Основным его делом было теперь ничегонеделание, и он довел это занятие до высокого совершенства. Эта способность Литлмора вызывала жгучую зависть у Руперта Уотервила, который был на десять лет его моложе и слишком отягощен честолюбивыми помыслами и заботами - не очень тяжелыми порознь, но составлявшими вкупе ощутимое бремя, - чтобы спокойно ждать, когда его осенит. Уотервил полагал это большим талантом и надеялся когда-нибудь тоже им овладеть; это помогало обрести независимость, не нуждаться ни в ком, кроме самого себя. Литлмор мог молча и неподвижно просидеть весь вечер, покуривая сигару и разглядывая ногти. Поскольку все знали, что он славный малый, к тому же сам нажил себе состояние, никто не приписывал такое его скучное времяпрепровождение глупости или угрюмости. Это говорило скорее о большом жизненном опыте, о таком запасе воспоминаний, что перебирать их в памяти хватит до конца дней. Уотервил чувствовал, что если с пользой употребить ближайшие годы, быть начеку и ничего не упустить, то он накопит достаточный опыт и, возможно, лет в сорок пять у него тоже достанет времени разглядывать свои ногти. Ему представлялось, что так погружаться в созерцание - не буквально, разумеется, а символически - может только светский человек. Ему представлялось также - возможно, без достаточных на то оснований, ибо он не ведал, каково на этот счет мнение государственного департамента, - что сам он вступил на дипломатическую стезю. Он был младшим из двух секретарей, наличие которых делает personnel [личный состав (фр.)] американской миссии в Лондоне столь многочисленным, и в настоящее время проводил в Париже свой ежегодный отпуск. Дипломату пристало быть непроницаемым, и, хотя в целом Уотервил вовсе не брал Литлмора за образец - можно было найти куда лучшие образцы в американском дипломатическом корпусе в Лондоне, - он полагал, что выглядит достаточно непроницаемо, когда вечерами в Париже в ответ на вопрос, чем бы он предпочел заняться, отвечал: ничем, и просиживал весь вечер перед "Гран кафе" на бульваре Мадлен (он был очень привержен в кофе), заказывая одну за другой demi-tasses [полчашечки (фр.)]. Литлмор даже в театр ходил редко, и описанное нами посещение Комеди Франсез было предпринято по настоянию Уотервила. За несколько вечеров до того тот смотрел "Le Demi-Monde" ["Полусвет" (фр.)], и ему сказали, что в "L'Aventuriere" он увидит обстоятельную трактовку того же сюжета - как воздают по заслугам женщинам, которые любыми средствами готовы втереться в почтенную семью. Он счел, что в обоих случаях дамы заслужили свою участь, но предпочел бы, чтобы поборникам чести не приходилось так много лгать. Они с Литлмором были в хороших, дружеских, хотя и не очень близких отношениях и много времени проводили вместе. На этот раз Литлмор не сожалел, что пошел в театр, ибо его весьма заинтриговала новая ипостась Нэнси Бек.
2
Однако с визитом Литлмор решил повременить; оснований тому было более чем достаточно, и не обо всех из них стоит упоминать. Когда он наконец собрался, то застал миссис Хедуэй дома и не удивился, увидев в гостиной сэра Артура Димейна. Что-то неуловимое в атмосфере свидетельствовало о том, что визит этого джентльмена сильно затянулся. Литлмор предполагал, что при данных обстоятельствах тот поспешит откланяться - ведь хозяйка, должно быть, осведомила его о давней и близкой дружбе, связывающей ее с Литлмором. Возможно, у баронета есть на нее определенные права - судя по его виду, это именно так, - но чем они определеннее, тем скорее он может позволить себе проявить деликатность и временно отказаться от них. Так раздумывал Литлмор, в то время как сэр Артур сидел, не сводя с него глаз и ничем не выказывая желания отбыть.
