Начинаются землетрясения, извержения вулканов, обвалы. Это похоже на конец света «Земли 17». Мы ничего не понимаем. Что это, конец игры?
— Давайте, приспосабливайтесь! — требует бог войны.
Метеориты, врезаясь в оболочку «Земли 18», вызывают природные катаклизмы. От массы извергаемой вулканами пыли все небо потемнело и не пропускает солнечных лучей. Наступила непрерывная ночь. Единственный источник света — лава, которая течет потоками, накрывая зажатых в скалистых отрогах динозавров. Мы спешим как можно скорее заставить наших животных мутировать. Беатрис Шаффану еще больше утолщает панцирь черепах. Трудно отказаться от системы, которая функционирует. Многие ученики начинают копировать землероек Фредди Мейе-ра. Наличие шерсти и живорождение оказываются очень полезными в такой трудной метеорологической обстановке. Насекомые Эдмонда тоже многим нравятся, ведь небольшой размер и крепкая оболочка являются хорошим ответом на капризы погоды.
Я вижу кардинальные изменения курса. Гюстав Эйфель работает над термитами, которые могут закапываться в землю еще глубже, чем муравьи. Бруно Баллард ищет спасения в небе, он отказывается от своего крокодила, берет пример с археоптерикса Рауля и создает небольшую птицу, летающую над всем этим кошмаром. Что касается меня, то я отказываюсь от ходящих на двух ногах тварей и принимаю решение, которое может показаться отступлением: возвращение в море. В конце концов, под водой дельфины были защищены от землетрясений и извержений вулканов. Мои динозавры уже стали млекопитающими, и такими они возвращаются в воду. Они вдыхают воздух на поверхности, но способны задерживать дыхание и долго оставаться под водой. Компромисс кажется мне стоящим того. Когда они сталкиваются с проблемами на поверхности, дельфины ныряют. После всех передряг на земле я с облегчением обретаю успокаивающее морское пространство, в котором можно перемещаться как в ширину, так и в глубину. К тому же, поскольку многие ученики отказались от водного соперничества, я могу там развернуться в полную силу, развивая игры и средства общения.
На земле все кипит. Континенты перемещаются, сталкиваются, объединяются. Растения тоже мутируют. Огромные папоротники уступают место цветам и деревьям.
После тщетных попыток укрепить и увеличить свое млекопитающее, чтобы обеспечить его выживание, Фредди Мейер сделал тот же выбор, что и я. Он отправил его в воду, где существо стало похожим на кита.
Когда на земной коре устанавливается спокойствие, динозавров больше нет. Единственными свидетелями прошедшей эпохи остались несколько крокодилов, черепах, ящериц и варанов. Напротив, в небе летает множество птиц, в море все больше различных рыб, увеличивается число насекомых, так же как и небольших млекопитающих, похожих на землероек и мышей. На «Земле 18» в моде теперь не большие тяжелые холоднокровные, но легкие, изворотливые, быстрые теплокровные. Мы изнурены усилиями по приспособлению своих творений к метеоритным дождям Ареса, но бог войны тем не менее продолжает подталкивать нас к продолжению борьбы за выживание.
— Еще не конец. Я не сказал, что это конец. Продолжайте сражаться. Приспосабливайтесь! — грохочет он.
И снова все бегут, преследуют друг друга, прячутся, убивают. Жорж Мельес изобретает лицевое зрение, что позволяет одной из его землероек трансформироваться в маленького лемура, способного точно измерять расстояние до находящегося перед ним объекта, совместив оба глаза. Так же изобретается рельефное видение. Много нововведений с передними конечностями. Сара Бернар придумала лемура с пятью пальцами. Она снабжает их не когтями, а ногтями, защищающами кончики пальцев.
Все ученики заставляют зверей эволюционировать. Появляются львы, пантеры, орлы, змеи, белки… Естественно, наши зоологические воспоминания о родной планете «Земле 1» сильно на это влияют. Однако наши создания не абсолютно идентичны. Есть даже совершенно невиданные. Тигры с флюоресцентной шкурой, слоны с несколькими хоботами, водяные скарабеи, зебры с пятнистой шкурой встречаются, бросают друг другу вызов, дерутся. Создаются союзы между различными видами. Некоторые животные исчезают, другие мутируют, чтобы легче ускользать от противника или лучше привлекать добычу.
