..
"Они" -- это, конечно, про Горбачева и его команду, подумал я, оглядываясь с острым любопытством. Ведь когда-то я бывал в этом Доме
практически каждый вечер -- на премьерах новых фильмов, на концертах или просто заскакивал выпить чашку турецкого кофе и потрепаться с друзьями.
Кофе по-турецки (в джезве и в горячем песке) здесь варил молодой и стройный грузин из Сухуми, и такой замечательный кофе я больше нигде не пил
-- ни в Америке, ни в Европе. Но сейчас в фойе не было никакого грузина с кофе, а голос по радио продолжал:
Я, как физик, знаю, что быстрое наложение двух структур может дать переходный эффект, а медленное сочетание не дает ничего...
Тут слева в пустой раздевалке я заметил знакомую по прежним годам пожилую гардеробщицу, перед ней настойке лежали свежие газеты с броскими
заголовками: "ТРЕБОВАНИЯ БАСТУЮЩИХ ШАХТЕРОВ КУЗБАССА", "НАРОДНЫЙ ФРОНТ АЗЕРБАЙДЖАНА БЛОКИРУЕТ ДОРОГИ В АРМЕНИЮ", "ОПАСНАЯ ИГРА ЛИТОВСКОГО
"САЮДИСА"...
Здравствуйте!-- сказал я гардеробщице.-- Вы меня помните?
Конечно, -- ответила она спокойно, словно я был тут на прошлой неделе. -- Вам что -- "Правду"? "Известия"?
Мне все по одной, -- сказал я, сразу ухватив явно новое издание -- газету "Народный депутат" с броским заголовком "БОРИС ЕЛЬЦИН. СТРАХ
СТАЛ НАЦИОНАЛЬНЫМ БЕДСТВИЕМ". А рядом лежала еще одна газета -- "Дом кино", с заголовком "Кровь царя на советском экране".
Я набрал целую кипу газет и взбежал по лестнице навстречу радиоголосу, доносящемуся из зала. Потом -- по боковой балюстраде направился в
зал, полагая, что здесь придется преодолеть еще один милицейский кордон или проверку документов. Но -- ничего подобного, двери в зал были
открыты настежь. Я шагнул туда и оказался в проходе между сценой и первым рядом. Тут торчала телегруппа, они снимали оратора на трибуне. Как
бывший киношник я не испытываю трепета перед своим братом-киношником потому спокойно перешагнул через кабели, тянувшими операторской тележки.
Однако невысокий длинноволосый седой мужчина, стоявший возле оператора, тут же грозно повернулся ко мне, и я узнал в нем своего старого
приятеля, режиссера телевидения Залкинда.
Старик! -- просиял он.-- Ты видишь, что у нас происходит! Конвент! Французская революция! -- А кто это выступает?
Неважно, кто выступает! -- сказал он и с мальчишки горячностью продолжал:-- Депутаты Верховного Сои! Самые левые! Левее уже только
нелегалы -- Демократический союз!..
Невольно заражаясь этой эйфорией демократии, он бежал по боковому проходу на галерку, где были свобода места. В проходе у стены стояла
цепочка фотожурналиста. И вдруг:
Вадя! Плоткин!
Женские руки ухватили меня за рукав, дернули к стенке, и я ахнул: Марина Князева из "Литературной газеты"! и самая Марина, которая пришла
в "Литгазету" двадцати назад студенткой-практиканткой. И это ее подпись я 4.11 вчера в газете! Хотя у нас с ней никогда не было романа всегда
ходили в обнимку по редакционным коридорам... Обнялись мы и на этот раз -- прямо тут, в зале.
Ты? Какими судьбами? Когда ты приехал? -- екая она.
Но из соседних кресел на нас тут же зашикали депутате советского парламента, и Марина, отступив к стене, в щелочку журналистов, сказала
мне полушепотом:
Я там же, в "Литгазете".
Заходи!
Я развел руками:
Я завтра -- в Ленинград.
Ты с ума сошел! Кто сейчас уезжает из Москвы! Видишь, что тут делается? Рядом с Мариной стоял крупный усатый мужчина, он зырился на меня с
явным любопытством. Я чмокнул Марину в щеку и побежал дальше, наверх. Большой, на1200красных бархатных кресел,зал Домакино -- один из
немногих в Москве залов скондиционером -- был почтизаполнен депутатами и
журналистами.Пообесторонысценыивпроходахторчалителекамеры
советского и западного телевидения, а на сцене занебольшим столиком сидели
трое. Двоих я не знал, а втом, кто сидел посредине, легко угадалГавриила
Попова -- его статьи и интервью о необходимости срочных и радикальных политических реформ постоянно публикует советская левая пресса:
"Московские новости", "Огонек" и даже лавирующая между левыми и правыми "Литературная газета". Меньше чем через год Гавриил Попов станет первым
антикоммунистическим мэром Москвы, но в тот июльский день 1989 года ни он сам и никто в этом зале даже и не мечтали об этом, ведь это было самое
первое собрание левых депутатов Верховного Совета. Однако какая-то победная эйфория уже висела тут в воздухе -- во всяком случае, я чувствовал
тут себя, как Джон Рид в Зимнем дворце в октябре 1917 года.
Между тем Попов -- пожилой, сутулый толстячок, похожий на застенчивого пингвина, -- встал, переждал шум в зале и объявил совсем не
председательским, а каким-то мягким, просящим тоном:
Товарищи депутаты! Прошу соблюдать регламент! Мы же договорились, что выступление -- пять минут. И только по вопросам нашей программы.
Ведь мы собрались, чтобы выдвинуть требование о созыве внеочередного съезда Верховного Совета по вопросу изменения советской конституции. А
каждый выступает кто о чем и говорит больше пяти минут. И второе: на сегодня в нашу межрегиональную группу зарегистрировалось 393 народных
депутата... -- он переждал радостные аплодисменты и закончил: -- Слово предоставляется депутату Куценко, город Кременчуг, Украина.
Ого! -- подумал я, почти 400 депутатов советского парламента открыто перешли в оппозицию! Не потому ли Москву накачивают войсками?
Интересно, знают ли об этих войсках Попов и все эти демократы?
Между тем из зала на сцену, к трибуне, стремительно выбежал худощавый мужчина средних лет и заговорил так быстро, что я едва успевал
записывать:
Три года назад! В золотом блеске и шуме аплодисментов! Партийному вождю Украины Щербицкому дали орден Ленина! И -- когда! Когда был
Чернобыль! За Чернобыль ему дали орден Ленина! За то, что цифры радиации были занижены в три раза! А сейчас что происходит? Партократия
разыграла спектакль выборов! Большая часть депутатов Верховного Совета -- это не народные депутаты, это депутаты партократии! Когда я написал об
этом в газету, Щербицкий приказал меня арестовать, и меня взяли прямо на работе! За то, что я сорвал выборы по их партийному списку! Суд--
пятнадцать минут, приговор -- пятнадцать суток ареста, и тут же вывезли из города подальше от моих избирателей! Я объявил сухую голодовку,
держал ее четыре дня! Только через четыре дня люди узнали об этом аресте, тут же весь Кременчуг объявил забастовку, два часа не работали заводы,
пока меня не привезли из тюрьмы и не отдали рабочим! Я желаю всем депутатам пройти такое испытание! Не голодом, конечно! А вот такой проверкой
-- народный ты депутат или не народный!.