Миссис Хедуэй была сама любезность она и всегда держалась так, словно знает вас тысячу лет, - горячее, чем того требовал случай, попеняла ему за то, что он не собрался раньше ее навестить, но и самые ее укоры тоже были проявлением любезности. При дневном свете миссис Хедуэй выглядела несколько поблекшей, но выражение ее лица было не подвластно времени. Она занимала лучшие апартаменты в отеле и, судя по роскоши обстановки и туалетов, была чрезвычайно богата; в передней, за дверью, сидел ее фактотум (*6); она, несомненно, умела жить. Миссис Хедуэй попыталась вовлечь сэра Артура в общий разговор, но тот, хотя упорно продолжал сидеть, вовлекаться не пожелал и лишь улыбался, не говоря ни слова, - ему было явно не по себе. Поэтому беседа их носила светский характер - качество, в прежние дни меньше всего присущее беседам миссис Хедуэй с ее друзьями. Англичанин глядел на Литлмора странным упорным взглядом, что тот, посмеявшись про себя, сперва приписал обыкновенной ревности.
- Дорогой сэр Артур, мне бы очень хотелось, чтобы вы ушли, - обратилась к молодому человеку миссис Хедуэй минут через пятнадцать.
Сэр Артур поднялся и взял шляпу.
- Я думал, что окажу вам услугу, если останусь.
- Чтобы защитить меня от мистера Литлмора? Я знаю его с детства... я знаю худшее, на что он способен, - она послала свою прелестную улыбку вслед уходящему гостю и неожиданно добавила: - Я хочу поговорить с ним о прошлом.
- Это как раз то, о чем я хотел бы услышать, - сказал сэр Артур, останавливаясь на пороге.
- Мы будем болтать по-американски, вы нас не поймете... Он говорит на английский манер, - объяснила она, как всегда, исчерпывающе и кратко, когда баронет, заявив, что вечером он в любом случае придет, закрыл за собой дверь.
- Ему не известно ваше прошлое? - спросил Литлмор, стараясь, чтобы его вопрос не прозвучал слишком дерзко.
- Ах, я все ему рассказала, но он не понимает. Эти англичане такие странные; боюсь, они не очень умны. Он никогда не слышал, чтобы женщины... - миссис Хедуэй не договорила, и Литлмор заполнил паузу смехом.
- Ну, что тут смешного? А впрочем, неважно, - продолжала она. - На свете есть много такого, о чем они не слышали. Все равно англичане мне нравятся - во всяком случае, он. Он настоящий джентльмен - вы понимаете, что я хочу сказать? Только он слишком засиживается у меня, и с ним немного скучно. Я очень рада для разнообразия видеть вас.
- Вы хотите сказать, что я не джентльмен? - спросил Литлмор.
- Ну что вы! Вы были джентльменом в Нью-Мексико. Я думаю, вы были там единственным джентльменом; надеюсь, вы им и остались. Поэтому я поздоровалась с вами в театре. Я ведь могла сделать вид, что знать вас не знаю.
- Как вам угодно. Еще и сейчас не поздно.
- Но я вовсе этого не хочу. Я хочу, чтобы вы мне помогли.
- Помог?
- Как вы думаете, он все еще здесь?
- Кто? Ваш бедный баронет?
- Нет, Макс, мой фактотум, - не без важности произнесла миссис Хедуэй.
- Понятия не имею. Хотите, посмотрю?
- Нет, тогда мне придется дать ему поручение, а я, хоть убей, не знаю, что бы такое придумать. Он часами сидит в передней; привычки мои просты, и ему нечего делать. Прямо беда, нет у меня никакого воображения.
- Бремя роскошной жизни, - сказал Литлмор.
- О да, я живу роскошно. И в общем-то, мне это по вкусу. Боюсь только, как бы он меня не услышал. Я так громко говорю - еще одна привычка, от которой я стараюсь избавиться.
- Почему вы хотите стать другой?
- Потому что все стало другим, - с легким вздохом ответила миссис Хедуэй. - Вы слышали, что я потеряла мужа? - спросила она внезапно.
- Вы имеете в виду мистера... э-э... мистера?.. - Литлмор приостановился, но она, по-видимому, не поняла почему.
- Я имею в виду мистера Хедуэя, - с достоинством сказала она. - Мне немало выпало на долю, с тех пор как мы с вами виделись в последний раз: замужество, смерть мужа, неприятности - всего не перечесть.