Самые агрессивные не обязательно лучше всех приспособлены для выживания. Как и говорил бог войны, способам нападения противостоят все более совершенные способы защиты. Когтям и зубам противостоят толстые панцири и проворные лапы. Быстрота слабого берет верх над силой тяжелого. Стратегии камуфляжа или пахучей ловушки побеждают даже самых сильных хищников.
Фауна «Земли 18» все более насыщенна и разнообразна. К одним прототипам добавляются другие, черновые виды продолжают размножаться, в то время как боги уже не обращают на них внимания. Некоторые даже скрещиваются и образуют гибриды, никем не задуманные.
Жизнь распространяется. Существа в перьях, шерсти, чешуе, с клювами, клыками, когтями, самых разных цветов распространяются по всем континентам. Отовсюду раздается рычание, шипение, уханье, вздохи, стоны, крики агонии. Все рождается, бегает, совокупляется, гоняется друг за другом, дерется, убивает, переваривает, прячется. Арес наблюдает за этим, поглаживая усы и хмуря брови. Время от времени он наклоняется и проверяет что-то с помощью креста, перед тем как сделать пометку в записной книжке.
Потом он смотрит на часы, указывающие время «Земли 18», и бьет в гонг.
— Время кончилось. Сдавайте ваши задания.
Переведя дыхание, мы рассматриваем работы друг друга и, не отрывая взгляда от Ареса, ждем приговора. Он не заставляет себя долго ждать.
Рауль Разорбак удостаивается лаврового венка и наших аплодисментов за своего «орла». Он хозяин неба, и никто не может его побеспокоить. Он все видит. Загнутым клювом он легко разрывает потроха и копается в них. У него мощные и острые как мечи когти. Гнездо на вершине горы защищает птенцов от опасностей, грозящих им на земле. Арес хвалит моего друга за логичность его создания.
На втором месте Эдмонд и его муравьи. Ему удалось представить силу, которой обладает масса индивидуумов, направить ее в правильное русло и подтолкнуть к созданию городов из песка.
Третье место у Беатрис Шаффану с ее черепахой — прочным животным, хорошо защищенным крепкими щитами.
Прудона хвалят за крысу, хорошо приспосабливающуюся, очень агрессивную, с острыми резцами, одновременно с этим быструю и умеющую прятаться. Мэрилин получает поздравления за осу с ядовитым жалом, также строющую надежные гнезда. Затем идет Фредди и его кит, снабженный ртом, фильтрующим криль, Клеман Адер и его летающий скарабей с бронированными надкрыльями, некий Ришар Силь-бер, создавший антилопу, которую невозможно догнать, Бруно Баллард и его коршун, и потом я с дельфином. Затем следуют Тулуз-Лотрек, создавший козу, и несколько знаменитостей, сделавших, соответственно: Жан де Лафонтен — чайку, Эдит Пиаф — петуха, Жан-Жак Руссо — индюка, Вольтер — сурка, Огюст Роден — быка, Надар — летучую мышь, Сара Бернар — лошадь, Эрик Сати — соловья, Мата Хари — волка, Мария Кюри — игуану, Симона Синьоре — цаплю, Виктор Гюго — медведя, Камилла Кло-дель — морского ежа, Гюстав Флобер — бизона. Из неизвестных называют создателей сельди, лягушки, лемминга, крота, жирафа.
Каждое создание говорит о личности своего творца. У каждого свое тотемное животное.
Наступает очередь неудачников, которые будут исключены. Арес указывает на Марион Мюллер, сделавшую мадагаскарского додо, неудачную птицу, слишком тяжелую, чтобы летать, и со слишком изогнутым клювом, неудобным для охоты. Арес объясняет, что для каждой птицы есть соотношение между весом и размахом крыльев, которое необходимо учитывать. Пингвины тоже не идеальны, но, поскольку они хорошо плавают, их бога не исключат.
Появляется кентавр. Марион отбивается, кричит о несправедливости суждения, но кентавр уже обхватил девушку за бедра.
— Нет, я хочу играть еще. Я хочу играть еще, — хнычет она.
Арес продолжает список проигравших. Много ошибок совершили боги слонов, мамонтов, тигров с флюоресцентной шкурой, водяных скарабеев, а также кошки с такими длинными зубами, что она не могла толком закрыть пасть.
В конечном счете большинство видов-победителей похожи на живущие на «Земле 1». И я говорю себе, что не существует ста тысяч разных способов, чтобы создать жизнь.
Обратный отсчет: 125 — 6 = 119.
Арес усаживается в кресло.
