни Норта, товар он поставлял доброкачественный.
Николь вернулся, бросил поводья конюху, подошел и с энтузиазмом чмокнул Керри Сэндерс в щеку.