«Не нужно представлять душу в теле, но, напротив, тело в душе, — утверждает учение Эдмонда Уэллса. — Душа, великая как гора, лежит на теле, маленьком как камень. Душа бессмертна, тело эфемерно».
Я смотрю на себя в зеркало. Сколько мне было лет, когда я умер в последней жизни смертного? Я приближался к сорока. У меня были жена, дети, я был взрослым. Я внимательно изучаю собственную физиономию и замечаю, что в лице что-то изменилось. Я не такой напряженный. Я более мягкий. Отсутствие сомнений, денег, пары, налогов, каких бы то ни было семейных обязательств, проблем с машиной, квартирой, отпуском, наследством удалило несколько морщин. Здесь у меня ничего нет и, избавленный от этого веса, я чувствую себя легким.
В сравнении с тем, с чем мне приходилось сталкиваться на «Земле 1», мои истории с Афродитой, загадкой, работой бога-ученика, исследованием вершины горы кажутся мне детскими играми.
Я решаю лечь спать. Не забыть поставить крест заряжаться до того, как я засну. В этом волшебном мире они даже не додумались сделать крест, который бы заряжался сам по себе.
Наконец я закутываюсь в покрывало, сжимаю подушку и опускаю веки, как коммерсант опускает решетку, чтобы закрыть магазин. Но они поднимаются сами по себе.
А завтра кто у нас профессор?.. Ах да.
Гефест. Бог огня и кузнечного ремесла.
У меня мгновенное озарение.
А что если все эти истории были лишь сном?
Мне снилось, что я танатонавт.
Мне снилось, что я ангел.
Мне снилось, что я бог-ученик.
Когда я проснусь, я буду нести свой нормальный тяжелый груз, я обниму свою нормальную семью и потащусь на свою нормальную работу врача в больницу.
Я вспоминаю этот ужасный отрывок из Энциклопедии: «А что если Земля („Земля 1“?) единственная и уникальная обитаемая планета во вселенной»… Тогда я осознал, что всегда смутно верил в инопланетян.
На самом деле даже самые скептичные и атеистич-ные земляне живут с верой. Просто потому, что это приятно. И, возможно, именно благодаря этим верованиям существуют ангелы, боги и инопланетяне. Даже если все это не так.
«Реальность — это то, что продолжает существовать, когда перестают в это верить».
Завтра я рискую получить прямо в лицо эту нормальную реальность.
Я пойму, что это приключение было просто сном.
Я вспомню сон про Империю ангелов и про Олимп и скажу себе: «Как жаль, что это не правда».
Я пойму, что нет реинкарнаций, нет ангелов, нет богов. Что все это придумано, чтобы лучше переносить стресс от жизни. Человек рождается из ничего. Никто наверху за нами не наблюдает и нами не интересуется. Во всяком случае, нет ничего над и под нашей реальностью. И после смерти тоже ничего нет. Просто мы превращаемся в мясо, которое едят черви.
Да, весь этот фантастический мир, возможно, только сон. И, поспав, я могу вернуться в «нормальную» реальность. Я закрываю глаза, с любопытством спрашивая себя, что произойдет завтра, когда я проснусь.
37. МИФОЛОГИЯ: ГЕФЕСТ
Чтобы доказать Зевсу, что она может обойтись без него, Гера родила сама, безо всякого оплодотворения, Гефеста. Его имя означает «Тот, кто сияет днем». Когда он вышел из живота матери, новорожденный оказался маленьким и очень уродливым. От злости Зевс схватил его и попытался убить, швырнув с высоты небес на остров Лемнос. Гефест выжил, но сломал одну ногу и навсегда остался хромым.
Нереиды Тетис и Эвриномия подобрали его и отнесли в грот в глубине моря, где в течение двадцати девяти лет он совершенствовал искусство кузнеца и волшебника. (Отметим: в Скандинавии и Восточной Африке также существует миф о покалеченном кузнеце. Надо думать, что его покалечили специально, наверняка чтобы он остался в деревне и не присоединился к возможным врагам.) Когда обучение было закончено, Гера вернула своего сына на Олимп, где дала ему лучшую кузницу с двадцатью мехами, работающими круглые сутки. Произведения Гефеста стали шедеврами ювелирного дела и магии. Он стал повелителем огня, богом металлургии и вулканов.
