И не курсант вовсе!
- Да кому надо, Николай Семенович? У нас ее и не знал никто.
- Зна-али! - сказал Семченко. - Сейчас пробоины посчитаем.
Два пятна смутно темнели на потолке: одно в конце зала, у двери, где сидел курсант, второе - поближе к сцене. Под ним, остервенело раскидывая стулья и не обращая внимания на производимый грохот, Семченко и установил притащенную из коридора стремянку.
- Не знаете, Караваев где был, когда стрелять стали? - спросил Вадим.
- Говорит, за дверью. Но сразу вбежал... А что?
- Да ему плечи побелкой запорошило, я точно помню. Значит, под этот выстрел угодил. - Вадим указал на дальнюю отметину. - А вначале сюда попало. - Он указал на ближнюю, под которой стояла стремянка. - Наган-то все выше задирал. Понимаете? Или с первого разу в нее попал, или, если не он, то две пули не здесь, а там. - И опять указал на дальнюю отметину.
Ахнув, Семченко радостно ткнул его в плечо:
- Ай, Вадюха! Раньше-то чего молчал?
- Так вы не спрашивали.
- Вадюха, Вадюха! - приговаривал Семченко. - Она с первым выстрелом не упала, я видел.
И вдруг помрачнел Действительно, чему радоваться-то?
Перенесли стремянку, Вадим задернул шторы, Семченко зажег свечу. Одна стена, левая, надвинулась, в извивах теней набухла лепнина потолочного бордюра, а три другие стены пропали и обнаружились лишь через несколько секунд, причем совсем не на том расстоянии, на каком Вадим предполагал их увидеть. А Семченко, стоя на верхней ступеньке, уже поднял свечу и начал ножичком ковырять обнажившуюся дранку. Желтый круг над его головой то расплывался, когда он отводил руку со свечой, то делался маленьким, ярким.
Отодвинув краешек шторы, Вадим выглянул в окно, и тут Семченко заорал:
- Вадюха! Есть вторая?
Жутко стало. Кто ее убил? Зачем? И услышал как слабо звякнуло ведро, оставленное им у входа.
Семченко бесшумно и хищно спрыгнул на пол, огонек свечи сжался, прочертил красную дугу, затем другой огонечек засветился под потолком Семченко включил электричество. Две лампочки, быстро набирая накал, загорелись в зале и одна - за сценой, на площадке черного хода.
На лестнице что-то обвалилось, грохнуло, с гулким хлопком разлетелась лампочка, и свет на площадке потух. Семченко вскочил на сцену, бросился к дверному проему; осколки стекла захрустели под его сапогами.
Вслед за ним Вадим выбежал во двор и увидел впереди, у ворот, чью-то фигурку: человек скользнул в ворота, на улице крикнули:
- Стой!
Лязгнул револьверный барабан, и опять:
- Стой! Стрелять буду!
Семченко с ходу ринулся было к воротам, но навстречу шагнул Ванечка:
- Не нужно... Там Караваев.
- Пусти! - Семченко отпихнул его, однако появились еще двое в кожанах, и пришлось покориться.
Темно-лиловые облака гнало по небу. Шумно, как осенью, шелестела под ветром листва, будто уже усохшая, и карниз над головой выл все громче, все тоскливее. Или это край железной крыши? Тот человек убегал, его подметки глухо стучали по булыжнику, и ясно цокали подковки на сапогах его преследователя.
- А пробоин в потолке три! - закричал Семченко, подступая к Ванечке. - Три! Слышишь, ты? Зачем приехал сюда, если ничего понять не можешь? - И совал ему какую-то брошюру. - Вот, смотри! Линев писал ему как эсперантист эсперантисту. И только! Видишь? - Он судорожно тыкал пальцем в брошюру. - Амикаро!
- Догнал вроде, - сказал Вадим. - Слышите, говорят.
Караваев басил уже совсем близко за воротами, и другой голос молодой, звонкий, странно знакомый, отвечал ему.
Понимая, что человек этот, который войдет сейчас во двор под дулом караваевского револьвера, и есть, наверное, тот самый, что выстрелил в четвертый раз, убийца Казарозы, Вадим украдкой взглянул на Семченко: страшно было видеть его изменившееся лицо.
