- Я помогу вам, - предложила фермерша. - Видно, что у вас нет сноровки.
Лоик и Диана взялись за плечи, фермерша - за ноги, таким образом они спустили с повозки тело Жана и положили его, насколько возможно осторожно, в яму. Затем они выстроились вокруг, запыхавшиеся, вспотевшие, и им понадобилось не меньше минуты, чтобы снова обрести строгий и скорбный вид, как того требовали обстоятельства. Первой нарушила молчание, конечно, Диана.
- Нужно что-то сказать, - прошептала она Лоику, - может быть, его нужно благословить.
- Он был христианином?
- Не знаю, - сказала Люс дрожащим голосом.
- Но вы же общались с ним каждый день!.. - иронично бросила Диана.
Голос Люс повысился на два тона:
- Представьте себе, мы не говорили о религии!
- Но меня не интересует, о чем вы разговаривали! - воскликнула Диана, изобразив на лице скромность и потупив взор.
Лоик заволновался:
- Кто-нибудь знает заупокойную молитву?
Все отрицательно покачали головами, и Лоик глубоко вздохнул.
Голос его сам собой изменился, и он начал:
- Ладно! Сегодня мы хороним нашего друга и брата Жана... Жана?..
- Я никак не могла запомнить его имени, - сказала Люс стыдливым голоском. Диана, открывшая уже было рот, вынуждена была закрыть его, столько чувств и угрозы таилось во взгляде, брошенном на нее Лоиком.
- ...нашего брата Жана, погибшего на наших глазах и за нас на этой дороге. Мы предаем его земле и Господу, если Он существует... в общем, если Жан верил, что Он существует, - поспешно добавил он. - Мы ничего не знаем ни о нем, ни о тех, кто его знал и любил. Значит, - сказал Лоик, машинально крестясь, что отчасти компенсировало атеизм его проповеди, - значит, мы вручаем его тебе, Господи. Ну вот! Аминь.
- Аминь, - с облегчением повторили все присутствующие.
Взяв немного земли, Лоик бросил ее на белое покрывало, а затем с горечью и грустью отвернулся. Но может быть, в происходящем можно было найти и нечто забавное? Он уже ничего не понимал. Лоик дождался, пока остальные также бросят по горсти земли, уйдут и уведут с собой лошадь, запряженную в повозку, и оставят его наедине с мертвецом, чтобы он мог, орудуя лопатой, засыпать его землей и зарыть эту яму, выкопанную им с таким трудом два часа тому назад, а никто так и не сказал ему спасибо за это.
***
Брюно спустился в большую комнату, не испытывая никаких предчувствий.
Да и откуда им было взяться? Как можно представить себе, чтобы его любовница, прекрасная и богатая Люс Адер, одетая в шелковый костюм, вытирала тарелки какой-то кошмарной тряпкой, да еще к тому же под наблюдением крестьянина, развалившегося в своем грязном алькове? Вначале Брюно потерял дар речи, но затем ему удалось справиться с собой:
- Люс, что происходит? Мне снится или вы действительно моете посуду? Вы рассчитываете подать пример светскому обществу Парижа? Но вы просто-напросто смешны, моя дорогая!
Люс виновато и испуганно посмотрела на него, и, как обычно, этот взгляд вывел его из себя, довел до белого каления. Но в тот момент, когда она, положив тряпку на стол, готовилась открыть рот, в комнате раздалось какое-то ужасное ржание, так может кричать только в агонии человек или зверь. Брюно попятился.
- Что это такое?.. - пробормотал он.
Ноги его дрожали, и он боялся, что это не ускользнет от внимания мужлана, но тот отвернулся и, казалось, спал.
Брюно попятился.
- Что это такое?.. - пробормотал он.
Ноги его дрожали, и он боялся, что это не ускользнет от внимания мужлана, но тот отвернулся и, казалось, спал.
- Это - дедушка, он там, - вымолвила наконец эта идиотка Люс.
- Там? А он опасен?
Скорченная фигура, похожая на забытую в кресле тряпку, не несла в себе угрозы. Брюно успокоился, но Люс захотелось просветить его:
- У бедняги нет зубов, и он не может выговаривать все звуки. Но поскольку он очень вежливый, он хочет сказать "здравствуйте". Он старается, а получается "здатути". - И она усердно произнесла по слогам:
- ЗДА-ТУ-ТИ.
Изображая сострадание, Брюно смотрел на нее как на умалишенную. Но она, не чувствуя этого, продолжала:
- Ответьте же ему, Брюно! Он так старается, а вам это ничего не будет стоить. Бедняга, должно быть, очень чувствительный.
Действительно, старый дегенерат вновь заорал.
Люс начала нервничать:
- Ну же, Брюно, давайте! А то он в конце концов пожалуется нашим хозяевам. Как мы будем тогда выглядеть!
Она ему заплатит! Она заплатит за свой властный и благопристойный тон!
- Здравствуйте, месье, - сказал Брюно сначала обычным голосом, затем, видя выражение лица Люс, он почти что проорал:
- ЗДРАВСТВУЙТЕ, МЕСЬЕ! - И повернулся к ней:
- Вы знаете, это звучит патетично! Патетично и отвратительно. Соберите свои чемоданы, мы уезжаем. Где же Лоик?
По-прежнему торчит на могиле? А Диана что, тоже ковыряет киркой?
Он пытался острить, но удавалось ему это с трудом. Вид Люс у раковины поразил его. Что произошло? Как заставили женщин играть эту жалкую комедию? Им угрожали? Он подошел к ней.
- Люс, - сказал он, - с вами все в порядке?.. Как же вас заставили делать это? Кто-нибудь напугал вас? Вы чего-нибудь боитесь?
- Боюсь?.. Но кого же? Мадам Анри, но она так любезна. Или Мориса с его раненой ногой? - Она покраснела. - Ничего не соображающего, несчастного, беззубого старика? Вы шутите, Брюно!
И, пожав плечами, с рассудительным видом, Люс снова взялась за тряпку.
Брюно рассмеялся тем оскорбительным смехом, который, он знал, всегда задевал ее:
- Ах, вот как!.. Вам удалили в Париже аппендикс или чувство юмора? Ваша новая роль произведет в США фурор!.. А ваш супруг и не догадывается, какая хозяюшка с демократическим сердечком приедет к нему из Парижа: мы плачем по шоферам... мы ухаживаем за крестьянами... мы моем посуду!.. Но может быть, вы хотите вступить в коммунистическую партию, моя дорогая?..
- А что, у вас есть муж? Вот уж никогда бы не подумал!
Как выяснилось, Морис Анри не спал. В его голосе прозвучали удивление и легкое разочарование.
Брюно разозлился:
- Да уж, мой дорогой!.. У Люс есть муж, он в Лиссабоне, плюс к этому любовник - я сам, собственной персоной - и вдобавок несколько услужливых кавалеров в Париже. Так что вы предоставили свой кров отнюдь не непорочной деве, любезный... Извините... Месье Анри!
Яд, содержавшийся в слове "месье", резанул по ушам даже мирно настроенную бедную Люс.
- Если бы меня так не искалечили, если бы у меня работали обе ноги, уж я бы набил харю этому типу! - сказал Морис, обращаясь к каким-то невидимым дружкам, а может быть, и к курам, бродившим около его ног.