.. пизда... пизда..." Эта тема всегда
бььла первой и последней в репертуаре Макгрегора. Такая у него манера разговаривать - поверхностно. Лейтмотивом служили болезни, поскольку между
блядками у него болела голова, точнее, головка. Ближе к вечеру ему было- свойственно сказать: "Зайди ко мне на минутку, я хочу показать тебе
член". От ежедневных осмотров, промываний, спринцеваний он у него опухал и воспалялся.
Частенько Макгрегор наведывался к доктору, но тот не находил изъяна. Или, чтобы успокоить Мака, давал ему коробочку бальзама и советовал
поменьше пить. И это служило темой для бесконечных споров, ведь, как он мне не однажды говорил: "Если бальзам такой целебный, какого дьявола мне
бросать пить?" Или: "Если я брошу пить, мне не надо будет натираться мазью?" Конечно, любой мой совет в одно ухо влетал, а в другое вылетал. Ему
надо было о чем-то беспокоиться, и пенис служил превосходным объектом. Иногда он беспокоился о коже на голове. У него появлялась перхоть, как у
многих из нас, и если его член был в хорошем состоянии, он забывал о нем и переключался на скальп. Или на грудную клетку. Как только он
вспоминал о грудной клетке - тут же принимался кашлять. Да как! Будто на последней стадии чахотки. А когда он волочился за бабой, то становился
сердитым, словно кот. Ему не удавалось взять ее так быстро, как хотелось. Но только заполучив ее, он уже думал, как от нее избавиться. Во всех
он находил некую червоточину, некий пустячок, который мешал разыграться аппетиту.
Все это он повторял мне, пока мы сидели во мраке погребка. После пары стаканов он встал и как обычно направился в уборную, по пути опустив
монетку в музыкальный ящик. Завертелись танцующие, а он при виде этого воспрял духом, указал на стаканы и приказал: "Повторить!" Из уборной он
вернулся с довольно благодушным выражением на лице, то ли от того, что удачно опорожнился, то ли потому, что познакомился в коридоре с девочкой,
не знаю. Так или иначе, присев, он круто сменил курс, заговорил очень мудрено и очень сдержанно, почти как философ. "Знаешь, Генри, мы столько
лет откровенны друг с другом. Нам с тобой не стоит разменивать жизнь по мелочам. Если мы хотим достичь в этой жизни чего-то стоящего, сейчас
наступило самое время..." Я уже не раз слышал это в течение многих лет и знал, что за этим последует. То была интерлюдия, во время которой он
оглядывал комнату, выбирая, какая из девиц пьянее остальных.
96 Пока он рассуждал о наших разнесчастных, неудавшихся судьбах, его ноги пританцовывали, а глаза разгорались все сильней. Дальше все будет,
как всегда.
Он скажет: "А теперь возьми, к примеру, Вудраффа. Он никогда не достигнет успеха, потому что он сукин сын..." - и тут мимо столика, как я
говорил, пройдет пьяная телка и поймает его взгляд, и он без всякого перехода прервет свой монолог словами: "Эй, малышка, садись, выпей с нами!"
И пьяная сука, не привыкшая веселиться в одиночку, а только на пару, ответит: "Ладно, но я приведу подружку". И Макгрегор, словно самый
обходительный кавалер на свете, скажет: "Конечно, отчего же нет? Как ее зовут?" И тогда, дергая меня за рукав, он приблизится и шепнет: "Не
сердись на меня, слышишь? Угостим их по маленькой и пошлем к чертям собачьим, понял?" Но, как обычно, за первой маленькой последует вторая и
третья, а счет увеличится, и он не поймет, почему он должен тратить свои деньги на пару блядей, так что ты, Генри, сматывайся первым, как будто
купить лекарство, а я выйду через несколько минут.
.. но ты жди меня, сукин сын, не покидай в беде, как случилось в последний раз. И, как всегда,
я, оказавшись на воле, удеру со всех ног, посмеиваясь про себя и благодаря счастливую звезду, что я так легко от него отделался. С таким
количеством спиртного в брюхе мне все равно, куда несут ноги.
Бродвей до безумия залит светом, как всегда, а толпа густая как смола. Надо просто внедриться в поток смолы наподобие муравья и отдаться
течению. Каждый тут просто шатается, большинство без причины. Все это шевеление, вся толкотня с виду деятельны, успешливы, удачливы. Постой и
посмотри на обувь, умопомрачительные сорочки, новые модели плащей, обручальные кольца за девяносто девять центов. На каждом шагу супермаркет.
Каждый раз, как я иду этим путем в обеденный час, ощущаю лихорадку предвкушения.
Всего несколько кварталов от Таймс Сквер до Пятнадцатой улицы, и когда говорят - "Бродвей" - ничего больше не имеют в виду, и действительно
это - ничего, куриная пробежка, но в семь вечера, когда все спешат к столу, в воздухе нечто вроде электрического разряда, так что волосы
становятся дыбом, словно антенны, и если вы восприимчивы, то ловите не только каждую вспышку и мерцание, но испытываете статистическую жажду,
qui pro quo взаимодействующей, внутритканевой, эктоплазматической массы тел, теснящихся в пространстве, будто звезды на Млечном пути, только тут
Блудный путь, вершина мира без крыши над головой и без расщелины или дыры под ногами, куда можно провалиться 97 и признать - все ложь. Полная
обезличенность в толпе обволакивает смолой теплого человеческого бреда, заставляющего вас бежать вперед подобно слепому пони и прядать
горячечными ушами. Всякий окончательно и бесповоротно перестает быть собой и, значит, автоматически становится олицетворением всей человеческой
породы, пожимая тысячи рук, болтая на тысяче разных языков, проклиная, аплодируя, насвистывая, напевая вполголоса, разговаривая с собой,
ораторствуя, жестикулируя, мочась, оплодотворяя, подлизываясь, льстя, хныкая, торгуясь, сводничая, воя по-кошачьи и так далее и тому подобное.
Ты - все люди, когда-либо жившие по Моисею, и кроме того ты - женщина, покупающая шляпу, клетку для птицы или простую мышеловку. Ты можешь
лежать в витрине, как золотое кольцо о четырнадцати карат, а можешь ползти по стене дома подобно человекообразной мухе - ничто не остановит
процессию, даже молнии артподготовки, даже вереница моржей, шествующих к устричным отмелям*. Бродвей, каким я вижу его теперь, каким видел в
течение двадцати пяти лет - это наклонная плоскость, предсказанная св. Фомой Аквинским еще в утробе. Он был задуман первоначально на благо лишь
змей и ящериц, рогатых улиток и красных цапель, но когда затонула великая Испанская Армада, человеческий род вырвался из кеча* и растекся,
сотворив некую вонючую, похабно извивающуюся, подрагивающую, похожую на половую щель, что бежит от Таможни* с юга к северу, к полям для гольфа,
через мертвую и червивую сердцевину острова Манхэттен. От Тайме Сквер до Пятнадцатой улицы вы найдете все то, что св. Фома Аквинский позабыл
включить в magnum opus, то есть среди прочего: гамбургеры, пудели, музыкальные ящики, серые котелки, ленты для пишущих машинок, апельсиновые
веточки, бесплатные туалеты, менструальные тряпки, мятные лепешки, биллиардные шары, рубленые луковицы, гофрированные салфетки, смотровые
отверстия, жевательную резинку, дешевые коктейли, целлофан, вельветовую одежду, индукторы, конские притирания, капли от кашля, венерин корень и
кошачью размытость того истерически одаренного евнуха, что вышагивает к автомату с содовой, лишившись дробовика, некогда висевшего у него между
ног.