Еще мгновение, и у ворот чуть впереди Караваева показался тот рыжий, с разными глазами, только без темных очков.
Через полчаса сидели в губчека - сам Вадим, Семченко, Ванечка и рыжий студент-идист; Караваев остался зачем-то возле Стефановского училища. Семченко по дороге не проронил ни слова, на вопросы не отвечал; Ванечка тоже помалкивал, и лишь теперь, вертя в пальцах отобранный у рыжего аккуратный английский браунинг, спросил:
- Ваш?
Тот пожал плечами:
- Сами знаете.
Ванечка щелкнул спусковым крючком раз, другой, третий, выразительно поглядывая при этом на рыжего:
- А патроны к нему где? Выбросили?
- Их и не было.
- Но ведь браунинг вы пытались выбросить. Правильно? А для чего таскать с собой оружие без патронов?
- Для уверенности в себе, - сказал рыжий. - Попугать, если шпана полезет... Да он и не стреляет.
- Как так? Сломан, что ли?
- Боек у него спилен.
- Проверим. - Ванечка позвал из коридора солдатика, вручил браунинг и велел поискать у дежурного патроны к нему. Затем снова повернулся к рыжему: - Откуда он у вас?
- Их до черта в городе, - решил вмешаться Вадим. - Когда белые уходили, из эшелона растаскали. Один вагон прямо на путях разбило.
- Я его в прошлом году на рынке выменял, - объяснил рыжий. - За фуражку студенческую.
- Зачем забрались ночью в училище?
- Я готов рассказать об этом. Да, готов! Но без свидетелей. - Рыжий покосился на Семченко, сидевшего с закрытыми глазами: голова откинута к стене, подбородок задран.
- Если вы знакомы с товарищем Семченко, значит, у вас имелись причины разбить лампочку на площадке черного хода. Чтобы не быть узнанным.
- Не разбивал я ее, честное слово!
- В таком случае почему побежали от нас?
- Любой, знаете, побежал бы на моем месте.
- Но на этом месте оказались именно вы, не любой, - сказал Ванечка. Вы были вчера на вечере в Стефановском училище?
- Я идист! - надменно отвечал рыжий таким тоном, словно это заявление проливало свет на все его поступки, прошедшие и будущие.
- Чего-о? - сощурился Ванечка.
- Я не посещаю заседаний так называемого клуба "Эсперо", поскольку принадлежу к числу сторонников идо-языка. Мы считаем эсперанто лишь ступенью на пути к идеальному международному средству общения. Причем такой ступенью, через которую давно пора перешагнуть.
Ванечка помотал головой:
- Все у вас как-то не по-людски... Умные ребята, хотите, чтобы все народы понимали друг друга, а сами между собой договориться не можете.
Вошел солдатик, положил на стол браунинг, а рядом высыпал горсть патронов. Ванечка взял один, заложил в барабан. Прокрутив его, загнал патрон в патронник, затем встал, просунул руку с браунингом в форточку и надавил спуск. Сухо щелкнул курок - осечка. Рыжий наблюдал все это спокойно, с улыбкой понимания и снисхождения на толстых губах.
Ванечка попытался выстрелить еще раз, и опять осечка. Зарядил другой патрон - тот же результат.
- Можете целиться в меня, - предложил рыжий. - Я согласен.
Нервничая, Ванечка разровнял патроны на столе и начал брать их по одному, внимательно рассматривая капсюли. Наконец один понравился ему почему-то больше остальных. Зарядив именно этот, он снова подошел к окну.
Рыжий подмигнул Вадиму:
- Горохом надо попробовать...
Оглушительно грянул выстрел, эхо покатилось, отскакивая от железных крыш, Ванечка довольно засмеялся, и видно стало, что он совсем еще пацан, Ванечка-то, лет двадцать ему, не больше.
Семченко, открыв глаза, в упор смотрел на студента, а тот беззвучно шевелил побелевшими губами, силился что-то произнести и не мог.
- Вот так, брат! - Ванечка небрежно швырнул браунинг на стол. Боек-то не до конца спилен. Конечно, не на каждый капсюль, но подобрать можно, можно.
- Ни разу он не стрелял! - крикнул рыжий.