Не знаю. Знаю только, что тогда, летом 1979 года, у меня была небольшая война с этой мисс Копелевич. Потому что
еврейская организация HIAS, получая от United Jewish Appeal и от американского конгресса деньги на устройство еврейских беженцев, считает себя
не только нашим опекуном, но и душеприказчиком.
Америке не нужны режиссеры!-- раздраженно говорила мне мисс Копелевич, молодая худенькая брюнетка с размашистыми манерами капризной
еврейской принцессы. И бросила через стол рекламную страницу "Нью-Йорк тайме".-- Смотрите! Здесь нет ни одного объявления про режиссеров!
Видите? Америке нужны механики, токари, сантехники, чертежники и банковские кассиры. А вы даже для этой работы не годитесь! Поэтому вам придется
начинать на фабрике конвертов, четыре доллара в час. Между прочим, мой дедушка тоже начинал с четырех долларов, когда приехал сюда из Германии.
Только ему платили четыре доллара не за час, а за день! Вот адрес этой фабрики, запишите!
У меня есть идея для замечательного фильма, и я хотел бы встретиться с каким-нибудь продюсером,-- сказал я, потея от своей собственной
настойчивости.
Мистер Плоткин!-- мисс Копелевич откинулась в кресле, на ее лице была гримаса великомученицы, словно она разговаривает с дебилом. --
Только в этом месяце у меня было шесть режиссеров, восемь кинооператоров, четырнадцать артистов, сорок журналистов и тридцать семь художников!
Are you crazy ?[Вы что -- сумасшедшие?] 3ачем вы все сюда едете? Или вы думаете, что мы тут живем без кино, без театров, искусства? Возьмите
адрес этой фабрики -- это лучшее, нe я могу вам предложить! Я встал со стула.
Спасибо. "Нью-Йорк тайме" я могу и сам посмотреть в библиотеке.
Она презрительно фыркнула:
Вы же не умеете читать по-английски!
Я прочту со словарем...
Если не возьмете эту работу, я сниму вас с пособия, -- сказала она и нервным движением бросила себе в рот зеленую освежающую пилюльку
Tip-Top.
А если возьму?
Well, одиноких мужчин мы не держим на пособии больше двух недель. Ваш срок кончается через неделю, в следующий понедельник вам придется
освободить отель. Где вы будете жить, если не возьмете эту работу? Я кивнул за окно, которое выходило на Юнион- сквер. -- На скамейке. У меня
есть спальный мешок. По крайней мере, там не будет тараканов, как в вашем отеле.
Она уставилась на меня углями своих еврейских глаз. Уж если я умею читать в глазах русских, украинцев, азербайджанцев и всех остальных,
населяющих СССР, то читать в еврейских глазах мне просто положено по происхождению. В горящих глазах мисс Копелевич было написано крупным
шрифтом: "FUCK YOU! Я ВАС ВСЕХ НЕНАВИЖУ И ПРЕЗИРАЮ! ВАШИ ПРЕТЕНЗИИ, СМЕШАННЫЕ С ЗАПАХОМ ПОТА, ВАШИ ПРОВИНЦИАЛЬНЫЕ РУССКИЕ АМ-ИЦИИ,ДИПЛОМЫ,
НАУЧНЫЕ ЗВАНИЯ--ДА ЧТО ОНИ СТОЯТ У НАС В АМЕРИКЕ! ПОЧЕМУ Я, САНДИ КОПЕЛЕВИЧ, ДОЛЖНА ВОЗИТЬСЯ С ВАМИ? FUCK YOU AGAIN! ИДИТЕ И РАБОТАЙТЕ
ГРУЗЧИКАМИ, НАЧИНАЙТЕ С НУЛЯ! ИЛИ КАТИТЕСЬ К Е... МАТЕРИ!"
