Цзи Дан с удовлетворением улыбнулся и вдруг увидел, что растяпа-служанка поставила чашку перед инспектором из столицы. Все девять чувств разом покинули Цзи Дана, и он подумал: «Боже мой, что же делать? Ведь он выпьет сейчас чашку и упадет мертвым!» Ему оставалось надеяться только на то, что для того, чтобы отравить столичного инспектора, нужно гораздо больше зелья, чем для того, чтобы отравить начальника округа.
Слова застряли в горле Цзи Дана, словно кость, он закашлялся и не знал, что делать. А инспектор поднял тем временем чашку, — и если вы хотите узнать, что будет дальше, — читайте следующую главу.
Итак, инспектор потянулся за чашкой. «Ах, какое несчастье, — подумал Цзи Дан, — ведь смерть его принесет гибель провинции, да и я пропаду.»
И тогда Цзи Дан приподнялся, чтобы взять из корзины на столе персик, но как-то неловко пошатнулся. Персик выскочил у него из руки и хлопнулся о край чашки. Чашка покачнулась, перевернулась и наделась сверху на персик, а чай расплескался по столу.
— Ай-ай-ай, какое несчастье, — вскочил, извиняясь, Цзи Дан.
Поднялся переполох, инспектор двумя пальцами снял с персика чашку.
— Что это? — изумился он.
Если бы в чашке был обычный яд, все бы, наверное, обошлось. Но в чашке, как вы помните, было колдовское зелье, и когда ее подняли, — о ужас, — оказалось, что персик под чашкой сморщился и сгнил, а от косточки исходит нестерпимое зловоние. Тут инспектор мигом забыл о том, что колдовства не бывает.
— Ой-ой-ой, — завопил инспектор, отскочив, как заяц, от стола, — да этот негодяй хотел меня отравить! Взять его! — и он показал на Чжу Инсяна.
На следующее утро весть об аресте Чжу Инсяна распространилась по городу. Жители были в отчаянии. Многие женщины рыдали. Но где было столичному инспектору об этом знать! Он слышал только льстивые поздравления от некоторых богатых людей.
А торговец Цуй Ань прибежал к мятежнику Ли и доложил:
— Мой племянник пытался убить Чжу Инсяна, но перепутал чашки. Теперь Чжу арестован и обвинен в покушении на инспектора! Послезавтра инспектор везет его с собой в столицу, и у нас как раз будет возможность его убить!
Чжу Инсян между тем был убит горем. Надо же ему было быть таким неудачником! Ведь его, можно сказать, обвиняли в покушении на другого человека в тот самый миг, когда он намеревался пожертвовать своей жизнью! «Наверняка Фань Чжун решит, — подумал он, — что столичный инспектор испугался выполнить свою половину сделки, а стало быть, Фань тоже свободен ото всяких обязательств!»
И вот через три дня Чжу Инсяна повезли из города в бамбуковой клетке. Отовсюду слышались жалобы. Инспектор был обеспокоен толпой, собравшейся у ворот. «Как его любит простонародье, — ужаснулся императорский родственник, — разве такую любовь можно заслужить добросовестностью и справедливостью?»
Вот прошло немного времени, и город остался далеко внизу. Процессия углубилась в горы. На широкой дороге помещалось по пять всадников в ряд, но дорога была такая старая, что, из-за мягкости здешних почв, ушла глубоко в землю. Головы всадников были выше края дороги, а головы лошадей, — ниже. Наверху шумели горные тополя и сосны, сквозь их кроны едва пронимал свет, и на душе у инспектора становилось все неспокойней и неспокойней. «Если Чжу Инсян так любим народом, вдруг кто-нибудь попытается его освободить?» — подумал инспектор. И не успел он это подумать, как передний всадник с треском провалился в яму, вырытую на дороге и искусно замаскированную листьями, и в тот же миг сверху, как град на виноградник, посыпались люди, вооруженные пиками и трезубцами. Не прошло и минуты, как стражники были связаны, а инспектор от ужаса упал глазами вниз и на некоторое время лишился чувств.
