Разве вот в ягодично-тазовой области у всех, у всех, почти у каждой своя какая-то, индивидуальная проблемка невнятно обозначена – то провальчик вместо попки, то ляжки крестиком, а то и вовсе: прямо на костлявом окорочке – да вдруг корочка апельсиновая…
В «Шамбале» – показ купальников!
Протиснувшись с трудом под лестницу в надежде заприметить ту единственную королеву бала, к которой по окончанию его ненароком подвалить бы, очутился я почему-то в исключительно мужском окружении. И если не наблюдать сквозь ступеньки за действием, а подсмотреть хотя б минутку за окрестными зрителями, то можно определённо отметить, что вовсе не меняющиеся и столь разнообразные по фасону купальники являются предметом их интереса и живейшего обсуждения. Напротив – похоже, недоброокие мужчины стремятся лишить марсианок их последних покровов, обсосать их, оттрахать взглядами, да и собрались они все здесь, под лестницей, неслучайно: как в очередь выстроились, Воланда на вас нет и кота Бегемота!
Что ж, не люблю быть неоригинален, особенно в такой деликатной теме: расталкиваем обратно резаные портьеры. Толпа у «Моста» поредела, Валерисеич всё стоит, теперь с какой-то брюнетистой свечкой на голову его повыше… «Мост» обрушивается на меня, как муравейник, и тут же уносит вниз по знакомой винтовой лестнице с потоком девушек и господ, спешно толкающихся туда, где уже слышится «А мы любили…» (Сегодня здесь «Хай-Фай»?) Навстречу, наверх, тянется вереница тех, кто подустал от вездесущей акустики и навязчивого дыма – глотнуть воздуха и мартини в относительной свободе фешенебельного верха. Лиц знакомых много, они всё одни и те же – кто они, что им надо?.. Ну, с мужиками более или менее ясно, а эти деловые птицы? Принято считать: ты им баксов 200 покажи – и любая твоя, особенно под утро. Не, говорят, мы не проститутки, но… деньги нужны. Фыркают, нос задирают, а там и едут-таки – с хи-хи, с ха-ха… Нет, охотно верю, что так оно и бывает, но… у меня другие задачи. Я рыцарь, дуры, посмотрите в моё лицо, загляните в карие печальные глаза – и ширь в них, и серьёзность полная, и задор мальчишеский, если надо… а в общем – ожидание любви! Нет, спешат себе мимо, по мобильному трень-трень – даже в дискотечном гвалте умудряются… Только разве скользнёт иная по объёмным плечам моим, подчёркнутым белым свитером, – безразлично так, чтоб не задавался.
Опять подумалось о Фисе – тяжело и грустно. Телефон её выключен с того, последнего ухода, случившегося вроде бы на ровном месте, когда две недели назад, явившись ночью с сомнительного двухдневного показа нижнего белья «в Лужках» и поразив меня очень ей идущим чёрным каре, она за пять минут собрала сумку и укатила с поджидавшими её в такси девчонками…
(Сотня лимонных лун светит из стеклянного длинного пола, они ведут прямо к сцене, где скачет «Хай-Фай», в напряжённом ухе охранника «божья коровка»…)
…и какого чёрта я не запер тогда её дома, утром опять было бы всё иначе! И сколько вообще изводиться неизбывной мукой несовершённого? Нет, срочно голову под холодную воду, смыть липкие наросты сожаления…
На матовой стеклянной двери – торжествующий сперматозоид, на другой – печальная яйцеклетка, прямо на уровне глаз. В эти симметричные прозрачные знаки можно наблюдать туалетную жизнь… В кружке яйцеклетки на мёртвый изумрудный кафель вдруг наползает ошеломляюще знакомое чёрное каре, длинный красный ноготь, поправляющий локон перед невидимым зеркалом…
И я уже знаю, что увижу дальше, отведя чуть правее голову. Это будет гордый профиль Клеопатры с вычерченным глазом и мулатистыми губами, растирающими друг об дружку перламутровую помаду; потом он качнётся вниз, на секунду исчезнет, зацокают каблуки, и из бойницы яйцеклетки её расширенные зрачки моментальной оторопью выстрелят мне в сердце!…
Было всё не так. Я отпрянул, отступил, ретировался метра на три, зажёг дрожащими пальцами сигаретку и стал ждать.
