Да, я пробовал стать американцем -- писал про то, что можно продать,-- продолжал я с пафосом хмельной откровенности. -- И это не стыдно в
этой стране, это морально! Но внутренне я не смог измениться. Даже субботние дни -- простую еврейскую субботу, когда в каждом доме должен быть
семейный праздник,--я не мог сделать семейной традицией. И знаешь почему? Я вырос в стране, где религию подменили "моральным кодексом строителя
коммунизма". Посмотри на свою "Россию" -- это же наш портрет! Это ты, я, даже моя жена! Мы такие сюда приехали -- калеки! Моральные инвалиды!
Господи благослови! -- сказал Максим, перекрестился и залпом выпил полстакана теплой водки.
Лэ хаим! -- сказал я и тоже выпил, но закашлялся и заметался по комнате -- из одного окна в комнату валил жаркий бродвейский воздух с
оглушающим боем ударника, а второе было закрыто тяжелой шторой. Кашляя, я выскочил в замусоренную кухню, схватил со столика чашку и сунул ее под
водопроводный кран. Но из крана с гулким выхлопом вырвалась лишь струя воздуха и выбила из чашки таракана, а потом кран заурчал, как пустой
желудок,-- воды в нем не было. Наверно, потому что на улице мальчишки- пуэрториканцы сломали водопроводную колонку и купались в ее мощном
фонтане.
Отшвырнув чашку и все еще надрывно кашляя, я очумело оглядел кухню с ее отлипающими от стен обоями, подбежал, согнувшись, к холодильнику,
распахнут дверцу и сунул голову внутрь -- в холодильнике, по крайний мере, было прохладней. Отдышавшись, я взял морковку с единственной нижней
полки холодильника (еще там лежали картошка и лук), вытер эту морковку о шорты и, хрупко надкусив, пошел в "свою", вторую в этой квартире
комнату. Здесь у закрытого и наглухо занавешенного газетами окна выходящего на пожарную лестницу, стояли самодельные деревянные козлы, на. этих
козлах лежала комнатная дверь, которую Максим и я сняли с петель, а на двери стоял мой компьютер Compaq- Portable. Теперь это был мой письменный
стол, или, как говорят в Америке, my desk. Остальные мои вещи находились. на полу, в картонных ящиках. И здесь же, на полу, лежал толстый
квадрат поролона, на котором я спал. Порывшись в ящиках и хмельно расшвыряв свои, в пестрых обложках, книги, я извлек со дна ящика пачку старых
фотографии и пошел к Максиму.
Максим по-прежнему молча ел перловый суп с хлебом.
Вот!-- я показал ему старую, двадцатилетней давности черно-белую фотографию. На ней я был снят в обнимку с молодыми и смеющимися женщиной
и мужчиной.-- Видишь эту пару? Они жили на Урале, Михаил был режиссером телевидения, зарабатывал 160 в месяц. А эти его жена Лариса. Она
работала где-то за 60 рублей в месяц. Короче, нищая жизнь в промороженном сибирском городе -- в магазинах годами ни мяса, ни овощей. Когда я
прилетал туда из Москвы, я привозил им мясо в чемодане, и это было для них праздником! И однажды я видел, как Михаил пришел с работы. Он шел с
автобусной остановки десять кварталов по жуткому морозу, но когда он вошел в квартиру, Лариса уже ждала его с тазом горячей воды. Она встала
перед ним на конец сняла с него промороженные ботинки и стала греть ему ноги в этой воде. При мне. Эту сцену я никогда не забуду, и, кстати,
можешь ее нарисовать! Называется "Возвращение мужа с работы, или Секрет семейного счастья",-- я усмехнулся, но тут же пьяно махнул рукой,
досадуя, что отвлекся от главной идеи. --Дело не в том! А в том, что у Михаила была другая женщина, Елена, и он уже собирался уйти к ней от
Ларисы.
Но муж Елены написал на него донос в КГБ. Он написал, что Михаил --диссидент, сионист, слушает "Голос Америки", ведет антисоветские
разговоры и так далее. Конечно, частично это было правдой -- Михаил слушал "Голоса" и читал самиздат. А кто из нас не читал самиздат и не слушал
"Голос Америки"? И вот его вызвали в КГБ и сказали: или говори, с кем из диссидентов связан и где берешь Солженицына и другой самиздат, или мы
скажем твоей жене, что у тебя есть любовница. И представь себе: когда он отказался давать показания, они действительно пришли к Ларисе, показали
ей фото той женщины -- Елены. Но Лариса выгнала их из квартиры! Гэбэшников спустила с лестницы, представляешь! И они с Михаилом остались вместе
-- он расстался с Еленой и остался с Ларисой. И если бы я делал фильм о секрете семейного счастья, я бы, конечно, взял у нее интервью...
Нам с тобой жены не будут ноги мыть. Ни тебе, ни мне,-- сурово сказал Максим.
Я хотел выяснить, почему он так думает, но в эту минуту за моей спиной прозвучал телефонный звонок. Я откинулся на матраце, разгреб рукой
груду одежды за ним -- джинсы, мятые рубашки, носки -- и, наконец, извлек трубку дребезжащего телефона.
Алло.
Mister Plotkin?-- сказал в трубке осторожно вкрадчивый голос.
Да, это я.
Добрый вечер. Это Ниоси Йосито из журнала "Токийский читательский дайджест". Вы помните меня?
О, yes, yes!-- воскликнул я с преувеличенным энтузиазмом. Год назад этот Йосито дважды брал у меня интервью, и оба раза Tokyo Readers
Digest заплатил мне совсем не плохо -- по пятьсот долларов.
За такие деньги я способен запомнить даже японские фамилии.
Конечно помню! Как поживаете?
Хорошо, спасибо. Вас нелегко было отыскать...-- вкрадчивый голос выдержал паузу, давая мне возможность объяснить мой переезд из богатого
пригорода Бостона в нищую окраину Нью- Йорка.
Well,-- сказал голос после паузы.-- Наш журнал хочет предложить вам поехать в Москву в составе международной делегации журналистов...
Куда???-- изумился я.
В Москву. Наш журнал оплатит всю вашу поездку, а вы напишете нам рассказ об этом путешествии.
Вы шутите? Я автор "Гэбэшных псов"! Советские никогда не дадут мне въездную визу! А если и дадут, то только чтобы КГБ арестовало меня, как
только я приземлюсь в Москве!
Ну, это не обязательно...-- мягко сказал голос.-- Они утверждают, что у них там гласность и Горбачевская перестройка. И наш журнал хочет
проверить, насколько это соответствует действительности...-- Вкрадчивый японец знал английский не намного лучше меня и поэтому говорил
старательно и медленно.-- Мы заплатим вам пятьсот долларов за тысячу слов, и вы можете написать нам очерк до десяти тысяч слов. Ну как?
Мерзавцы, мысленно восхитился я и снова закрыл трубку рукой, поскольку из туалета донесся шум спускаемой воды. "Автор "Гэбэшных псов",в
Москве!"-- неплохой заголовок для богатого японского журнала, но я должен на своей шкуре проверить, реальна ли в СССР гласность. При этом
гэбэшники могут уколоть меня отравленным зонтиком, как они отравили болгарского диссидента Георгия Маркова, могут убить, как убили в Мюнхене
двух сотрудников радиостанции "Свобода", могут столкнуть под поезд в метро, или подсыпать яд в ресторане, или просто поломать мне ребра в якобы
уличной драке с хулиганами. И все -- за пять тысяч долларов! Но с другой стороны, пять тысяч -- это три месячных платежа алиментов, три месяца
свободы!.