Через некоторое время он очнулся и, видя, что еще не схвачен, вскарабкался по выступающим из лесса корням, и побежал по какой-то тропинке, но, по незнанию местности, скоро оказался на верхушке скалы.
Он оглянулся и заметил позади себя четырех человек в длинных халатах, с выставленными вперед пиками.
— Негодяи, — закричал он, — я родственник самого императора, полномочный чиновник из столицы! Вы должны стать передо мной на колени!
Тут мятежники упали на колени и поползли к нему, выставив вперед пики. Инспектор попятился, — и так он пятился от них, пока не сорвался вниз с верхушки скалы.
Между тем предводитель нападающих одним ударом меча разрубил бамбуковую клетку, в которой со своим обычным достоинством восседал Чжу Инсян.
Затем мятежник вытряхнул из рукава финиковую косточку, плюнул на нее и произнес заклинание. Та мигом превратилась в вороного коня с белыми копытами и длинным хвостом. Было заметно, что коня давно не чистили. Командир перекинул Чжу Инсяна через седло, сам вскочил позади, и поскакал по лесу.
Прошло немного времени, — всадник спешился перед высокими многоярусными воротами. Он дунул на коня, и тот опять превратился в финиковую косточку. Чжу Инсян, который все еще был перекинут через седло, чуть не хлопнулся о землю, но незнакомец вежливо поддержал его.
Не прошло и мгновения, как служители в белых шелковых одеждах, с привязанными к поясу табличками из слоновой кости, подхватили Чжу Инсяна под руки и повели внутрь. Чжу Инсян очутился внутри знакомого храма, с яшмовыми ступенями и нефритовыми колоннами. Посереди храма на возвышении сидел человек в желтой одежде. В руках он держал императорский прибор для измерения времени, а на поясе у него висела обыкновенная тыква-горлянка. Это был, конечно, не кто иной, как мятежник Ли.
В это время снова послышался шум. Чжу Инсян оглянулся и увидел, что в зал втаскивают императорского родственника, инспектора-цзайсина. Тот оглядывался в немом изумлении: в самом деле, такую роскошь едва ли встретишь в шести главных дворцах Поднебесной!
Ли вскочил со своего возвышения, ткнул пальцем в инспектора и закричал:
— Негодяй! Как ты посмел арестовать такого уважаемого человека!
Инспектор Цзян только таращил глаза. Хотя утес, с которого он свалился, был не очень высок, и притом он свалился, как перепел, в сетку, подставленную мятежниками, — все-таки он не привык падать с утесов в сетки, даже если это были весьма невысокие утесы. «Стало быть, то, что мне рассказывали о бунтовщиках — все правда! — думал с ужасом он. Он был совершенно поражен, ибо, как и многие образованные люди, считал подобные вещи совершенно невозможными.
Между тем еретик, который привез за своем коне Чжу Инсяна, подошел к возвышению, поклонился Сяо Ли, и представил ему черную фасолину. Сяо Ли спрятал фасолину в тыкву-горлянку, висевшую на поясе. Тут же он расписался за возвращение фасолины в особой книге, и двое писцов приложили к росписи печать. Чжу Инсяну понравилась такая аккуратность.
А Сяо Ли сошел с возвышения, поклонился Чжу Инсяну и сказал:
— Прошу извинить, если обеспокоил вас!
Взмахнул рукавами и промолвил:
— Нынче леса полны разбойников, а дворцовые павильоны, — воров. Те, что думают о выгоде, оказываются наверху, те, кто думают о справедливости, оказываются на плахе! Днем по деревням бродят злые люди, ночью в поле вопят злые духи! Тысячи недругов терзают Поднебесную, словно больного старика. Старый человек должен умереть, — таков путь. Исходя из всех этих соображений, я и мои товарищи придумали план, который называется «план установления справедливости сразу в пяти городах». В день праздника фонарей мы овладеем пятью городами, в том числе и Хуэйчжоу. Многие чиновники, подобно малым звездам, уже перешли на нашу сторону.