Время тянулось невыносимо медленно, чуть ли не остановилось. Пришел Жан Жак, аккордеонист, проскочил в туалет почистить грязные ботинки и причесаться.
– Убийца Арлетты все еще разгуливает? Позвонил Лапуэнт.
– Я передал ваш приказ инспектору Лоньону. Он на площади Константен Пекёр. Филипп только что зашел к «Франсису», заказал стаканчик. Нет никого, похожего на Оскара.
Лоньон позвонит сам. Я сказал ему, где вы. Я правильно сделал?
Голос Лапуэнта был далеко не тот, что в начале вечера. Звонил он из баров и уже в который раз, чтобы согреться, разумеется, принимал стаканчик.
Спустился Фред. В смокинге, в накрахмаленной рубашке с фальшивым бриллиантом, гладко выбритый, розовый, он был великолепен.
– Иди ка и ты одевайся, – сказал он Тане. Фред зажег свет, поправил в баре бутылки. Пришел г н Дюпо, второй музыкант, когда наконец то позвонил Лоньон.
– Ты откуда?
– Из «Маньера» на улице Коленкура. Я был на площади Константен Пекёр. У меня есть адрес. Лоньон был крайне возбужден.
– Тебе дали его без затруднений?
– Хозяин ничего не понял. Я ни словом не обмолвился о полиции. Сказал, что приехал из провинции и разыскиваю приятеля.
– Его знают по имени?
– Называют господин Оскар.
– Где он живет?
– Возле лестницы, справа, в маленьком домике в глубине сада. Дом окружен стеной и с улицы не виден.
– Он не был сегодня на площади Константен Пекёр?
– Нет. Его ждали играть в карты – обычно он не опаздывает. Пришлось хозяину сесть вместо него.
– Он им не говорил, чем занимается?
– Нет. Он вообще много не разговаривает. Его принимают за состоятельного рантье. Здорово играет в белот. По утрам, около одиннадцати, отправляясь за покупками, нередко
заходит, чтобы пропустить стаканчик белого.
– Он что, сам закупает провизию? У него нет прислуги?
– Ни прислуги, ни уборщицы. Его считают чудаковатым.
– Жди меня у лестницы.
В то время как музыканты, настраивая инструменты, брали первые аккорды, Мегрэ допил коньяк и направился в гардероб за своим тяжелым, еще мокрым пальто.
– Порядок? – спросил Фред из за стойки.
– Будет порядок.
– Потом зайдете распить бутылочку?
Кузнечик, свистнув, подозвал такси. Уже закрывая дверцу, он тихо бросил:
– Если это тот тип, о котором я слышал будьте осторожнее. Он легко не дастся.
Стекла заливало дождем. Сквозь частые струи с трудом различались огни города, где в сопровождении эскорта полицейских шлепал по грязи Филипп.
Мегрэ пешком пересек площадь Константен Пекёр, нашел Лоньона, прижимавшегося к стене.
– Я отыскал дом.
– Свет горит?
– Я заглянул через стену – ничего не видно. Гомик, вероятно, не знает адреса. Что будем делать?
– В доме нет другого выхода?
– Нет. Дверь только одна.
– Пойдем. Оружие при тебе?
Лоньон похлопал себя по карману. Стена была облупившаяся, вроде деревенской, над которой нависали ветви деревьев. Лоньон занялся замком и возился с ним несколько минут.
Комиссар наблюдал за улицей.
Войдя внутрь, они увидели маленький, похожий на церковный садик и в глубине двухэтажный дом, какие еще встречаются на Монмартре. Свет был погашен.
– Открой дверь и возвращайся. Несмотря на уроки специалистов, Мегрэ и впрямь не был силен в замках.
– Жди меня на улице, а когда подойдут остальные, предупреди Лапуэнта и Жанвье, что я здесь. Пусть продолжают наблюдение за Филиппом.
В доме стояла тишина, не чувствовалось никаких признаков жизни. Комиссар достал револьвер. Было жарко и пахло деревней: видимо, Бонвуазен топил дровами. Дом казался
сырым.
