ШирокоразлившаясяотподпораКамской гидростанции рекаЧусоваяи
Сылва, соединившись вместе,образуют малонаселенный угол.Подумать только:
сорок минут на электричке за плотину от огромного индустриального центра--
Перми, вкоторой толчея,дышатьот копоти и газа нечем, двадцать минут на
"Ракете" отпристани Левшино -- и вот она, первозданная тишина и вселенское
успокоение.
Породнился я сдеревушкой Быковкой и ее обитателями, и, находясь вдали
от Урала, нет-нет да и получим мы с женой весточку оттуда: живем помаленьку,
тот-то помер, тот-то уехал или собирается уезжать...
Когда-товызваля неудовольствиеодногопермскогодеятеля тем, что
поселилсявэтакойглухомани.Непонимаятакогомоегошага,деятель
полемизировал со мною по этому поводу, полемику же он понимал как футбольную
игру в одни ворота,чтоб он"бил", а все остальные "ловили", -- и, получив
непривычныйотпор, воспламенился, орал,есть, дескать, в Пермскойобласти
колхоз-миллионер, там бы избу мне дали бесплатно, мешки с продуктами не надо
на себе таскать, тами магазин, там и Дворец культуры, в лесах клещей нет и
никакой другойзаразы--жививсвоеудовольствие,отражай все новое,
передовое. Так нет ведь, забрался писака в энцефалитную деревушку, чуть жену
не погубил, пишет про бабушку с дедушкой да про Сибирь, а картошку уральскую
ест!..
Я знаюещепо работевгазете, когда начальникпроситили требуют
"отражать достижения", то он ясно подразумевает, что в этих "достижениях" уж
непременно отразится сам, исказал, что выбираювсе в жизни согласно своей
душе: жену, работу, жилье, мысли, даже еду, если капиталы позволяют.
Важныйдеятель сейже моментобвинил меняв "искривлениидуши",в
ущербности видения действительности. Может быть, может быть, ибо еще в войну
яуяснил: слова песни "Мыбудем петьи смеяться, как дети, средиупорной
борьбы итруда" есть все-таки слова, и не больше,к тому женаписанные на
"русского языка".Пермский же начальник, икабы только он, считает пение и
смех "средиупорнойборьбы и труда" нормальным состоянием нашего общества.
Разница еще и в том, что гораздо больше я видел слез после войны, чем слышал
песен, инет тут моей вины, а естьнаша общаябеда и боль,которую самой
природойи мучительной профессиейназначеномнепостоянно чувствоватьи
переживать восто кратбольнее другихлюдей, иначе изаперо нестоило
браться. Когда-то жизнь вокруг Быковки била ключом: был леспромхоз, колхозы,
мастерские,линия электропередачи,но как разлилось Камское водохранилище,
потопившее необозримую вольность уральских лесов,пойменные луга, пашни, --
жизнь на мысуначала сворачиваться, правлениеколхоза,нынче-- совхоза,
перекинулось на другую сторону, в поселок Старые Ляды, и домишки один
поодномуначалисниматьсясмест,оставляяпослесебягруды
пережженныхкирпичей, ямыподполий с мышиныминорками,битыми горшками и
старыми самоварами да сгнившие нижние венцы, два из которых допревают
перед моими окнами по другую сторону дороги.
Бурьян,
лопухи, жалица поспешнои стыдливомаскируютзахламленное,будтов
военной панике брошенное жилое место.
Красивые берега Сылвы и Чусовой ныне захвачены
дачной публикой. Лишь деревушку Быковкуминует дачная стихия:в глуби
лесов деревушка --кней идти"своими ногами",тащить на себепродукты.
Дачник же,большей частьюпенсионер, не хочетходитьи таскать ничего не
любит -- он нато и дачник, чтобыотдышаться отгаза и дыма, отдохнуть от
города, от сумок,авосек, от очередей,от гама-содомаи скоротать на лоне
природыостаток лет, созерцая ее,а главным образом, потихоньку пощипывая,
где мережкойопутывая, где острогой притыкая, где топориком потюкивая,где
костеркомприпекая, гдеружьишком ушибая, -- очень замкнутый, но деловито-
ловкийсмекалистыйпенсионер-дачникобретаетсяпоздешнимзадичавшим
берегам...
Странная и зловещая арифметика постигла Быковку: в шестнадцать ее домов
невернулись свойны шестнадцать мужиков, и,сколько я знаю,онавсегда
бабья, отсюда уклад ее жизни. Во время лесозаготовок и пока мельница стояла,
шумнейбыловдеревушке,народузавозней. В соседнем поселке, названном
громко-- Новостройкой, кино показывали, танцыбывали,праздникии драки
случались; нет-нет да какой-нито кавалеришко из вербованных или трудармейцев
привертывал на огонек в Быковку, два или тринавовсе со вдовушками сошлись.
Но когда леспромхоз, прикончив лесную страду, свернул свои дела, прихватив с
собою вдовушек, дома и худобу их, новоявленные хозяева исчезли из деревни.
ОднаконеощущалисьещетакостровБыковкемалолюдствои
заброшенность, покашумела наречкемельница,но погубила мельницузлая
привычкамельника к вину: загулял онвмайскиепраздникии неотдолбил
ворота плотины. Вода наперла, стала перехлестывать через насыпь, потом нашла
слабинку,просочиласьзастенку давносрубленного ряжа,размылаяри,
обваливкаменистый его бок, хлынулаиз заперти, лязгаякаменными плитами,
переворачиваясутунки, кружаупрятанныемеж ними сухие птичьигнездышки,
взбивая пеной мучной бус, мякину и отруби, валом опрокидываязахлебнувшихся
крыс и мышей, всегда и на всех мельницах густо обретающихся.
Веселобегалибыковскиеребятишкискорзинамиикошелкамипо
оголившейся впадине пруда,из борозд, лыв и бочажин выбирая рыбу,-- много
рыбы обсохло, особенно хариуса.
Ипосейчас виднотоместо,где быламельница.Трагично иодиноко
наклонился над речкой старый тополь, когда-то плескавший листвой над кровлей
колхозной мельницы, дававшей приют множеству птах и тень помольщикам, ждущим
очереди на засыпку зерна.
Яр все моет имоетвеснами, скоро топольупадет,колеса,шестерни,
жернова, настил мельницы почти уж затащило тиной и курумом -- супесью, речка
норовит спрямитьрусло, размыть насыпь. Ох ужэта норовистая речка! Чем-то
онапохожа на нас-- все-томыспрямляем пути, размываем насыпи, но пока
спрямляем, глядишь, еще большая загогулина в жизни вышла.