Иоанн, родившийся на далеком приволье русского Севера и ставший духовником русского царя. На его могиле была устроена свалка, и какое счастье, что ныне он причислен к лику святых и православная жизнь снова возродилась там, где царила мерзость запустения...
Мой дед Константин Карлович Флуг умер в 1920 году от голода в Петрограде. Однажды революционный солдат из симпатии к деду снял с него красивую шинель горного инженера и дал свою - рваную солдатскую. "Так тебя точно не прикокошат", - сказал он. Потом как-то на Невском деду стало плохо, и он присел на обочину панели. Какие-то девочки, видя нищего старика в рваной шинели, положили рядом с ним копеечку. Она хранилась у нас до войны. Его сын Кока - Константин Константинович Флуг, бывший белым офицером, чудом ушел на рассвете через крышу дома, в котором собранные там пленные офицеры к утру должны были быть сожжены заживо. Это была семейная тайна. Впоследствии он стал ученым-китаистом и работал с академиком Алексеевым. У дяди Коки были серьезные труды по китаистике. В предисловии к одному из них - "История китайской печатной книги Сунской эпохи Х - XIII вв., изданному Академией наук СССР (1959 г.), написано: "Научные интересы К. К. Флуга заключались в области изучения китайской книги не только как таковой, но главным образом как источника обширнейших сведений по самым разнообразным вопросам. Его научные изыскания в области китаеведения и идут в основном по этой линии. Он являлся китаеведом с исключительным знанием этих источников, блестяще владеющим китайским языком, прекрасным знатоком китайский рукописи.
Имя К. К. Флуга в китаеведческой литературе хорошо известно. Им написано более 20 научных трудов..."
Я помню его лицо - дяди Коки, когда он смотрел со мной в кинотеатре "Аре" на площади Льва Толстого фильм "Чапаев". В эпизоде, когда русские офицеры гордо, в полный рост шли в психическую атаку, а красные, лежа в канаве, косили их из пулемета, он не удержался и захлопал. На него все зашикали, а я долго не понимал, почему же он хлопал. Может быть, он сам был участником такой же атаки, когда белое воинство, ввергнутое в братоубийственную войну, шло под барабанный бой на верную смерть. Далее по фильму, когда ночью подбирались к спящему часовому, кто-то из темного зала закричал: "Атас!" Это были мальчишки...
Брат дяди Коки, Валериан Константинович Флуг, был выслан из Петербурга вместе со своей женой Наталией и со всей семьей. Когда его старший сын был схвачен "за подготовку белогвардейского переворота и антисоветскую пропаганду" - у него при обыске обнаружили охотничий нож и старый штык, который мальчишка нашел на помойке, - средний сын пошел в Петроградское ЧК на Литейном и вступился за него, сказав, что он так же думает, как и его старший брат. Первому, по-моему, было 16 лет, а второму - 15; он тоже получил срок. Самый младший их брат Александр был выслан позднее. Сам Валериан Константинович давно умер в ссылке. Тетя Наташа - тоже (девичья фамилия ее Звонарева).
Несколько лет назад приехал симпатичный молодой человек лет двадцати. "Я Ваш племянник - Илья Флуг. Мои родственники в Волгограде Вас недолюбливают, но я хотел бы просить Вас дать мне немного денег и помочь уехать за границу". Уходя, он сказал: "Я буду вам писать. Хорошо иметь такого дядю". Прискорбно, что он больше не появлялся, а адреса своего не оставил...
Великий Князь Константин Романов и мой двоюродный дед генерал Ф. А. Григорьев
Я помню сестру бабушки - жену генерала Федора Григорьева: бодрая, с миндалевидными глазами и седыми волосами, причесанными волной наверх, как у Нордман-Северовой на картине Репина. Я часто играл на полу в солдатики и первое, что видел у входящих гостей, - ноги. Мне запомнилась высокая шнуровка ее изящных сапожек, которых уже никто не носил в 30-е годы, - как у Незнакомки Блока.
