Но неужели он покажет, приведет беду к дядьке Ахрему?
Если покажет, то сам будто станет заодно с ними! Пособник ихний! Осудят его или не осудят - она об этом не думала, - он поможет загубить человека! Преступником будет!
Нет-нет! Он не сделает этого. Не должен! Не станет их пособником, пусть хоть и под угрозой! Он - смелый, вон как защищал ее... Но ведь тогда они могут учинить над ним бог знает что! Не учинят!.. Скорее всего - он или убежит, или обманет их... Покажет кого-нибудь другого...
Василева мать сбегала в хату, возвратилась, завязывая платок. Ганна поняла, что она собирается делать, попросила:
- Вы не ходите!.. Я сама пойду поищу! Еще, чего доброго, 4они торчат где-нибудь, банда эта!
- Нет, я пойду! Не могу я!.. Страшно мне за него...
Дед Денис поплелся на улицу, а они направились к загуменьям. Но только завернули за хлев, увидели человека, тихо двигающегося бороздой навстречу.
- Василь?! - обрадованно заспешила мать. - Жив!
Он ответил не сразу, неохотно:
- Цел!..
Ганна по его настороженности, по голосу догадалась, что было с ним. Но еще не хотела верить, когда спросила:
- Что там... с Ахремом?
- Не был там... Живой, видно...
Теперь она уже не сомневалась. Довел. Показал. Помог им, бандитам. И сочувствие и нежность кВасилю будто сразу выветрились из Ганниного сердца. Ей показалось вдруг, что не Василь, а кто-то другой, незнакомый, чужой, стоит перед ней.
С обидой, с ощущением беды, не прощаясь, Ганна бросилась огородами к своему дому.
Он побежал за ней, нагнал, схватил за руку, хотел что-то сказать:
- Ганна!
Она спокойно, но решительно вырвала руку, сказала непримиримо:
- Отойди!..
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Истина "нет ничего тайного, что не стало бы явным" была известна куреневцам, видимо, больше, чем всякая другая.
Еще напуганный Грибок никому, кроме своей жены, и слова не сказал, еще молчали взволнованные каждый по-своему Ганна и Василь, а слух о ночном событии плыл по селу от хаты к хате, от колодца к колодцу.
Слух этот, переходя от человека к человеку, обрастал богатой, чаще всего женской, куреневской фантазией, и к вечеру неясное для многих происшествие разрослось до таких размеров, что сердца не только детей, но и взрослых томились в тревоге. Говорили, что бандитов было не менее сотни, а может и больше, и что был там сам Маслак, и что Маслак сказал: если они, куреневцы, будут переделять землю, - не жить им, не ждать добра. После этого обычно шли догадки о том, что же могут сделать маслаки. Были, конечно, среди куреневцев и маловеры, которые посмеивались над слухами, доказывали, что в них девяносто девять процентов выдумки, - таких в деревне жило тоже немало.
Как бы там ни было, а в Куренях царила тревога и настороженность...
Уже в тот же день, а может и на другой утром, слух дошел через вязкую дорогу до сельского Совета, потому что уже после полудня в неуютной, длинной, похожей на хлев, хате куреневского грамотея Андрея Дятла, или, как его звали в селе, Рудого, сидел милиционер Шабета и выяснял все обстоятельства прихода бандитов.
Шабета был выдающимся, почти легендарным человеком.
Обычный милиционер, он имел тут такой авторитет, какого, вероятно, не было ни у одного не только волостного, но и уездного руководителя. Он удивлял жителей окружающих деревень редкой отвагой, преданностью делу. Не раз и не два угрожали ему бандиты, стреляли в него из обрезов, прострелили у локтя левую руку, а Шабета на своем терпеливом конике бесстрашно, неутомимо скакал из деревни в деревню, выяснял, успокаивал, наводил порядок...
Первым Шабета вызвал Грибка. Ахрем появился в хате не один, а под охраной своей сегодня очень решительной жены.
Выпроводив во двор посыльного, плечистый, полнотелый, похожий на борца Шабета, который перед этим с озабоченным видом просматривал как"ю-то бумагу, холодно взтлянул на Грибкову Адарью и приказал:
- Гражданка, прошу выйти.
- Почему это выйти?.. Или я чужая? - Грибчиха даже не шевельнулась.
