Он постоянно участвовал в самых громких процессах. Хотя для меня остается загадкой, каким образом криминальным адвокатам удается взыскивать гонорары с преступников. Наверное, тут есть какая-то хитрость.
— Можете в этом не сомневаться, — заверил Амелию Флетч.
— Его партнер, Харрисон, специалист по разводам. Эти личности занимаются юриспруденцией не для того, чтобы вершить правосудие или просто зарабатывать на жизнь.
— А как насчет миссис Хайбек? Меня удивило…
— Ничего сказать не могу. Даже не знаю, существует ли миссис Хайбек. Придется прочитать утром статью Биффа Уилсона. Как я и говорила, Хайбеки этого мира не блистают в светском обществе.
— Амелия, этим утром я побывал в доме Хайбека. Признаю, я провел там лишь несколько минут, но не заметил ни картин, ни иных произведений искусства, которые заставили бы меня ахнуть.
— Вы разбираетесь в живописи?
— Немного.
— Естественно, разбираетесь. Я могла бы и не спрашивать. Этот костюм! Только знатоки живописи могут так одеваться.
— Почему человек, не блещущий в обществе, не интересующийся искусством, вдруг принимает решение пожертвовать пять миллионов долларов художественному музею?
— Я полагаю, что найти логичное объяснение подобным широким жестам невозможно.
— Что он хотел получить взамен?
— Респектабельность? Лучшего ответа у меня, пожалуй, нет. Возьмем этого человека, Хайбека, который для общества что бумажная салфетка, необходимая на случай насморка, или, точнее, дорогая проститутка, которую выбирают, используют по назначению и выпроваживают за дверь, не приглашая более в дом. Он стареет. О, нет, процесс старения прервался сегодня утром. Может у такого человека возникнуть желание выкрикнуть: «Эй! Я ничем не хуже вас! Я тоже могу расстаться с пятью миллионами долларов!?»
— И тогда светское общество примет его в свои ряды?
— Нет. Особенно, если общество знает, что других пяти миллионов у него нет. Но себе он сделает приятное.
— Как интересно!
— Со мной всегда интересно. Это моя работа, знаете ли. — Очередной взгляд на телефон. Отсутствие звонков явно нервировало Амелию.
— Понятно, — Флетч попятился к двери. — Энн Макгаррахэн и Бифф Уилсон были женаты?
— Да, — кивнула Амелия. — Давным-давно. Одна из самых неудачных пар. Их совместная жизнь продолжалась от силы три недели двадцать лет тому назад. А с чего вы спрашиваете?
— Что произошло?
— Кто знает, что происходит между супругами, если речь не идет о своей семье? Я бы ответила так: эта добрая интеллигентная женщина неожиданно для себя обнаружила, что вышла замуж за грубого, неотесанного мужлана.
— Фу! Как хорошо, что я вас не спрашивал.
— Но вы спросили. В журналистике, мистер Флетчер, приходится называть вещи своими именами.
— Энн выходила замуж второй раз?
— Да, но он уже умер. Сейчас она свободна. Если вас заинтересовала Энн Макгаррахэн, которая по возрасту годится вам в матери, смею я надеяться, что вы удостоите своим вниманием и меня?
— А Бифф Уилсон?
— Страшно подумать, но вроде бы существует суккуб [10] , который зовется его женой. Имя ее Аврора. А теперь, если у вас нет других дел, кроме скользких адвокатов и модных галифе…
— Признаюсь, есть.
— Выкладывайте.
— Я женюсь в субботу.
— На ком?
— На Барбаре Ролтон.
— Никогда о ней не слышала.
— Она продает галифе. У Сесилии.
— Я могла бы догадаться. Дорогой, на следующей неделе Стенуики [11] дают ежегодный благотворительный бал в пользу симфонического оркестра, и мне необходимо выяснить, какого цвета у Джоан будут скатерти. Вы, часом, не знаете?
— Я? Я даже не знаю, кто такие Стенуики.
Глава 12
— Эй, что вы делаете за моим столом?
— Извините, пришлось воспользоваться вашим компьютером.