Ее муж, бывший директор Первого Петербургского кадетского корпуса, умер своей смертью, так как за него вступились некоторые красные командиры, окончившие когда-то этот корпус у всеми любимого "дяди Феди". Изменив присяге, данной государю, они, очевидно, не забыли свою кадетскую счастливую юность. Старший сын Григорьевых Артем остался в Финляндии, где служил накануне переворота. Я его никогда не видел. Говорили, что он позже эмигрировал в Швейцарию. Младший, Юрий, накануне Октябрьской трагедии стал старшим офицером на императорской яхте "Штандарт". Я хорошо его помню, и у меня до сих пор сохранилась маленькая, сантиметра два, серебряная мумия с открывающейся крышкой крохотного саркофага. Он, еще будучи гардемарином, подарил этот сувенир из Египта моей матери, вернувшись из кругосветного путешествия. Я помню его всегда подтянутую фигуру, загорелое лицо, белоснежные, рано поседевшие волосы, аккуратно расчесанные на косой пробор, - типичный белогвардеец из советских фильмов. Даже, по-моему, всем дамам ручки целовал. Мне он нарисовал синим карандашом белого медведя. Я помню его быстрые штрихи и образ доброго зверя, подаренный на память, трехлетнему племяннику. Он был как враг народа выслан в Казахстан в 1934 году; время смерти его неизвестно. Говорили, что путь "дворянских" поездов, идущих из бывшего Петербурга в Азию по специально построенным веткам железной дороги, обрывался в песках Каракумов. Пленников выкидывали на раскаленный песок, а пустые составы возвращались за новыми жертвами в город Ленина.
Дочь Григорьевых - тетя Вера Григорьева, часто заходившая к нам, не была красавицей. У нее имелся любовник - дюжий пролетарий с усами, как у Максима Горького. Мама называла его иронически "Верочкин пролетариат" и говорила, что ее теперь не посадят.
Однажды я с мамой побывал у нее в гостях - крохотная комната, стол, стул, кровать, и во всю стену - портрет царского сановника в эполетах, грудь в орденах и медалях, с продырявленным пулей лбом. "Вот из-за этого портрета тебя и заберут, несмотря на связь с пролетариатом", - пошутила, помню, мама.
"Но это же мой отец - генерал Григорьев".
"Донесут и спрашивать не станут - типичный царский сатрап", - продолжала мама. Тетя Вера шепотом говорила (она работала на станции Ленинград-товарная): "Эшелон за эшелоном отборного зерна идет к Гитлеру в Германию, что они делают?" Но посадили не тетю Веру, а ее друга - пролетария. Видно, не помогло рабочее происхождение другу дочери царского генерала. Когда я смотрю на портрет "Буревестника революции" - М. Горького, - всегда вспоминаю друга тети Веры. У него было доброе усталое лицо. Она понимала, что родственники не уважают ее за эту связь, и была с ним подчеркнуто, амбициозно простой. "Василий такой прекрасный человек", - говорила она утвердительно, не ожидая поддержки. В начале войны тетя Вера переехала к нам, потому что ее дом разбомбили.
Сегодня, когда я пишу эти строки, я хотел бы назвать единственного оставшегося в живых человека, который связывает меня с давно ушедшими предками, входившими в мир моего детства, человека, знавшего моего деда, бабушку, всех родственников со стороны матери. Это Ольга Николаевна Колоколова.
Говоря о ней, должен заметить, что генерал Федор Алексеевич Григорьев, директор Первого Петербургского кадетского корпуса, являлся родным дядей ее матери Ольги Константиновны Скуратовой (в замужестве Колоколовой).
Муж Ольги Константиновны - Колоколов Николай Александрович - был курсовым воспитателем Александровского Императорского лицея, бывшего Царскосельского.
После обыска на его квартире (который проводила дамочка в кожаной куртке с чекистами) был арестован и просидел несколько лет в заключении.