..
В Вене, в аэропорту, едва к самолету подали трап, наш охранник первым пошел к выходу -- его миссия закончилась! Он пробежал вниз по трапу
и вошел в пустой австрийский автобус, сияющий чистотой, как концертный рояль. Но не мог уехать, потому что этот автобус ждал нас, а не его. И
теперь этот гэбэшник был вынужден наблюдать, как мы выходим из самолета в новый мир.
Здесь, в этом новом мире, было удивительно тепло и солнечно, словно мы перелетели на другую планету. Только значительно позже я сообразил,
что Вена просто много южнее Москвы. А в те минуты я лишь изумлялся. Здравствуй, новый мир! Какой ты? Поодаль от самолета, метрах в двухстах,
было стекляннобетонное здание аэропорта с надписью "Вена". А под самолетом рядом с автобусом стояли белые машины "скорой помощи", и два санитара
с носилками уже бежали по трапу, чтобы забрать нашего умирающего.
И мы, все еще ощущая себя одной семьей, первым делом понесли из самолета наших детей и старуху. Я помог шатенке спустить разморенную сном
скрипачку из самолета в автобус и, полный знобяще- веселого возбуждения тут же -- навстречу красивой актрисе -- взбежал обратно в самолет,
поднял там на руки парализованную старушку и понес вниз по трапу. Старушка обняла меня за шею, она была легче перышка. Или это Бог дал мне тогда
силы даже не ощущать ее вес? Я посадил старушку на кресло в автобусе и опять побежал вверх по трапу, но внезапно ощутил какую-то изморозь в
затылке.
Я оглянулся и тут же встретил эти холодные, светлые гэбэшные глаза. О, это были еще те глаза! Теперь, наконец, в них появилось выражение
-- выражение чистой, как шведская водка Absolut, ненависти. С каким удовольствием, нет) с каким наслаждением он бы вытащил сейчас свой теплый
пистолет и разрядил в меня всю обойму! Почему? Да потому что я- таки ушел от их власти, и еще помогаю теперь уходить другим, и открыто)
триумфально радуюсь свободе!
Я прочел его взгляд, улыбнулся ему и побежал вверх по трапу с новой энергией.
Внутри самолета санитары укладывали гиганта-сварщика на высокую тележку- носилки. Его отец и мать молча стояли рядом) а его толстая
молодая жена рыдала в своем кресле, держа проснувшегося младенца на животе. Я взял, а точнее, выхватил у нее ребенка и сказал жестко:
Пошли!
Когда женщины плачут я им нужна строгая повелительная команда.
Она встала и послушно пошла за мной к выходу, уронив с колен детскую соску и запасную пару крохотных белых детских ботиночек. Я вышел из
самолета, держа в руках еврейского младенца.
И уже сам нашел взглядом этого гэбэшника. И демонстративно, высоко на руках понес еще одного ребенка с советской территории, как выносят
детей из радиоактивной зоны, и не было в тот момент на земле мужчины сильней и счастливей меня! Я чувствовал себя сионистом, солдатом, бойцом,
гранитным памятником на Мамаевом кургане! Если бы тот гэбэшник поднял сейчас пистолет, я бы с ликующим криком прикрыл. этого ребенка своей
грудью. Да, есть вещи, о которых люди пишут с гордостью, а есть -- о которых умалчивают от скромности. Я же горжусь, что в тот момент чувствовал
себя стопроцентным евреем и стопроцентным мужчиной.
Я шел по трапу с ребенком на, руках и смотрел этому гэбэшнику прямо в глаза. И было такое напряжение в нашей молчаливой дуэли взглядов,
что все обратили на это внимание, все замолчали на миг, а мать девочки-скрипачки сказала мне:
Умоляю, не дразните его!
Почему? -- улыбнулся я и, так и не отводя взгляда от светло-голубых глаз гэбэшника, передал жене сварщика ее грудного ребенка.
И было такое напряжение в нашей молчаливой дуэли взглядов,
что все обратили на это внимание, все замолчали на миг, а мать девочки-скрипачки сказала мне:
Умоляю, не дразните его!
Почему? -- улыбнулся я и, так и не отводя взгляда от светло-голубых глаз гэбэшника, передал жене сварщика ее грудного ребенка. И тут
гэбэшник сам отвернулся.
Он отвернулся с выражением полного безразличия на лице, но мы-то с ним уже поняли друг друга!
Он отвернулся, вышел из автобуса и перешел в служебный мини- автобусик, который прикатил за советским экипажем -- пилотами и стюардессами.
Он присоединился к ним, к советской команде, и мини-автобус повез их куда-то в глубину аэропорта. Но в самый последний миг, когда автобус
уже. сворачивал за угол аэровокзала, этот гэбэшник вскинул глаза и глянул на меня таким взором -- именно "взором"! -- каким смотрят сквозь
прицел снайперской винтовки".
Тут с Бродвея ворвалась в окно очередная не то полицейская, не то медицинская сирена. Я посмотрел на телефонную трубку в руке, она уже,
наверно, давно пищала этими короткими гудками. Я вспомнил, что советское посольство выдало мне визу на поездку в СССР. Мне -- единственному из
всей делегации.
Я дал отбой, прокашлялся и потом медленно набрал на телефонном диске бостонский код 617 и номер своего адвоката.
Attorney Breslaw's office [ Офис адвоката Бреслава], -- тут же отозвался молодой и звонкий женский голос.
May I talk to Mr.Breslaw [Господина Бреслава, пожалуйста], -- сказал я, все еще видя перед собой глаза того гэбэшника.
Who is calling, please [Кто спрашивает]? -- Vadim Plotkin.
Just a second [Секундочку], -- почти пропела секретарша, и в трубке тут же прозвучал мужской голос: -- Hallo, Mister Plotkin! What can I
do for you [Алло, мистер Плоткин. Чем я могу быть вам полезен]?
I want to draw up a will, -- сказал я. -- How much would it cost [Я хочу составить завещание. Сколько это будет стоить]?
_7_
Если меня убьют в Москве, -- сказал я в Бостоне тому самому адвокату, который оформлял наше с Лизой соглашение о разводе,-- то скандал
толкнет издателей переиздать мои книги. Но я не хочу, чтобы Лиза растранжирила мой гонорар на шмотки и рестораны. Я хочу, чтобы Хана получила
эти деньги в день своего совершеннолетия...
Подписав завещание, я вышел на раскаленную улицу и каким-то новым, перископическим зрением увидел свою новую родину.
Раскаленный и душный воздух плыл над Chesthut Hill, два потока машин медленно двигались в этой сауне.
Ровно десять лет назад в Нью-Йорке, за окнами кабинета кинопродюсера Лео Алтмана стояла точно такая же жара, а в самом кабинете по всем
стенам бродили гигантские летающие муравьи -- огромные, как крокодилы. Во всяком случае, такими они выглядели на афишах -- крылатые муравьи-
динозавры, налетевшие на Нью-Йорк. Я никогда не видел этот фильм, но слышал о его кассовом успехе. Правда, судя по желтизне тех афиш, после
"Муравьев" независимая кинокомпания "Altman Production Inc." значительных успехов в кино не имела. Может быть, поэтому мистер Алтман согласился
принять советского эмигранта-режиссера, у которого "есть замечательная идея для фильма". А, может быть, мисс Санди Копелевич, моя ведущая в
HIAS, была его родственницей.