Даже не зная английского, я прочел это без перевода и без словаря. Но ведь и она, наверно, прочла кое-что в моих глазах. И, кажется, я
даже знаю что. Потому что хорошо помню, о чем подумал в ту минуту. Я подумал о том, как под ее темной свободной блузкой закипает сейчас от
ненависти ее маленькая грудь и что именно такие худенькие и плоскогрудые девки совершенно сатанеют в постели, а еще лучше -- на полу, на столе,
на подоконнике... Господи, всего несколько месяцев назад в Москве, в Ленинграде, в Новосибирске, в Свердловске и еще в сотне других русских
городов я мог иметь таких девок сколько душе угодно! Ведь при одном слове "кино" у них матка начинает дрожать.
.. Господи, всего несколько месяцев назад в Москве, в Ленинграде, в Новосибирске, в Свердловске и еще в сотне других русских
городов я мог иметь таких девок сколько душе угодно! Ведь при одном слове "кино" у них матка начинает дрожать. Но теперь все поменялось местами,
и теперь она посылает меня к е... матери. И я сам это сделал себе, сам, ведь никто не выгонял меня из СССР, только запретили мой фильм, но если
бы я согласился его переделать, я бы мог и сегодня, сейчас выламывать вот такую Копелевич где-нибудь на "Мосфильме" или на Одесской киностудии,
да и разве одну?!!
И вдруг мне стало до того горько за самого себя, что перспектива ночлега на Юниор-сквер меня даже обрадовала. Страдать -- так страдать до
конца, по русской традиции!..
Я не знаю, что именно мисс Копелевич прочла в моих глазах -- яркий сексуальный мираж или перспективу оскандалить HIAS первым еврейским
эмигрантом-бродягой. Но она вдруг сказала:
-- Выйдите в коридор и подождите. Моя ассистентка позовет вас.
Я вышел, а через пять минут был позван назад. --Here is a deal [Давайте договоримся], мистер Плоткин, -- сухо сказала мисс Копелевич,
пряча глаза в какие-то бумаги. -- Я отправлю вас на интервью к известному кинопродюсеру. Но при одном условии. Если он не возьмет ваш проект, вы
пойдете на первую же работу, которую я вам предложу. Deal [Договорились]?
И вот я сижу в кабинете мистера Алтмана. На стенах расклеены афиши с гигантскими летающими муравьями-крокодилами, за окнами -- Бродвей в
районе пятидесятых улиц, а на необъятной письменном столе хозяина -- завал сценариев, режиссерских разработок и бестселлеров в ярких обложках. А
сбоку -- два каких-то приза. Не Оскары, но фестивальные призы с золотыми монограммами. Короче говоря, вот твой шанс, Плоткин, хватай судьбу
двумя руками!
И я хватал! Потный от возбуждения, я прорывал свою немоту в английском языке неистовой жестикуляцией и почти актерским показом всей фабулы
"Еврейской дороги" Впрочем, никакой немоты не было -- я говорил! Я -- по-английски! -- говорил без остановки ровно сорок минут! Из пятидесяти
известных мне в то время английских слов я комбинировал речи, диалоги, ремарки и описания персонажей вплоть до цвета босых ног умирающего от
лейкемии сварщика, вплоть до красочной, как мне казалось, сцены отправки эмигрантов из Вены в Италию: посреди мирной Европы 1979 года
австрийские солдаты с овчарками оцепили наш поезд на случай атаки арабских террористов! И, наконец, я даже перевел ему с итальянского смысл
транспарантов, которые несла гигантская демонстрация итальянских медсестер по виа Венето в Риме. "Мы хотим, чтобы нам давали мясо два раза в
день, как медсестрам в СССР!". Когда мы, эмигранты, только что приехавшие из нищей России, увидели это море красных знамен с серпами и молотами
и эти идиотские транспаранты, мы чуть не бросились бить этих итальянских идиоток в черных рясах...
Короче говоря, это был фильм одного актера. Я бегал по кабинету, как старуха Фельдман бегала в шереметьевской таможне от одного
таможенника к другому. Я сидел на полу, как сутками сидят эмигранты в венском отделении HIAS. Я сворачивался бубликом, показывая, как в
багажниках машин нелегально провозят эмигрантов из Италии в ФРГ. И я танцевал фрейлехс, как мы -- впервые в жизни! -- танцевали фрейлехс, в
римской синагоге на Пурим. При этом я еще имитировал музыкальное сопровождение, ракурсы кинокамеры и звуковые эффекты.