Трудно сказать. Может, нравилось.
Она взглянула на фотографию на стене.
– Вы видели ее номер? Здесь Арлетту никто не заменит. Вроде бы просто. Мы все попробовали. Но поверьте, это нелегко. Если делать с кондачка, зрелище становится
безобразным. Важно показать, что ты действительно получаешь удовольствие.
– И Арлетте это удавалось?
– Иногда я спрашивала себя: не потому ли она и взялась за это? Не говорю, что это связано с желанием иметь мужчин, возможно, и нет. Но ей хотелось возбуждать их, держать
в напряжении. Когда после номера она возвращалась на кухню, – кухня – это наши кулисы: чтобы подняться наверх переодеться, надо проходить через нее, – так вот, после
номера она приоткрывала дверь и любовалась произведенным эффектом: так актеры подглядывают в зал из за занавеса.
– Она не была влюблена?
Бетти помолчала.
– Возможно, – произнесла она наконец. – Вчера утром я сказала бы – нет. А сегодня ночью, когда ушел ее молодой человек, Арлетта стала какой то взвинченной, назвала себя
последней дурой. На мой вопрос – почему, она ответила, что только от нее зависит все изменить.
«Что?» – спросила я.
«Все! Надоело».
«Ты хочешь уйта из кабаре?»
Мы говорили тихо, чтобы Фред нас не услышал. Она в сердцах бросила:
«Дело не только в кабаре!»
Она, конечно, подвыпила, но, поверьте, ее слова имели определенный смысл.
«Он предложил содержать тебя?»
Она пожала плечами.
«Ничего ты не понимаешь».
Мы чуть не поссорились. Я ответила ей, что не настолько глупа, как она думает, и сама прошла через это.
На сей раз посетители – трое мужчин и одна женщина – были серьезные, и Кузнечик ввел их с триумфом. Мужчины, явно иностранцы, должно быть, приехали в Париж по делам или
на какой нибудь конгресс – уж очень важный был у них вид. А вот женщина, которую они подцепили Бог знает где, может, на террасе кафе, заметно смущалась.
Подмигнув Мегрэ, Фред усадил их за четвертый столик и подал впечатляющую карту с перечнем всевозможных сортов шампанского. В его подвале не было и четверти из
указанного, и он предложил компании совершенно неизвестный сорт, надеясь получить триста процентов прибыли.
– Мне пора готовиться к номеру, – вздохнула Бетти. – Ничего особенного не ждите, хотя идет неплохо. Бедра посмотреть – вот все, что посетителям надо.
Заиграли яву, и Мегрэ жестом пригласил спустившуюся с эстрады Таню. Фред тоже подмигнул ей, советуя подойти к столику.
– Хотите со мной поговорить?
Несмотря на свое имя, говорила она чисто, без русского акцента, и комиссар догадался, что родилась она на улице Муфтар.
– Присядьте и расскажите мне все, что знаете об Арлетте.
– Мы не дружили.
– Почему?
– Мне не нравились ее манеры. Прозвучало довольно резко. Она знала себе цену, и Мегрэ не произвел на нее никакого впечатления.
– Вы не поддерживали с ней отношений?
– Никаких.
– И даже не разговаривали?
– Редко. Она была завистлива.
– Кому же она завидовала?
– Мне. Она не допускала, что кто то может быть интереснее, что, кроме нее, есть и другие. Я этого не люблю. Она и танцевать то не умела, а уроки брать не хотела. Вот
раздеваться она научилась, и если бы не выставляла все напоказ, ее номер вряд ли удался бы.
– Вы танцовщица?
– Уже в двенадцать лет я посещала уроки классического танца.
– Это то, что вы танцуете здесь?
– Нет. Здесь у меня русские танцы.
– У Арлетты был любовник?
– Конечно, но в силу каких то причин она этим не гордилась и никогда о нем не рассказывала.
