Лишь вернувшись в отель “Бендинкс”, я обнаружил, что мой дорогой пиджак разрезан
бритвой, а золотой портсигар исчез.
Глава 2
Переодевшись в джинсы и свитер, я отправился в полицейский участок, чтобы заявить о пропаже портсигара. К моему удивлению, оказалось, что я
не очень сильно расстроен его исчезновением, но я знал, что Сидней будет убит, и было бы справедливо по отношению к нему постараться получить
его назад. Дежурную комнату наполняла цементная пыль и запах немытых ног. На длинной скамье у стены сидели человек десять оборванных и угрюмых
ребят. Их маленькие темные глаза следили за мной, когда я подходил к дежурному сержанту. Сержант напоминал здоровенную глыбу мяса, с лицом,
похожим на кусок сырой говядины. Он сидел в одной рубашке, и по его лицу в складки жирной шеи стекал пот, смешиваясь с цементной пылью. Он катал
взад и вперед по листу промокашки огрызок карандаша, а когда я подходил, слегка приподнялся, чтобы выпустить газы. Мальцы на скамейке
захихикали. Пока я рассказывал о пропаже портсигара, он не переставал катать карандаш, потом вдруг поднял голову, и взгляд его свинячьих глазок
прошелся по мне с интенсивностью газосварочной горелки. - Вы приезжий? - поинтересовался он.
Его голос звучал сипло, словно сорванный от крика. Я подтвердил, добавив, что приехал совсем недавно и буду работать с мисс Бакстер,
служащей социальной опеки. Он сдвинул фуражку со лба и, не поднимая глаз от своего карандашного огрызка, вздохнул и вытащил бланк заявления,
велев мне заполнить его, а сам вновь принялся катать карандаш. Я заполнил бланк и вернул ему. В графе “стоимость украденного” я вписал “1500
долларов”. Сержант прочел написанное, потом его массивное лицо напряглось, и, отодвинув бланк обратно ко мне, уткнув палец в графу “стоимость
украденного”, он спросил своим сиплым голосом:
- Это что такое?
- Столько стоит портсигар, - ответил я. Он что-то пробурчал себе под нос, глянул на меня в упор, потом уставился на бланк.
- Мой пиджак порезан бритвой, - добавил я.
- Вот как? Пиджак тоже стоит полторы тысячи баксов?
- Пиджак стоил триста долларов. Он фыркнул, выпуская воздух через мясистые ноздри.
- Можете описать мальчишку?
- Лет примерно десяти, волосы черные, растрепанные, черная рубашка и джинсы, - ответил я.
- Видите его здесь?
Я обернулся и посмотрел на ребят, сидевших рядком. Большинство из них были темноволосые, растрепанные, одетые в черные рубашки и джинсы.
- Это мог быть любой из них, - сказал я.
- Угу. - Он сверлил меня взглядом. - Вы уверены насчет стоимости портсигара?
- Уверен.
- Угу. - Он потер потную шею, потом положил бланк на стопку таких же. - Если мы его найдем, то дадим вам знать.
Последовала пауза, потом он спросил:
- Долго пробудете здесь?
- Два или три месяца.
- С мисс Бакстер?
- Такова идея.
С минуту он изучал меня, потом медленная презрительная улыбка поползла по его лицу.
- Ничего себе идея.
- Думаете, мне столько не продержаться? Он засопел и снова принялся катать карандаш.
- Если мы его найдем, вас известят.
- Если мы его найдем, вас известят. Полторы тысячи, верно?
- Да.
Он кивнул, потом вдруг проревел громовым голосом:
- Сидеть смирно, стервецы! Я вышел и уже в дверях услышал, как он говорил другому копу, подпиравшему грязную стенку:
- Еще один тронутый.
Часы показывали двадцать минут второго. Я отправился на поиски ресторана, но на Мэйн-стрит их не было видно. В конце концов я
удовлетворился засаленным табуретом в баре, набитом потными, пахнущими грязью людьми, которые с подозрением смотрели на меня и сразу отводили
взгляды. Выйдя из бара, я решил пройтись. Луисвилл не мог предложить ничего, кроме пыли и созерцания нищеты. Я обошел район, отмеченный на карте
Дженни как пятый сектор. Там я оказался в мире, о существовании которого и не догадывался. После Парадиз-Сити мне казалось, что я спустился в
Дантов ад.
Люди сторонились меня, а некоторые оглядывались и перешептывались. Одни ребята свистели вслед, другие издавали громкие непристойные звуки.
Я ходил до четырех часов, после чего повернул к офису Дженни. Теперь она казалась мне необычайной женщиной. Провести два года в таком аду и
сохранить способность тепло и сердечно улыбаться - немалое достижение. Когда я вошел, она сидела за столом и быстро писала на желтом бланке. При
моем появлении Дженни подняла голову и встретила меня той теплой, сердечной улыбкой, о которой я думал.
- Так-то лучше, Ларри, - сказала она, оглядев меня. - Гораздо лучше. Садитесь, и я объясню вам свою систему регистрации, как я ее называю в
шутку. Вы умеете обращаться с пишущей машинкой?
- Умею.
Я сел и подумал, не сказать ли ей о портсигаре, но решил промолчать. По ее словам, у нее слишком много забот, чтобы выслушивать еще и меня.
В течение следующего часа она объясняла мне свою систему, показывала сводки и картотеку, и все это время не переставая звонил телефон. В шестом
часу Дженни взяла несколько бланков и пару авторучек, заявив, что ей нужно идти.
- Закрывайте в шесть, - сказала она мне. - Если бы вы смогли перед уходом отпечатать вот эти три сводки...
- Конечно. Куда вы направляетесь?
- В больницу. Мне надо навестить трех старушек. Мы открываемся в девять утра. Возможно, я не сумею прийти до полудня. Завтра мой день
посещения тюрьмы. Импровизируйте, Ларри. Не теряйтесь с ними и за нос себя водить тоже не давайте. Если им что-нибудь нужно, скажите, что
поговорите со мной.
Махнув на прощанье рукой, она исчезла. Я отпечатал сводки, обработал их и занес на карточки, затем распределил по ящикам. Меня удивило и
немного разочаровало молчание телефона. Он словно знал, что Дженни здесь нет и она не ответит. Впереди был весь вечер, и заполнить его было
нечем. Оставалось только вернуться в отель. Поэтому я решил задержаться и привести в порядок картотеку. Надо признаться, что много я не
наработал. Начав читать карточки, я увлекся.
Они раскрывали живую картину преступности, нищеты, отчаянья и безденежья, захватившую меня, как первоклассный детектив.
Я начал понимать происходившее в пятой секции этого одолеваемого смогом города. Когда стемнело, я включил настольную лампу и продолжил
читать. Я так увлекся, что не услышал, как открылась дверь. Даже если бы я не погрузился в чтение до такой степени, мне все равно было бы не
расслышать, как ее открывали.