Я наугад пробую различные сочетания электронов, ядер и атомов, выловленных в пекле планеты, пока не начинаю понимать способ действий и не создаю прозрачный камень. Я тщательно отделываю его, убирая лишние атомы. Я увеличиваю размер ядра, добавляю атомы на некоторых орбитах, а другие устраняю. Несколько часов работы, и я доволен моим «пэнсонитом», кристаллом цвета индиго.
Как раз вовремя. Гефест останавливает практическую работу и предлагает посмотреть результаты учеников. Рауль сделал «раулит», прозрачный зеленый камень, похожий на изумруд, Эдмонд— «эдмонит», белый жемчужный камень с розовыми отблесками, Мэ-рилин выработала «монроит», желто-золотистый камень, похожий на пирит, а Фредди представляет «мэй-ерит», серебристый минерал с голубыми отблесками.
Бог кузнечного дела подходит к каждому из нас с помощью женщин-роботов, изучает каждую композицию, кивая головой, спрашивает имя и делает пометки в списке. Наконец он возвращается за бюро. Оттуда учитель объявляет, что самым красивым произведением является «сараит», созданный Сарой Бер-нар. Он показывает камень в форме звезды, покрытый золотыми блестками, с бледно-розовыми и желтыми отблесками. Это похоже на морского ежа, и я спрашиваю себя, как она умудрилась расположить атомы так, чтобы получилась подобная форма. Изготовить призму или вытянутый кристалл мне уже кажется удачей, тогда как звезда…
— Можете ей поаплодировать, — говорит эксперт по ювелирному делу, — сегодня она оказалась самой лучшей.
Я ничего не понимаю в геммологии, но я прекрасно вижу, что Саре Бернар удалось поместить поразительное астральное мерцание внутрь ее камня в форме звезды.
— Я всегда имела страсть к ювелирным украшениям, — признается она.
Женщина-робот водружает венок из золотых лавровых листьев на голову лауреата. Гефест прерывает нежные излияния и заявляет, что, в соответствии с правилами, один или несколько самых плохих учеников будут отчислены.
— Кристиан Пулиньян, вы провалились.
Бедняга пытался построить что-то вроде атома урана, собрав больше сотни электронов вокруг орбиты ядра. В результате появилась очень неустойчивая молекула. В ней так много электронов и она так неуравновешена, что могла бы стать топливом для атомной бомбы.
— Вы проявили себя как самый неумелый бог-ученик. Вы исключены.
Кристиан Пулиньян пытается протестовать:
— Если бы у меня было больше времени, я смог бы стабилизировать атомную структуру и… Я не понимаю, я уже почти… (Он поворачивается к нам.) Не бросайте меня одного… Разве вы не видите, что то, что происходит со мной, произойдет и с вами?
Кентавр уже вошел в класс и обхватил неуча. Никто из нас не вмешивается.
Гибрид уносит Кристиана Пулиньяна, протестов которого мы скоро уже не будем слышать. Странно, но это исчезновение меня совсем не трогает.
Рауль шепчет:
— Обратный отсчет: 140 — 1 = 139.
Гефест снова подошел к «Земле 17» и внимательно изучает ее поверхность с помощью лупы креста. Он достает окуляр, вносит молнией несколько исправлений и объявляет:
— На этой планете отныне присутствует достаточное количество минералов, чтобы ее стабилизировать.
Затем он роется в ящике под подставкой для яйца и вытаскивает из него часы Кроноса, которые все еще показывают 2222. Тогда он нажимает на кнопкуГи цифры устанавливаются на отметке 0000.
— Сейчас мы видим новый мир, — заявляет бог кузнечного дела и пишет на доске: «ЗЕМЛЯ 18».
Он еще немного подогревает крестом поверхность, чтобы укрепить верхний слой, добавляет кое-где соляные слои.
У меня щемило сердце, когда я с грустью наблюдал смерть «Земли 17», исчезнувшей под наводнениями и льдами. Теперь, с рождением «Земли 18», я испытываю прилив надежды. Она похожа на шоколадный торт, теплый, только что вынутый из духовки. Хрустящий коричневый торт сферической формы.
39. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: РЕЦЕПТ ШОКОЛАДНОГО ТОРТА
Ингредиенты на 6 человек: 250 г черного шоколада, 120 г сливочного масла, 75 г сахара, 6 яиц, 6 столовых ложек муки, 3 столовые ложки воды.
Подготовка: 15 минут. Приготовление: 25 минут.