Здесь у меня русские танцы.
– У Арлетты был любовник?
– Конечно, но в силу каких то причин она этим не гордилась и никогда о нем не рассказывала. Могу утверждать одно: он старик.
– Почему вы так решили?
– Мы переодеваемся вместе, наверху. И несколько раз я видела у нее синяки. Она пыталась их скрыть под слоем крема, но я же не слепая
– Вы ей сказали об этом?
– Всего раз. Она ответила, что упала с лестницы. Но не могла же она падать каждую неделю. По синякам то я все и поняла: на такое способны только старики.
– Когда вы заметили это впервые?
– С полгода назад, почти сразу, как появилась здесь.
– И это повторялось?
– Особенно я не приглядывалась, но синяки видела часто. У вас все? Мне надо играть.
Она едва успела сесть за пианино, как свет погас и прожектор высветил площадку, куда вышла Бетти Брюс. За спиной Мегрэ раздавались голоса – мужчины пытались объясниться
по французски, а женщина учила их правильно произносить: «Вы хотите спать со мной?»
Они смеялись и повторяли по очереди:
– Ви хатите…
Подошел Фред – его белая манишка выделялась в темноте – и, не говоря ни слова, сел напротив комиссара. В облегающем трико, с вымученной улыбкой на лице, Бетти Брюс,
когда лучше, когда хуже, высоко поднимала над головой прямую ногу, на другой подпрыгивала, а затем падала на шпагат.
Когда жена принесла кофе и разбудила его, Мегрэ сразу понял, что не выспался и у него болит голова, потом, широко раскрыв глаза, стал себя спрашивать, отчего у г жи
Мегрэ такой игривый вид, словно она приготовила приятный сюрприз.
– Посмотри, – сказала она, когда комиссар еще нетвердыми пальцами взял чашку.
Она распахнула шторы, и он увидел снег.
– Доволен?
Конечно, он был доволен, но сухость во рту говорила о том, что вчера он явно перебрал. И виной тому Дезире: официант открыл бутылку шампанского, поставленную в принципе
для виду, а Мегрэ машинально налил себе вперемежку с коньяком.
– Не знаю, растает снег или нет, но, во всяком случае, это веселее, чем дождь.
По большому счету Мегрэ было безразлично. Ему нравилась любая погода, особенно экстремальные ситуации, о которых на следующий день трубят газеты: проливные дожди,
ураганы, лютый холод или адская жара. Он любил снег, напоминавший ему о детстве, но его удивляло, что жене снег кажется веселым здесь, в Париже, и уж тем более сегодня
утром: свинцовое небо нависло чуть ли не над головой, а ослепительная белизна снежинок на темных мокрых крышах подчеркивала мрачный, грязный цвет домов, сомнительную
чистоту штор на окнах.
Завтракая и одеваясь, ему не сразу удалось привести в порядок воспоминания о вчерашних событиях. Он мало спал В половине пятого, уходя из «Пикреттс» – кабаре уже
закрывали, – он решил повторить путь Арлетты и отправился выпить последний стаканчик в табачную лавочку на улице Дуэ.
Он с трудом обобщил все, что узнал. За столиком он часто оставался один и, попыхивая трубкой, смотрел на площадку или на посетителей в странном, уносившем из реальности
освещении.
В общем то, он мог уйти и раньше, но по лености тянул время. И потом, здесь было что то такое, что его удерживало: удовольствие наблюдать за окружающими, за действиями
хозяина, Розы, девиц.
Все вместе это составляло маленький мирок, который, если так можно выразиться, не знал жизни большого мира. И Дезире, и два музыканта, и другие ложились спать, когда в
домах еще только начинали звонить будильники, а половину дня проводили в постели. Вот и Арлетта просыпалась лишь под красные огни «Пикреттс», встречаясь в основном с
мужчинами далеко не трезвыми, которых Кузнечик подкарауливал у ночных заведений.