- Не положено. Тут сейчас будет следствие.
- Ну и пусть!..
- Не положено, ясно?
- Или ты не знаешь меня! - Грибчиха готова была обидеться, но вдруг переменила тон, подумав, что только рассердит его: - Знаешь же, Антон, а так говоришь!..
Она сказала "знаешь" мягко, с каким-то особым значением, видимо желая напомнить о том, что не раз кормила его обедом и даже закрашенным самогоном угощала, - поклявшись, что купила на ярмарке.
- Не положено, ясно?
- Я же хочу помочь тебе в следствии этом, - подступила с другой стороны Адарья.
- Сами разберемся.
- Не разберетесь. Он без меня ничего вам не скажет! - уже упрямо, горячась, заявила Грибчиха. Она толкнула мужа: - Что ты молчишь, как язык прикусил!
- Она правду говорит... - угрюмо бросил неразговорчивый Грибок.
Шабета помолчал, будто показывая, что решить это не просто, и позволил остаться. Черт с ней, этой упрямой бабой, может, и стоящее что скажет.
И действительно, Грибок, видно, ничего не рассказал бы.
Он так был угнетен приходом бандитов и их угрозами, что сразу, едва Шабета начал допрос, попросил:
- Б-братко! Пусти меня... Я ничего не знаю...
- Как не знаешь? Приходили они к тебе?
- Приходили...
- Сколько их?
- Трое было на дворе... - ответила за Грибка жена.
- Были среди них знакомые? .. Опознали вы кого-нибудь?
- Нет! - замотал головой Грибок.
- Не узнал он, - подтвердила Адарья. - Темно было.
А двое из тех бандитов стояли молча... Только я думаю, что без своих тут не обошлось. Я так думаю - откуда они узнали, что у нас делить землю хотят? Само оно разве дошло до этого Маслака? Донес кто-то. Пришел и сказал! И, скажи ты, на днях, видно, там был. Ведь разговор о дележе начался совсем недавно!..
- И видно, кто-то из тех, кто не хочет землеустройства, - добавил Шабета.
- Ну наверно ж!..
- Кого вы подозреваете? - мягко спросил Шабета.
Глаза Грибчихи потухли.
- Не буду бога гневить, не знаю. А раз не видела, то и говорить нечего. Не схватили за руку - не вор...
- Кто-то связан с ними, факт. А кто? - не отступал Шабета.
- Не буду говорить, никого не поймала... - Бросив осторожный взгляд на дверь и приблизившись к Шабете, Грибчиха тихонько сказала: - Про Дятлика Василя, что на том конце, говорят - будто он привел!.. Он в тот вечер стоял с Чернушковой Ганной!.. - Она тут же отошла от него и на всякий случай громко заявила: - Не видела ничего, не знаю!..
Давая понять, что сказала все, она поднялась со скамейки и попросила:
- Только вы о том, что я сказала... никому!..
- Хорошо, - пообещал Шабета.
Может, никогда еще не было у Ганны, охваченной противоречивыми чувствами, такого тяжелого р-азговора, как в этот день с милиционером. Она не беспокоилась за себя, совесть у нее была чиста, она знала, что позвали ее сюда в качестве свидетеля. Ганна тревожилась о Василе. И хотя Шабета вначале ни словом не упомянул о Василе, допрашивая, как выглядели бандиты, их приметы, голоса, поведение, она думала об одном: сейчас будет решаться судьба Василя. Что она скажет милиционеру?
- Значит, в тот вечер вы сидели с Дятлом Василем... - выслушав ее, не спросил, а как бы повторил Ганнины слова Шабета.
Ганна кивнула.
- И вы ничего не ждали, ни о каких бандитах не думали?.. А они вдруг подошли и - прямо к вам? Так сразу и подошли! Как это они вас так сразу нашли?
- Не знаю... Мы там уже много раз были...
- Допустим, что вас видели там не раз. Допустим, что на вас направил кто-нибудь, а сам остался в тени...
Ганна с облегчением отозвалась:
- Я и сама так думала! Кто-то показал, подвел!.. Чужими руками захотел жар загрести!..
- Кто это мог быть?
- Не знаю...
- Загадка... Туман... - задумчиво произнес милиционер.