Налейте воду в кастрюлю и растопите в ней шоколад на очень слабом огне, чтобы получилась мягкая паста. Добавьте масло и сахар, затем муку, непрерывно перемешивая, чтобы масса стала однородной. Не переставая мешать, по одному добавляйте желтки.
Белки взбейте в густую пену и осторожно влейте в шоколадную массу. Вылейте полученную массу в форму, предварительно смазанную сливочным маслом. Запекайте в духовке приблизительно 25 минут при температуре 200 градусов по Цельсию (термостат 7).
Искусство состоит в том, чтобы верх получился твердым, а внутри масса осталась мягкой. Для этого необходимо следить за тортом и вынимать его время от времени примерно через 20 минут. Торт готов, когда внутри он уже не жидкий и воткнутый в центр нож лишь слегка смазан шоколадом.
Подавать теплым.
Эдмонд Уэллс «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 5
40. РОЖДЕНИЕ МИРА
Соль. Съедобный минерал. Какой мощный вкус, я беру еще. Мы продолжаем наше вкусовое обучение. Я добавляю до тех пор, когда соль больше уже не пощипывает, а причиняет нёбу боль. Нам приносят сырые яйца, чтобы заедать ими соль. Таким образом за каждым приемом пищи мы в прямом смысле проглатываем пройденный урок.
Мы возвращаемся в Амфитеатр на празднование рождения «Земли 18».
К глухим ударам барабанов, выводящих веселую мелодию, добавляется инструмент, связанный с нашим пребыванием у Гефеста: медные колокола трубчатой формы, которые выстроены в ряд и вместе издают звуки кузницы.
Образуются пары для импровизированного танца.
Руки соединяются и образуют круг вокруг «Земли 18», которая находится в центре арены, как на троне. Планета, кажется, подрагивает в ритм музыки всеми своими новенькими коричневыми континентами.
Я жду прихода Афродиты, но никого из главных богов сегодня нет, чтобы нам не мешать. Все происходит так, как будто они решили оставить нас веселиться одних с нашим новым миром. Рауль предлагает воспользоваться этим, чтобы незаметно ускользнуть и иметь больше времени для сооружения нового плавательного средства.
— Можно мне пойти с вами? — низким голосом спрашивает Эдит Пиаф.
— Вообще-то, нас уже…
— Мы всегда тебе рады, — прерывает меня Фредди Мейер в тот момент, когда я хотел избавиться от общества певицы.
Наша группа теонавтов вместе с Эдит Пиаф и Ма-той Хари удаляется и углубляется в туннель под восточной стеной. Через несколько минут мы вылезаем из него в голубом лесу и направляемся к потоку.
Мы поняли, что плот не защитит нас от сирен. Эдмонд Уэллс и Фредди Мейер делают план настоящего судна. Для большей устойчивости мы нагружаем его балластом из тяжелых камней. В полной тишине мы продолжаем связывать тростники. Эдит Пиаф затягивает узлы. Мэрилин и я готовим длинные ветки, чтобы отталкивать сирен. Фредди в стороне готовит что-то, что он прячет в большом мешке.
Медленно наступают сумерки. Светлячки освещают нас. Птица-лира и косоглазый грифон присоединяются к нам, чтобы чем-нибудь помочь. Но вот и более неожиданный посетитель. Украдкой появляется ребенок-сатир, который хватает Мэрилин за ляжку. Она отталкивает его, но он цепляется за ее тогу. Когда ей удается от него избавиться, он бросается к Эдит Пиаф, которая его тут же отгоняет. Тогда он начинает приставать к нам всем по очереди, как будто хочет показать что-то очень важное.
— Что ему нужно? — спрашивает Рауль. Сатир тут же прекращает свои фокусы и отчетливо произносит:
— Что ему нужно. Что ему нужно. Что ему нужно. Мы ошеломленно поворачиваемся к нему.
— Ты можешь говорить?
— Ты можешь говорить. Ты можешь говорить, — обезьянничает сатир.
— Он просто повторяет то, что ему говорят, — замечает Мэрилин.
— Он просто повторяет то, что ему говорят. Он просто повторяет то, что ему говорят, — отвечает сатир.
— Это не сатир, это эхо, — говорю я.
— Это эхо. Это эхо. Это эхо.
Он взмахивает флейтой Пана и выводит на ней три ноты. Немедленно появляются другие сатиры, мужчины и женщины с козлиными копытами.
— Дело осложняется, — вздыхает Фредди Мейер.
— Дело осложняется, дело осложняется, — хором затягивают сатиры, как будто поют песню дровосеков.