…господи, только ты один знаешь, сколько раз, сколько бесчисленных раз за две эти недели набрал я её безжизненный номер, звонил её подругам и тут же отключался, пытаясь по первому «алё» оценить их причастность к Фисиному побегу – мои подозрения падали на Марину как на вдохновителя и организатора какой-нибудь невообразимой поездки в тропики из-за симметричной выключенности телефона… Господи, только ты один знаешь, сколько раз я проклинал Фису и тут же просил у тебя за неё прощения, а у матери твоей – направить её на путь истинный!.. Только ты один знаешь, сколько свечек переставил я в нашей ясеневской церкви во здравие её и за упокой и сколько раз в лунную полночь измученный воздух моей одинокой квартирки сотрясала древняя, исполняющая тонкие желания мантра: «Эк аум кар сат нам, карта пур уш нир бхэ нир бхар…» …
С приближающимся цоканием каблуков моё растерянное лицо силится собраться в самоуверенное и даже насмешливое выражение…
Нет, не разразилась Фиса запланированной оторопью. Напротив – относительную невозмутимость продемонстрировала, в весьма столичном, современном стиле. (Мало ли кто кого когда где встретит.) Обалденные новые вещи. Ослепительный загар. И огромные глаза – в них вся вселенная была когда-то – с незнакомой победной поволокой. (Быть может, это из-за зрачков: весь глаз – один сплошной зрачок.)
Ну – всё ясно: следом выпархивает из туалета Марина, загорелая, горбоносая и какая-то развратная – ой, здрасьте, восточные глазки сразу в пол… и это у Фисы, у моей Фисы теперь с ней что-то неуловимо, предательски общее, некая бабская унизительная для меня тайнушка! Ну конечно – они окутаны облачком блядства, как же сразу я не подметил, да ещё зрачки у обеих расширены…
– Пойдём наверх, Марин, мне не о чем с ним говорить!
Вот тебе, дядюшка, и Фисин день. Моя исстрадавшаяся грёбаная любовь ополоумела и кинулась в правую руку. Она сообщила этой кукольной, ненавистной фигурке сильнейший возвращающий импульс. Фиса неловко ткнулась в стенку и осела по ней, заплакав.
– Так, я вызываю охрану. – Марина решительно скрылась сзади.
– Ну что… что ты хочешь от меня, от…отвяжись, уйди из моей жизни. – Фиса уже рыдала в потёках туши. – Где я была? В Таиланде была, с Маринкой, «Ройял Клифф», между прочим! Ты-то в Таиланд не удосужился меня свозить. Как?.. Заработала! Что, не могу заработать?! Представь себе, не на спине – ты только гадости говорить можешь! Что ты смотришь на меня так – не нюхала я ничего… И отстань от меня – я вообще теперь по девочкам…
В распалённом мозгу проносятся одна за другой весёлые картинки: лет пять ничем не занимавшаяся Фиса у станка зарабатывает деньги на Таиланд. Нет – проще: Фиса на сияющем подиуме делает «откачку» в середине прохода, и так раз двадцать пять подряд, каждая по 100 баксов. Нет, ещё проще: Фиса под малоспортивным волосатым мужиком в Лужках, Фиса под другим мужиком и уже в Таиланде, Фиса с Мариной в позе 69… и я совсем неожиданно для себя – с расстановкой и наслаждением – выдыхаю:
– Будь ты трижды пр-роклята, с-с-сука.
О, полегчало. Она, кажется, широкими своими глазами впечаталась ещё дальше в стенку, а я повернулся и пошёл-поплыл гордо наверх, мимо возбуждённой Марины и двух нахохленных мордоворотов – ну, попробуйте только что скажите, я вам паспорт покажу, в нём даже развод ещё не проставлен.
Срочно холодной водки – смыть эту уродливую аберрацию любви.
– Слышь, браток, можно на секунду? – (Ну что ещё кому надо, рыжий конь тянет за рукав и дышит в ухо.