Поскольку он был зол на свою мать за то, что она не взяла его раньше к себе, Гефест придумал для нее ловушку. Он выковал ей трон из чистого золота, и когда она на него села, то была связана магическими узами. Чтобы освободиться, ей пришлось пообещать хромому сыну, что он станет полноправным богом среди олимпийцев. С этого времени Гефест обслуживал всех богов, изготовляя ювелирные украшения для богинь и оружие для богов. В его активе, среди прочего, скипетр Зевса, лук и стрелы Артемиды, копье Афины.
Он слепил из глины девственную Пандору. Чтобы, иметь помощников в работе, он создал двух золотых женщин-роботов. Для Ахилла он сделал щит, который позволил тому победить во многих битвах. Благодаря ему царь Крита Минос имел металлического робота по имени Талое. Единственная вена соединяла его шею с лодыжкой (техника, известная скульпторам, чтобы, заставить течь воск). Робот каждый день трижды обегал вокруг острова, чтобы отбросить в море корабли захватчиков, приближавшиеся к побережью. Когда сарды вторглись на Крит и подожгли его, Талое бросился в огонь. Горя сам, он хватал одного за другим врагов, пока они все не превратились в пепел. Гефест однажды стал свидетелем ссоры между Герой и Зевсом. Сын вступился за свою мать. Выведенный из терпения, Зевс второй раз сбросил его на остров Лемнос, сломав вторую ногу. С тех пор Гефест мог ходить только с помощью костылей. Однако его руки благодаря этому стали еще сильнее, что было полезно в профессии кузнеца.
Эдмонд Уэллс «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 5 (согласно Франсису Разорбаку, вдохновлявшемуся «Теогонией» Гесиода, 700 год до н.э.)
38. ВОСКРЕСЕНЬЕ. ЛЕКЦИЯ ГЕФЕСТА
Я просыпаюсь, и побеждает реальность под названием «Олимп на изолированной планете во Вселенной», а не реальность «Париж на Земле».
Я почти разочарован тем, что я бог-ученик. Быть смертным было все-таки проще. И потом, когда ты ничего не знаешь, можно все придумать, а когда знаешь — такая ответственность.
Что же мне снилось? Ах да. Я вспоминаю, мне снилось, что я с семьей в отпуске. Мы едем на машине и оказываемся на много часов в пробке, чтобы выехать из Парижа через Орлеанские ворота. Дети разорались, потому что им осточертело часами сидеть взаперти. Мы приезжаем на Лазурный Берег, там очень жарко. Мы обнаруживаем, что в квартире, которую мы сняли, текут краны и окна не закрываются до конца. Мы лежим на пляже посреди толпы людей, пахнущих солнцезащитным кремом, и я купаюсь в сине-зеленой воде. Моя жена Роза злится без причины. Мы искали ресторан и ели холодные мидии и картофель фри, прождав вечность, пока официант соизволил наконец заинтересоваться нами. Один из наших детей болен. Потом, поскольку жена рассердилась на меня по непонятной причине, она оставила меня одного в ресторане, и я пил горький кофе и читал газету, в которой рассказывалось о покушениях террористов.
Я приподнимаюсь на локтях. Значит, это был сон. А то, что я вижу сейчас, это «настоящая реальность». Я открываю окно, вдыхаю, и воздух с запахом лаванды входит в мои легкие. Значит, это продолжится…
Сегодня воскресенье, dies dominicus по латыни, «день владыки». Лучи солнца ласкают Олимп, когда звонит колокол Кроноса, чтобы напомнить нам, что уже восемь часов и пора отправляться на лекцию, нашу первую настоящую лекцию, поскольку урок бога времени был лишь подготовительным.
Я тащусь в ванную комнату и холодной водой удаляю последние остатки сна.
Я надеваю тунику, тогу, сандалии и какой-то момент наслаждаюсь благоуханием кипарисов в моем маленьком частном саду.
Быстрый завтрак сырыми яйцами в Мегароне. Мэрилин и Симона Синьоре забыли, что они были раньше соперницами в борьбе за любовь певца и актера Ива Монтана. Две актрисы спокойно болтают.
— Тогда я ему сказала: «У нас, женщин, есть только два оружия: тушь для ресниц и слезы. Но мы не можем использовать оба одновременно», — заявляет Мэрилин.