— Совет для тех, кто продолжит игру. Отваги, всегда больше отваги. Для этого есть греческое название. Hubris. Houtspah на идиш. По-французски это дерзость. Не ограничивайте себя ничем. На следующем занятии вам придется управлять человеческими стадами. Если вы решите выбрать оборонительную тактику, вспомните черепаху Беатрис, если наступательную — орла Рауля и его владычество над небом. Но, между нами говоря, будьте оригинальны и отважны, иначе вы погибли.
Я смотрю на крест. 142 857… Это число не кажется мне абсолютно невинным. По-моему, оно мне встречалось в энциклопедии…
58. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: «142 857»
Приведем загадочное число, с которым связано много историй. Начнем с умножения и посмотрим, что происходит. 142 857x1 = 142 857 142 857x2 = 285 714 142 857x3 = 428 571 142 857x4 = 571428 142 857x5 = 714 285 142 857x6 = 857 142 Постоянно появляются одни и те же цифры, меняя свое положение и двигаясь, как лента.
А 142 857x7?
999 999!
А если прибавить 142 + 857, получим 999.
14 + 28 + 57 = 99.
142 857 в квадрате дает 20 408 122 449. Это число образуется из 20 408 и 122 449. Если сложить их, получится… 142 857.
Эдмонд Уэллс «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 5
59. ВКУС КРОВИ
Мы обедаем в восемь вечера.
Эволюция блюд продолжается параллельно с нашими опытами. Тонкие ломтики карпаччо теперь не из рыбы, а из мяса животных. Когда я был смертным, ни разу не ел сырого мяса. Я с рождения не люблю вкуса крови. Здесь я поглощаю куски сырого филе козы, жирафа, бегемота и орла. Мой язык исследует протеины, не измененные никаким кулинарным приготовлением. Ни температурной обработки, ни соуса. Цапля на вкус горьковатая, фазан жирный, волокна буйволиного мяса застревают в зубах, зебра великолепна, еж горький, чайка воняет. Я не рискую попробовать слизняков, змей, пауков и летучую мышь.
Сперва мы почти не говорим, склонившись над тарелками. Я подкладываю себе мяса жирафа, оно в конечном счете довольно неплохое. Я даже различаю послевкусие лакрицы. После яиц, соли, водорослей, рыбы палитра моих вкусовых ощущений расширяется.
Как только желудки наполняются, языки развязываются. Мы начинаем обвинять друг друга в том, что хотели сделать свои творения победителями за счет других, а потом начинаем задаваться вопросом. Что это за «игра Игрек», упоминавшаяся Аресом и главными богами?
— После соревнования между животными наверняка будут соревнования между «человеческими стадами», как назвал их Арес, — заявляет Эдмонд Уэллс, напоминая, что человек теперь является следующим логическим уровнем эволюции. Номером 4.
— Надо взять обезьян и поставить их на задние лапы, чтобы освободить руки и изобрести орудия труда? — интересуется Гюстав Эйфель.
— И научить их охотиться? — спрашивает Мэрилин.
— Нужно еще будет опустить их голосовые связки, чтобы они смогли научиться говорить, — мечтает Фредди.
Нам не терпится перейти к абсолютной игрушке, homo sapiens sapiens.
— С помощью людей я создам памятники, — говорит Гюстав Эйфель.
— А я — балеты, — говорит Мата Хари. -…И песни, — продолжает Эдит Пиаф.
Нам хочется как можно скорее заняться себе подобными, вмешаться в качестве богов в жизнь имеющих мозг, способный думать, рот, способный говорить, руки, способные делать.
— Я научу их жить без богов и учителей, — заявляет Прудон.
— А я научу их любви, — мечтательно говорит Мэрилин. — Настоящей любви, без измен, без лжи. Мои люди не будут терять времени на то, чтобы от одной любовной авантюры переходить к другой. Они смогут сразу узнать родственную душу.
Мата Хари с этим не согласна.
— А какой интерес? Иметь только одного партнера за всю жизнь, как это ограничивает! Мне кажется, однако, что на Земле и ты, и я, мы обе умножали число наших опытов, возможно, получая раны, но и обогащаясь каждый раз.
Мэрилин настаивает:
— Если бы я встретила Фредди, когда была подростком, я бы не стала дожидаться Рая и не искала бы никого другого, я в этом уверена.
Эдмонд Уэллс размышляет:
— Когда я буду делать своих людей, я постараюсь, чтобы все друг друга понимали. Я изобрету язык, исключающий двусмысленности и недомолвки. Я посвящу себя до конца общению и обмену.