Они тянут нас за тоги, чтобы повести неизвестно куда, но мы сопротивляемся.
Я вспоминаю, что когда я был смертным, один из моих детей хотел играть со мной в такую же игру, и это мне ужасно надоело. Еще один эффект зеркала: «Я говорю тебе то, что ты мне говоришь». Изучая медицину, я узнал, что больные эхолатией не могут удержаться, чтобы не произнести последнюю фразу, кто бы ее рядом ни произнес.
Один из сатиров схватил лиану и тоже пытается связывать тростники. Они не только повторяют наши слова, но и то, что мы делаем. Дальше — больше.
— По-моему, они нам помогут, — смягчается Мэрилин.
Наши движения повторяют уже два десятка сатиров.
— Они нам помогут, они нам помогут.
Не пытаясь больше их прогнать, мы смиряемся с их присутствием.
Трудно назвать наше сооружением судном, но оно кажется все-таки более надежным, чем плот.
Перед тем как сесть в него, Фредди достает из мешка веревку и привязывает судно к стволу дерева. Раввин всегда знает, что делает, и мы не задаем лишних вопросов.
По очереди мы занимаем места и готовим весла. Сатиры подталкивают нас к потоку, но не пытаются подняться на борт.
— Спасибо за помощь, — говорю я.
— Спасибо за помощь. Спасибо за помощь, — хором отвечают они.
Вначале все идет без проблем. Светлячки летают над нами, освещая пену у носа судна. Вода матовая, чуть подрагивающая от небольших волн. На корме Фредди разматывает веревку. В черном небе светят три луны.
Отсутствие сирен меня удивляет. Может, они в это время спят, а возможно, пытаются усыпить нашу бдительность? Мы скользим по голубому потоку, и ответ не заставляет себя долго ждать. В воздухе раздается грустная мелодия, вскоре подхваченная многими сиренами. Женщины-рыбы вылезают из воды, садятся на торчащие из нее камни и приветливо смотрят на нас. Длинные волосы волнами спадают им на груди, и все они хором запевают гипнотическую мелодию, возможно, ту же самую, которая околдовала моряков Одиссея во время его плавания. Франсиса Разорбака здесь нет. Наверняка его удерживают в глубине, чтобы не дать прийти к нам на помощь.
Тональность пения повышается, и оно становится более резким, сверлящим мозги. Фредди жестом показывает Эдит Пиаф, что настала ее очередь выступать. Она начинает петь во все горло, голосом, мощь которого в таком тщедушном теле удивляет, песню «Мой легионер». Сирены смолкают, удивленные, что на их песню отвечают другой. Однако понемногу они возобновляют свой концерт. Но Эдит Пиаф легко перекрывает их голоса: «Он был большой, он был красивый, он хорошо пах горячим песком, мой легионер…»
— Лишь бы весь этот шум не привлек кентавров, — опасается Мата Хари.
Одна за другой сирены отказываются нас околдовывать и погружаются в поток. Мы благодарим певицу, которая допевает «Легионера» до последнего куплета. Передышка, однако, оказывается короткой. Мы ускоряем курс и вдруг чувствуем тяжелый груз на веслах. Сирены вернулись и снова хотят нас перевернуть. Но наше судно устойчивее, чем кажется. Не успевает Мэ-рилин произнести «любовь как шпага, юмор как щит», как мы вытаскиваем кресты и целимся во все, что появляется на поверхности. Рауль наотмашь бьет шестом в надежде оглушить тварей, забравших его отца.
Святлячки улетают от вспышек молний. Уже не десяток, а сотня взбешенных сирен атакуют наше судно. Некоторые даже выпрыгивают из воды, чтобы ударить хвостом. Наша артиллерия стреляет, но руки у меня намокли, на ногах я чувствую гладкую чешую, а мягкие тела обвиваются вокруг лодыжек. В руки и запястья впиваются ногти. Зубы, острые, как у мурен, кусают мои ладони.
Мата Хари дерется врукопашную, женщина против женщины-рыбы. Рауль оказался в трудной ситуации. Одна из сирен прыгнула на него сзади и тянет с удесятеренной силой. Он падает в воду. Я выпускаю весло и хватаю крест, который, к счастью, не забыл перезарядить. Точной вспышкой я покончил с тварью, набросившейся на Мату Хари на корме. Другой я заставляю сирену выпустить Рауля и спешу втащить его на борт.
