ЗаречкойБыковкойв пошатнувшейсязагороди,состоящейчастьюиз
выветренныхдобелизныосиновыхжердей, частьюизломаногочастокола,
женщина копает землю. Движения еенеторопливы, как бы раздумчивы, одежда на
ней тогоже цвета, что и земля, -- серовато-черная, с разводами выступившей
на спине соли.Нехитрое дело-- копатьземлю: подошвойна отгиблопаты,
остриеили, по-солдатски,штык в землю, поворотлопаты, заученный удар по
вывернутому изнанкойкому,и снованаклон--подъем, наклон-- подъем.
Сколько это там "мальчики играютв тихоймгле--десятьтысячлетуже
играют..."?
А сколькоже этаженщина копает землю? Весь свойвек. Нет, всевека
земногочеловеческого существования -- сначала камешком,потомобожженным
сучком,потомжелезкой,несразуиневдругсделавшейсялопатою.
Удивительнаясудьбаэтоговродебыпримитивногоинструмента,изтьмы
безграмотных веков дошедшего до наших времен и не сдающего своих позиций.Я
уверен,и вБайконуре,и в Звездномгородке, гделюди живутвроде бы в
запредельном, космическом времени и масштабе, не могут обойтись без нее, без
старушки лопаты.Более того, все с нее и началось. Ведь прежде чем что-либо
построить, вырастить, добыть, надокопать землю --мы дети земли, мы живем
ею ина ней, оттого и зовем ее матерью. Слово это люди не устают повторять,
и никогда оно не надоест: мать и хлеб -- слова всевечны.
Женщина копает землю, не себе копает, а немощной бабушке Даше -- так уж
заведено, так уж пошло издавна в этой деревушке: прежде чем сделать что-либо
себе, подсобляют другим.
...Деревня Быковка стоит на берегу уральской речки Быковки, журчаливой,
студеноводной, веснами облитой цветами черемухи. Глянешь с утора, и кажется,
чтобушевавшаявсювеснуречкавзбилаповсемсвоимзагогулинами
водоплескам белую пену. В пене омытые, задохнувшиесявешним дурманом, дни и
ночи трещат соловьи, уркают голуби-вяхири, по травянистым косогорам верещит,
свистит изаливается всякая иная пернатая мелочь, которой и всегда тут было
много, аза последние годы сделалось гуще, --видно, в середине России и в
теплых краяхдо того доопрыскивалиполя и леса, дотого их доопыляли, что
всех козявок,блошек,мошек и муравьишектам уморили, нечегосталоесть
птичкамижить страшно сделалось, вот онииищут кормныеместаи тихие
уголки на земле.
ШирокоразлившаясяотподпораКамской гидростанции рекаЧусоваяи
Сылва, соединившись вместе,образуют малонаселенный угол.Подумать только:
сорок минут на электричке за плотину от огромного индустриального центра--
Перми, вкоторой толчея,дышатьот копоти и газа нечем, двадцать минут на
"Ракете" отпристани Левшино -- и вот она, первозданная тишина и вселенское
успокоение.
Породнился я сдеревушкой Быковкой и ее обитателями, и, находясь вдали
от Урала, нет-нет да и получим мы с женой весточку оттуда: живем помаленьку,
тот-то помер, тот-то уехал или собирается уезжать.
..
Когда-товызваля неудовольствиеодногопермскогодеятеля тем, что
поселилсявэтакойглухомани.Непонимаятакогомоегошага,деятель
полемизировал со мною по этому поводу, полемику же он понимал как футбольную
игру в одни ворота,чтоб он"бил", а все остальные "ловили", -- и, получив
непривычныйотпор, воспламенился, орал,есть, дескать, в Пермскойобласти
колхоз-миллионер, там бы избу мне дали бесплатно, мешки с продуктами не надо
на себе таскать, тами магазин, там и Дворец культуры, в лесах клещей нет и
никакой другойзаразы--жививсвоеудовольствие,отражай все новое,
передовое. Так нет ведь, забрался писака в энцефалитную деревушку, чуть жену
не погубил, пишет про бабушку с дедушкой да про Сибирь, а картошку уральскую
ест!..
Я знаюещепо работевгазете, когда начальникпроситили требуют
"отражать достижения", то он ясно подразумевает, что в этих "достижениях" уж
непременно отразится сам, исказал, что выбираювсе в жизни согласно своей
душе: жену, работу, жилье, мысли, даже еду, если капиталы позволяют.
Важныйдеятель сейже моментобвинил меняв "искривлениидуши",в
ущербности видения действительности. Может быть, может быть, ибо еще в войну
яуяснил: слова песни "Мыбудем петьи смеяться, как дети, средиупорной
борьбы итруда" есть все-таки слова, и не больше,к тому женаписанные на
"русского языка".Пермский же начальник, икабы только он, считает пение и
смех "средиупорнойборьбы и труда" нормальным состоянием нашего общества.
Разница еще и в том, что гораздо больше я видел слез после войны, чем слышал
песен, инет тут моей вины, а естьнаша общаябеда и боль,которую самой
природойи мучительной профессиейназначеномнепостоянно чувствоватьи
переживать восто кратбольнее другихлюдей, иначе изаперо нестоило
браться. Когда-то жизнь вокруг Быковки била ключом: был леспромхоз, колхозы,
мастерские,линия электропередачи,но как разлилось Камское водохранилище,
потопившее необозримую вольность уральских лесов,пойменные луга, пашни, --
жизнь на мысуначала сворачиваться, правлениеколхоза,нынче-- совхоза,
перекинулось на другую сторону, в поселок Старые Ляды, и домишки один
поодномуначалисниматьсясмест,оставляяпослесебягруды
пережженныхкирпичей, ямыподполий с мышиныминорками,битыми горшками и
старыми самоварами да сгнившие нижние венцы, два из которых допревают
перед моими окнами по другую сторону дороги. Бурьян,
лопухи, жалица поспешнои стыдливомаскируютзахламленное,будтов
военной панике брошенное жилое место.
Красивые берега Сылвы и Чусовой ныне захвачены
дачной публикой. Лишь деревушку Быковкуминует дачная стихия:в глуби
лесов деревушка --кней идти"своими ногами",тащить на себепродукты.
Дачник же,большей частьюпенсионер, не хочетходитьи таскать ничего не
любит -- он нато и дачник, чтобыотдышаться отгаза и дыма, отдохнуть от
города, от сумок,авосек, от очередей,от гама-содомаи скоротать на лоне
природыостаток лет, созерцая ее,а главным образом, потихоньку пощипывая,
где мережкойопутывая, где острогой притыкая, где топориком потюкивая,где
костеркомприпекая, гдеружьишком ушибая, -- очень замкнутый, но деловито-
ловкийсмекалистыйпенсионер-дачникобретаетсяпоздешнимзадичавшим
берегам.