— А мои люди, — говорит Фредди, — будут постоянно жить с юмором. С утра кто-нибудь расскажет анекдот, над которым остальные будут смеяться весь день. Благодаря смеху мои люди достигнут духовности.
— А ты, Мишель?
Удар гонга не дает мне ответить, но я знаю, что моя задача будет заключаться в том, чтобы понять самого себя, наблюдая за людьми. Я, возможно, буду экспериментировать, чтобы посмотреть на их реакцию при самых загадочных обстоятельствах моей собственной жизни.
Появляются кентавры с барабанами и окружают нас, и мы больше не слышим друг друга. Добавляются другие инструменты: костяные флейты, гитары с корпусами из черепашьих панцирей. Молодые полубогини начинают играть на арфах со струнами из кошачьих кишок.
Следующая роль бога людей внушает мне опасения. Смогу ли я выполнить свою задачу? Когда я был смертным, меня бросила невеста и оставила бонсай. На прикрепленной к нему карточке с парфянской стрелой на прощание было написано: «Ты не смог позаботиться обо мне, сможешь ли ты позаботиться об этом растении?» Я принял вызов. Я купал свой бонсай, ухаживал за ним с помощью специальных лосьонов, давал удобрения, обрызгивал из пульверизатора листья. И все же, как я ни старался, деревце погибло у меня на глазах, и я не мог помочь простому растению.
С животным миром мне везло не больше. Намного раньше, когда я был мальчиком, гуппи в моем аквариуме всплывали кверху брюхом, и их поедали собственные собратья, тоже вскоре умиравшие. Я также помню, как ловил головастиков в луже неподалеку от загородного дома моих деда и бабушки. Я сажал их в банки из-под конфитюра, чтобы наблюдать, как они будут расти и превращаться в лягушек. Но я уехал на экскурсию с двоюродными братьями на несколько дней, а когда вернулся, обнаружил, что вода в банках испарилась и все головастики погибли, высохнув. Еще у меня были хомячки, в начале двухмесячные самец и самочка. Через несколько дней самочка произвела на свет дюжину малышей, половину которых она съела. Другие стали спариваться между собой, братья и сестры, дети и мать, дочери и отец. Через несколько недель в клетке было больше тридцати хомячков, которые совокуплялись, резвились, пожирали друг друга. А я даже не осмеливался больше заглядывать в клетку, мне было стыдно за то, что я создал подобный мир.
В двенадцать лет мать подарила мне котенка, которого я тоже не смог сделать счастливым. Сперва он носился повсюду как бешеный и обожал писать мне на подушку. И даже несколько стирок в горячей воде не могли удалить неприятный запах. К тому же, ему не нравилось, когда я его ласкаю, а самое большое наслаждение он испытывал, когда ложился на клавиатуру компьютера, в то время как я за ним работал. Повзрослев, он успокоился и начал толстеть, а его единственным занятием стало смотреть телевизор. Когда он умер от ожирения, ветеринар упрекнул меня, что я с ним не играл и перекармливал его.
А намного позже, был ли я хорошим отцом для своих детей? А для моих смертных, был ли я хорошим ангелом-хранителем?
Какая тяжелая задача — быть ответственным за других, чья жизнь от вас зависит. В конце концов, я не уверен, что доволен моим статусом бога.
60. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ЗАКОН ПИТЕРА
«В служебной иерархии каждый сотрудник имеет тенденцию подняться до уровня своей некомпетентности». Этот закон был впервые сформулирован ЛоуренсомДж. Питером в 1969 году. Он хотел создать новую науку — иерархоло-гию, занимающуюся некомпетентностью на работе. Он хотел исследовать, проанализировать и измерить ее естественное развитие внутри организаций и предприятий. Питер сделал следующее наблюдение: в любой организации, если кто-то хорошо выполняет свою работу, ему поручают более сложную задачу. Если он и с ней хорошо справляется, то получает повышение по службе. И так далее, пока не получит место, превосходящее его возможности. Там он будет оставаться бесконечно. У «принципа Питера» есть два следствия. Во-первых, в организации работа выполняется теми, кто еще не достиг своего уровня некомпетентности. Во-вторых, квалифицированный и эффективный сотрудник редко соглашается оставаться на своем уровне компетентности. Он постарается сделать все для того, чтобы достичь уровня, на котором будет совершенно неэффективен.
Эдмонд Уэллс «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 5