Однако наше судно больше не движется вперед, мы все заняты битвой. Весла потеряны, и для защиты остались только кресты. Но Фредди еще не сказал своего последнего слова. Из мешка он вытаскивает лук и плоскую стрелу, к которой привязывает конец веревки. Он прицеливается и стреляет в ближайшее дерево. Теперь у нас есть веревка, связывающая оба берега. Мы тянем за нее и набираем скорость. Одновременно мы распределяем задачи. Рауль, Мата Хари и я беремся за кресты. Эдмонд, Фредди, Мэрилин и Эдит Пиаф хватаются за веревку, чтобы поскорее пересечь поток.
Сирены понимают нашу тактику и бросаются в атаку. Они разгоняются под водой, на уровне поверхности, прыгают в воздух. Наши кресты стреляют во все стороны, но внезапно моя кнопка D перестает отвечать: батарейка села.
Времени на размышление нет. Я бросаюсь на помощь тянущим веревку, и в этот момент наше судно переворачивается. Одной рукой мы хватаемся за него, а другой гребем. Как и остальные, я изо всех сил отбиваюсь ногами от врагов. Задыхаясь, мы добираемся до противоположного берега. В этот момент встает второе солнце.
Мы промокли до нитки, мы без сил, но у нас нет потерь.
— Как же мы вернемся без судна? — беспокоится, однако, Эдмонд Уэллс.
Фредди Мейер указывает на веревку:
— Оно нам больше не нужно, потому что у нас есть это.
Он забирается на дерево и закрепляет веревке за сук.
— Эта переправа называется тирольской. Альпинисты используют ее, чтобы перебираться через пропасти. А нам она позволит вернуться над потоком и избежать сирен.
Но водяные твари поняли, как мы надеемся использовать веревку, и выпрыгивают из воду, пытаясь ее достать. Одна из них разгоняется и выпрыгивает из воды на манер дельфина. Ей удается ухватиться за веревку. Другая следует ее примеру и хватается за первую, потом еще одна, потом еще и еще. Их уже целая гроздь. Под этим весом веревка прогибается, сук, к которому она была привязана, резко ломается.
Теперь вернуться будет нелегко.
— Тем хуже, — заявляет Рауль. — В конце концов, конкистадоры сожгли свои корабли, чтобы не испытывать искушения вернуться в море. У нас нет выбора. Остается только отвага.
В этот момент вдалеке раздается хриплый вздох, и мы все подпрыгиваем.
— А… А что если вернуться вплавь? — скромно предлагает Эдит Пиаф.
41. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: СВЕРХСВЕТОВОЙ ЧЕЛОВЕК
Среди самых авангардистских теорий понимания феномена сознания особенно выделяется та, что была предложена Режи Дютеем, профессором физики на факультете медицины Пуатье. Базовый тезис, разработанный этим исследователем, опирается на работы Фейнберга. Согласно им, существуют три мира, определяемые скоростью движения составляющих их элементов.
Первый — это «досветовой мир», в котором мы живем, мир материи, подчиняющийся законам классической ньютоновской физики и законам гравитации. Этот мир состоит из брадийонов, то есть из частиц, скорость движения которых меньше скорости света.
Второй мир — «световой». Этот мир состоит из частиц, движущихся с близкой к свету скоростью, луксонов, подчиняющихся законам относительности Эйнштейна.
Наконец, существует «сверхсветовое» пространство-время. Этот мир состоит из частиц, скорость которых превышает скорость света. Они называются тахионами.
ДляРежиДютея три этих мира соответствуют трем уровням сознания человека. Уровень чувств, который постигает материю, уровень локального сознания, являющийся световой мыслью, то есть тем, что движется со скоростью света, и уровень сверхсознания, мысли, движущейся быстрее света. Дютей считает, что сверхсознания можно достичь во сне, с помощью медитации и некоторых наркотиков. Но он говорит также о более широком понятии: Знании. Благодаря подлинному знанию законов Вселенной наше сознание ускорилось бы и достигло мира тахионов.
Дютей думает, что «для существа, живущего в сверхсветовой Вселенной, существовала бы полная спонтанность всех элементов, составляющих его жизнь». Таким образом, понятия прошлого, настоящего и будущего смешиваются и исчезают. Присоединяясь к выводам Дэвида Бома, он считает, что со смертью наше «сверхсветовое» сознание достигает другого уровня более развитой энергии: времени-пространства тахионов. В конце жизни Режи Дютей с помощью дочери Брижит разработал еще более смелую теорию, согласно которой не только прошлое, настоящее и будущее собраны здесь и сейчас, но и все наши жизни, предыдущие и будущие, протекают одновременно с нашей нынешней жизнью в сверхсветовом измерении.
Эдмонд Уэллс «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 5