В стороне философы Вольтер и Руссо ничего не забыли из прошлых споров.
— Природа всегда права.
— Нет, всегда прав человек.
— Но человек — часть природы.
— Нет, он ее превосходит.
Как обычно, художники Матисс, Ван Тог и Тулуз-Лотрек собрались за одним столом, как и поклонники аэронавтики Монгольфьер, Адер, Сент-Экзюпери и На-дар. Барон Жорж Южен Осман и инженер Эйфель обсуждают проблемы урбанизма. Осман признается, что ему не очень понравилась Эйфелева башня, которая, по его словам, ломает некие линии. Гюстав Эйфель, напротив, поздравляет Османа с идеей гармонизировать фасады домов и проложить Большие бульвары.
— Ах, вы знаете, — говорит Осман, — я действовал не по собственной инициативе. Я получил от коммуны директивы проложить большие проспекты, чтобы можно было стрелять по населению из пушек в случае восстания.
Смущенный Эйфель проглатывает яйцо.
Я смотрю на них и понимаю, что начинаю рассматривать их не как партнеров, а как конкурентов. В начале нас было сто сорок четыре. А сколько останется в финале?
Восемь тридцать.
Длинной цепочкой мы подходим к восточным воротам, откуда начинается проспект Елисейские Поля. Их охраняют два гиганта со скрещенными руками и закрытыми глазами. По приказу Сезона Осень они соглашаются открыть внушительные замки под звон и скрежет железа.
За воротами открывается длинный проспект, усаженный цветущими вишневыми деревьями, — Елисейские Поля. За деревьями херувимки ухаживают за изумрудным газоном и клумбами с разноцветными цветами. Они поливают растения из крошечных леек и ножницами срезают засохшие листья. По бокам высокие стены ограждают Елисейские Поля от остальной части острова. За ними наблюдают грифоны, чтобы предотвратить всякое вторжение или побег.
Мы останавливаемся перед кварцевым кристаллом двадцатиметровой высоты. Это и есть дворец Гефеста^ Он бросает бирюзовые и зеленые отблески. Внутри выдолблено пространство для жилья, прозрачные стеклянные двери широко раскрыты.
Мы входим внутрь и видим множество полок, уставленных ценными минералами. Каждый образец стоит на подставке с этикеткой, указывающей его научное название: агат, боксит, цинк, пирит, топаз, янтарь, силикат… В глубине зала десяток мехов поддерживают огонь в печи, больше напоминающей вулкан.
В центре возвышение, на котором стоит рабочий стол и гигантская подставка для яйца, готовая принимать миры.
Когда мы входим, старик, склонившийся над верстаком, с лупой часовщика в глазу, разгибается и старается выпрямиться. На нем бирюзово-синяя тога и толстый кожаный фартук такого же цвета.
— Хорошо, хорошо. Располагайтесь, — бормочет он, указывая на скамейки.
Две золотых женщины-робота помогают старику сесть в кресло-каталку и подталкивают его к нам. Он нас разглядывает. Его угреватое лицо испещрено морщинами. Из ноздрей и ушей торчат пучки волос. Его атлетические руки толщиной с ляжку. Когда он поднимает их, чтобы вынуть окуляр, мы замолкаем.
Позади него встают женщины-роботы с правильными греческими чертами лица. Если бы не легкий шум гидравлических и механических деталей, сопровождающий каждый их жест, они могли бы показаться настоящими женщинами из плоти и крови. Что-то меня смущает. У них лица Афродиты.
Чтобы подтвердить, что настало время примирения и после трудностей наши отношения снова хорошие, Рауль садится рядом со мной, в то время как Гефест поднимается на помост.
На пороге появляется Атлант, пошатывающийся под тяжестью трехметровой сферы, которую он кладет на подставку. Он бормочет:
— С меня хватит. Не могу больше. Я подаю в отставку.
— Что ты сказал, Атлант? — сухо спрашивает Гефест.
Два старика пристально смотрят друг на друга. Атлант первым отводит взгляд.
— Ничего, ничего, — ворчит он. Гигант смиренно сгибается и уходит.
Гефест с трудом поднимается с кресла, берет костыли и, опираясь на левый, пишет правой рукой на доске: «ПЕРВАЯ ЛЕКЦИЯ — СОЗДАНИЕ МИРА». Потом он снова падает в кресло-каталку, которое подкатывают его механические помощницы.