— После вас он, наверное, взбесится, — Клифтон Вольф, редактор отдела религиозных отношений, через плечо Флетча посмотрел на дисплей. — «Хайбек», — прочел он вслух название файла. — Теперь вы пашете на Биффа Уилсона?
— Мы все работаем на одну газету.
— Черта с два. Я работаю ради своего квадратного дюйма, вы — ради своего, а Бифф Уилсон — ради своей полосы. Квадратного фута. Если вам не поручали подготовку этого материала, нечего совать нос в чужие дела.
Флетч выключил компьютер.
— Я из любопытства.
— Любопытство не доведет вас до добра. Освободите мой стул.
— У меня нет своего компьютера. — Флетч поднялся, собрал исписанные листки.
— Мы все гадали, почему вас вообще взяли на работу. Теперь мы это знаем: чтобы писать репортажи из борделя. Я не хочу, чтобы на моем стуле сидел завсегдатай борделей.
— Я там еще не побывал. Жду маминого разрешения.
— Кто знает, что вы оттуда можете принести. Эл! — закричал он через зал городских новостей другому репортеру. — Вызови дезинфекцию. Флетчер сидел на моем стуле и прикасался к клавиатуре моего компьютера.
— Готов спорить, вам бы понравилось это задание. Но вас посылают только в церковь.
— Вон!
— Вы знаете поэта Тома Фарлайфа?
С первых дней пребывания в редакции у Флетча создалось впечатление, что журналисты, возможно, подсознательно одеваются как люди, о которых они пишут. Отдел бизнеса всегда ходил в строгих деловых костюмах, отдел светской хроники — в туалетах для пикника, в отделе спорта отдавали предпочтение белым носкам и пиджакам в клетку.
И мысленно они отождествляли себя с героями своих статей. Пишущие о бизнесе полагали, что все можно объяснить деньгами, прибылями и убытками. У репортеров светской хроники жизнь выглядела куда сложнее. Они уделяли массу места интригам «старых» денег и козням «новых», показывали читателю отличие между привлекательностью и красотой, стилем и показухой. Спортивные обозреватели не вдавались в такие тонкости, предпочитая простые понятия: победа или поражение, новички против ветеранов и, разумеется, последняя схватка, она же самая трудная.
С Мортоном Рикмерзом, редактором отдела книг, Флетч столкнулся в темном коридоре. В толстых очках, при галстуке, в твидовом пиджаке, Рикмерз более всего напоминал маститого писателя. По его книжным обзорам чувствовалось, что он любит людей и истории, героями которых они являются, любит слова и тех, кто умеет приставлять их друг к другу, и почитает книгу высшим достижением человеческой цивилизации.
Зачастую его рецензии читались куда с большим интересом, чем книги, о которых в них шла речь.
— А вы встречались с Томом Фарлайфом? — задал ответный вопрос Мортон.
— Нет.
— Возможно, мне хотелось бы встретиться с ним, — промурлыкал Мортон. — А может, и нет.
— Я только слышал о нем.
— Во-первых, мне хотелось бы знать, почему вы так одеты? — полюбопытствовал Мортон.
Флетч вытянулся в струнку, прижал руки к бокам.
— Мне поручена статья об эскорт-услугах. Такой ответ вас устроит?
— Понятно. Стараетесь выдать себя за приезжего бизнесмена? Вы больше похожи на жертву ограбления, которой пришлось позаимствовать чужую одежду.
— Вы почти угадали. Утром я лишился своей одежды, и мне не оставалось ничего иного, как нацепить на себя этот костюм.
Мортон улыбнулся.
— Я уверен, что за исчезновением вашей одежды стоит занятная история.
— Пожалуй, что нет.
— Прошло уже много лет, как я терял одежду. Впрочем, не помню, терял ли я ее вообще.
— Вполне возможно. Это так просто.
— Мог бы получиться интересный рассказец. «Как я потерял свою одежду?» Как раз в стиле Ринга Ларднера. [12]
— Том Фарлайф живет здесь, не так ли?
— Да. Преподает в местном университете.