Орет на всю округу Путик, но следует
куда надо, а хозяйка Паруня ему ещеи добавит вицей по заду-то, по толстому
да по розовому: "Вот тебе! А вот тебе! Не бродяжь!.."
Скоро Путик, однако, освоился с техникой, дошел башкой своей удалой: по
лесумотоцикл ходитьнеможет!--ипринялсясбегать влеса. Сутками
пропадалв суземье.Паруняищет его, зовет,впанику инойразвпадет,
скотина же непутняя, как вовсе проголодается, заявитсяк дому, развалится в
водомоине, зароется в прохладной грязной луже иделает вид, будто никуда не
убегал."Эко!Эко!-- ругается Паруня. --Эко,лешой,развалился!Как
дирехтор какой!" -- "Хурк-хурк",-- в ответ. "Все ты огороды разорил. Людям
нету оттебяжитья...Явонзаколотьтебявелю,тогдаузнаешь!"--
"Хурк-хурк". --"А подь тыклешому!" -- хлопает Паруня поядреному заду
Путика и отправляется налаживать ему еду.
Скоро картофельвзойдет, огородина всякая. Наступит пора гряды полоть,
овощь окучивать. Паруню уж тогда в покоене оставят,нет-нет да кто-тоиз
телятниц прибежит: "Подменименя, ребенок заболел...", "Подежурь за меня --
вгороднадо...","Помогикартошкуокучить,дровнапилить,засеном
съездить, телку отходить..."
А пока идет Паруняиз-за речки от бабушки Даши по старым лугам, сплошь
затянутым свербигой, сурепкой,дикой редькой да пыреем, идет деревушкой,в
которой улицуже нет, дома вразброс, поотдельности, гнезда дворов заросли
травой,саморостной черемухой. Хрустят подногами Паруни лопухи, чемерица,
дудки, обувь вся в желтойпылиот цветкови вбелойчеремуховойчешуе.
Спокойная, в себе притихшая женщина, будто гребется веслами в тумане, широко
размахивая руками.Приостановилась,поднялалицокнебу.Чтоонатам
увидела? Что-то хорошее. Улыбнулась ипогреблась дальше в гору догораживать
кому-то огород, может, дровапилить, может,козу и кур своих кормитьлибо
банютопить,любит она попариться, костипростуженные погреть. За Паруней
сонно тянется Тузик.
Идеттрудоваяженщина --Прасковья АлександровнаВоронова,русская
крестьянка, и ждут ее дела, миру невидные, земные.
Продолжение к "Паруне", дописанное самой жизнью
Умерла Паруняглухой поройвосьмидесятогогода. Исколько лежала па
холоднойпечи--никто не знает.Городскоймужик,обретающийсяв моей
избушке, приехалнавестить деревенских, попроведать избу -- не увидел следа
к Паруниной избушке.
Мыши отъели у Паруни нос иуши, попортилилицо, продырявили глазницы.
Кое-как снарядили вечную труженицу и увезли на кладбище, в соседнюю деревню,
гдеподпихтами и осинамидавно уже покоились и отдыхали все ее быковские
подружки.
Вместе им лучше. Вместе им не тесно и спокойно.
Жена моя,бывшая фронтовичка, Марья Семеновна, узнаво смерти Паруни,
давясь слезами, сказала:
-- Бедная, бедная Паруша! Может, болела,пить просила, а некому и воды
подать было.
..
Наверное, это был единственный человекна свете, который уронилслезу
по Паруне, пусть и кратко, на ходу оплакал ее.
Мир праху твоему, русская женщина! Вечнаяи светлаяпамять тебе! Душа
моя сочится слезами, когда я думаю о тебе, вспоминаю тебя. Мир праху твоему!
Прости нас,живых, вечным прощением-- мы не от зла и неот дурости такие
равнодушныеи жестокие, мы от жизни такие. И еще неизвестно, какаякончина
постигнет нас и какая память за нами будет. Может, никакой не будет -- и это
возможно в наши дни.
1977-- 1985
ВикторАстафьев.Собраниесочиненийвпятнадцатитомах.Том8.
Красноярск, "Офсет", 1997 г.
Виктор Астафьев
Паруня
ЗаречкойБыковкойв пошатнувшейсязагороди,состоящейчастьюиз
выветренныхдобелизныосиновыхжердей, частьюизломаногочастокола,
женщина копает землю. Движения еенеторопливы, как бы раздумчивы, одежда на
ней тогоже цвета, что и земля, -- серовато-черная, с разводами выступившей
на спине соли.Нехитрое дело-- копатьземлю: подошвойна отгиблопаты,
остриеили, по-солдатски,штык в землю, поворотлопаты, заученный удар по
вывернутому изнанкойкому,и снованаклон--подъем, наклон-- подъем.
Сколько это там "мальчики играютв тихоймгле--десятьтысячлетуже
играют..."?
А сколькоже этаженщина копает землю? Весь свойвек. Нет, всевека
земногочеловеческого существования -- сначала камешком,потомобожженным
сучком,потомжелезкой,несразуиневдругсделавшейсялопатою.
Удивительнаясудьбаэтоговродебыпримитивногоинструмента,изтьмы
безграмотных веков дошедшего до наших времен и не сдающего своих позиций.Я
уверен,и вБайконуре,и в Звездномгородке, гделюди живутвроде бы в
запредельном, космическом времени и масштабе, не могут обойтись без нее, без
старушки лопаты.Более того, все с нее и началось. Ведь прежде чем что-либо
построить, вырастить, добыть, надокопать землю --мы дети земли, мы живем
ею ина ней, оттого и зовем ее матерью. Слово это люди не устают повторять,
и никогда оно не надоест: мать и хлеб -- слова всевечны.
Женщина копает землю, не себе копает, а немощной бабушке Даше -- так уж
заведено, так уж пошло издавна в этой деревушке: прежде чем сделать что-либо
себе, подсобляют другим.
...Деревня Быковка стоит на берегу уральской речки Быковки, журчаливой,
студеноводной, веснами облитой цветами черемухи. Глянешь с утора, и кажется,
чтобушевавшаявсювеснуречкавзбилаповсемсвоимзагогулинами
водоплескам белую пену. В пене омытые, задохнувшиесявешним дурманом, дни и
ночи трещат соловьи, уркают голуби-вяхири, по травянистым косогорам верещит,
свистит изаливается всякая иная пернатая мелочь, которой и всегда тут было
много, аза последние годы сделалось гуще, --видно, в середине России и в
теплых краяхдо того доопрыскивалиполя и леса, дотого их доопыляли, что
всех козявок,блошек,мошек и муравьишектам уморили, нечегосталоесть
птичкамижить страшно сделалось, вот онииищут кормныеместаи тихие
уголки на земле.