— Теперь, когда вы научились на подготовительной лекции с Кроносом использовать ваши кресты для «зла»…
При произнесении этого слова на его лице застывает усмешка. Он подходит к гигантской подставке для яйца, снимает покрывало и открывает «Землю 17», превратившуюся в белую жемчужину, висящую в середине стеклянной сферы. -…Вы научитесь со мной, как их использовать для «добра». Один мир умер, дав место другому миру.
Яйцо-могила в центре сферы, кажется, смотрит на меня, как глаз. Я не могу забыть, что раньше целое человечество жило на его поверхности. Человечество, которое, конечно, совершило ошибки, — но заслуживало ли оно уничтожения за это?
— Подойдите поближе и установите кресты на максимальную мощность.
Он начинает читать как пономарь, как будто обращаясь к усопшей планете:
— Огнем ты была погублена, огнем ты и возродишься. Мы расплавим эту ледяную кору. Вы готовы… тогда, боги-ученики, огонь!
Со всех сторон молнии начинают поражать яйцо, которое пульсирует и корчится. Сфера становится похожей на живое существо, которое страдает, вибрирует, охваченное спазмами, и старается пробудиться от боли.
От таящего льда поднимается белый пар. Яйцо становится серым. Под облаками мы видим, как его поверхность желтеет, потом становится оранжевой, а затем красной.
— Продолжайте! — приказывает властелин кузницы.
Планета трескается, как пережаренный торт. Появляются вулканы, напоминающие напрасно зовущие на помощь рты, а затем из них извергается оранжевая жидкость. Мы продолжаем стрелять, и между кратерами появляются поджаренные пространства, сперва коричневые, а потом черные, почти обугленные. Гефест делает знак остановиться. Затем он рисует на доске круг:
— Планета покрыта эпидермой, ее коркой. Магма — ее кровь, которую качает горящее сердце планеты. Необходимо достичь внутреннего и внешнего равновесия.
«Гомеостазия», — пишет он на доске.
— Ее корка чувствительна и нежна, поскольку именно через нее устанавливается равновесие между внешней и внутренней частями этого мира. Поверх ность должна быть толстой, но не слишком, иначе планета будет сдавлена, и это увеличит вулканические извержения. Запомните это понятие: «кожа крепкая, но мягкая».
Он делает знак продолжить.
Под нашими выстрелами «Земля 17» продолжает поджариваться. Она вздувается, дымит, набухает. Твердые куски поверхности скользят, открывая похожие на раны красные куски магмы.
— В бурлящих вулканических котлах вы теперь сможете создать первый этап материи — минерал.
Бог-учитель предлагает нам отрегулировать зумы крестов так, чтобы видеть на атомном уровне.
Наши лупы превращаются в микроскопы. В пекле хаотической поверхности отчетливо появляются ядра и электроны. Как луны вдалеке от планет, как планеты вдалеке от солнц. Гефест продолжает:
— В первоначальном котле все элементы разделены. Вам предстоит гармонично собрать три элементарные силы: негативно заряженный электрон, позитивный протон и нейтральный нейтрон, чтобы создать первое архитектурное сооружение — атом. Внимание, недостаточно просто соединить ингредиенты, нужно их правильно расположить. Каждый электрон должен быть помещен на правильную орбиту, иначе он отсоединится. Если мы рассмотрим в достаточно мощный микроскоп окружающую нас материю, то сможем констатировать, что в основном она состоит из пустоты. Именно движение частиц производит эффект материи. Хорошо, перейдем к первому упражнению: создание водорода. Для этого простого атома достаточно одного ядра и одного электрона.
Водород становится нашим первым созданием ех nihilo* (ex nihilo (лат.) — из ничего). Нам всем это удается без особых трудностей.
— Перейдем к гелию. Два электрона и один протон.
Здесь тоже никаких проблем. Тогда Гефест предлагает свободно применить нашу изобретательность.
— Вы создаете свой атом, вы присоединяете его к таким же атомам, как кирпичи, и вы получаете молекулы, а потом материю. Тщательно делайте эту работу на всех трех уровнях: атом, молекула, материя. Вам создавать самый красивый собор из атомов, на который вы способны. Я отмечу трех наиболее успешных учеников.