Дом казался
сырым. Мегрэ долго не решался зажечь свет, но потом, пожав плечами, все таки повернул выключатель, который обнаружил справа от себя.
Вопреки ожиданиям, было чисто, ничего тягостного или сомнительного, свойственного жилищу холостяков. В коридоре горел цветной фонарь. Открыв дверь с правой стороны,
Мегрэ оказался в гостиной, обставленной мебелью, которая предлагается в магазинах на бульваре Барбес: дурного вкуса, но дорогая, из массивного дерева. Следующая комната
– столовая в провинциальном стиле, из тех же магазинов, с пластмассовыми фруктами на серебряном подносе.
Нигде ни пылинки. Войдя на кухню, комиссар отметил, что и она в идеальном порядке. В плите еще теплился огонь, вода в чайнике не остыла. Он заглянул в шкафчики, нашел
хлеб, мясо, яйца, в кладовке за кухней – морковь, репу, цветную капусту. В доме, вероятно, не было подвала, поскольку здесь же стоял и бочонок вина с перевернутым на
затычке стаканом, словно пользовались им постоянно.
Была и еще одна комната на первом этаже, на другой стороне коридора, напротив гостиной. Просторная спальня с кроватью, покрытой атласным покрывалом. Лампы под шелковым
абажуром давали свет, характерный для спальни женщины. Множество зеркал, напоминавших чем то дома терпимости. Почти столько же зеркал и в смежной ванной.
Кроме продуктов на кухне, вина в бочонке, огня в плите – никаких следов обитания. Нигде ничего не валялось, как бывает и в более ухоженных домах. Ни пепла в пепельницах,
ни грязного белья, ни скомканной одежды в шкафах.
Он понял почему, когда поднялся на второй этаж и, не без доли опасения, открыл обе двери – столь впечатляющей была тишина, в которой гулко раздавался стук дождя по
крыше.
В доме никого не было.
Комната слева действительно оказалась комнатой Оскара Бонвуазена, где протекала его холостяцкая жизнь. Железная, с толстыми красными одеялами кровать не убрана, простыни
несвежие; на ночном столике фрукты – одно яблоко надкушено, мякоть потемнела.
На полу грязные башмаки, несколько пачек из под сигарет; везде окурки.
Если внизу была настоящая ванная, то здесь, в углу комнаты, лишь раковина с краном да грязные полотенца. На крючке висели брюки.
Напрасно Мегрэ искал документы. В ящиках хранилось все, что угодно, даже патроны к пистолету, но ни писем, ни личных бумаг.
И только спустившись на первый этаж, комиссар нашел в комоде спальни ворох фотографий, пленки, фотоаппарат, лампу вспышку.
На фотографиях была не одна Арлетта, а по крайней мере еще десятка два женщин, все молодые, стройные, которых Бонвуазен заставлял принимать одни и те же эротические
позы. Кое какие снимки увеличены. Мегрэ снова поднялся наверх и обнаружил темную каморку с красной электрической лампочкой над бачками, множество пузырьков, порошки.
Спускаясь, комиссар услышал на улице шаги. Он прижался к стене, направил на дверь револьвер.
– Это я, шеф.
Жанвье, мокрый насквозь, в помятой от дождя шляпе.
– Что нибудь нашли?
– Где Филипп?
– Ходит по кругу. Не пойму, как он еще держится на ногах. Напротив «Мулен Руж» повздорил с цветочницей, у которой клянчил наркотики. Это она мне рассказала. Цветочница
знает его в лицо. Он все допытывался, где бы их достать. Потом из телефонной кабины позвонил доктору Блоку. Сказал, что уже на пределе, чем то угрожал. Если так будет
продолжаться, ломка начнется у него прямо на улице. Жанвье осмотрел пустой дом – везде горел свет.
– Вам не кажется, что птичка улетела? От него пахло спиртным, на лице – ухмылка, которую Мегрэ хорошо знал.
– Может, сообщить на вокзалы?
– Судя по плите, из дома он ушел три четыре часа назад.