Он так хорош! А я — пигалица с пучками крашеных волос и обгрызенными ногтями!
— Какой у тебя рост? — мама тоже обшаривала взглядом фигуру Байрона.
— Метр восемьдесят семь. Семьдесят восемь килограммов. Группа крови вторая, резус отрицательный. Вы что-нибудь ели с утра? Я голодный.
Мы с мамой удивленно посмотрели друг на друга.
— Готовит каждый сам себе, — почему-то виновато объяснила я. — Последние полгода мама по утрам пытается изобразить гренки, но они получаются несъедобными.
— Я еще кашу варю! — возмутилась Мамавера. — Гречневую…
Байрон вышел на лестничную площадку. Торшер тут же засветился желтым абажуром. Потом он сходил в кухню. Вернулся с открытым пакетом кефира и булкой. Сел жевать в кресло перед выключенным телевизором, закинув ногу на ногу. Мы с мамой опять переглянулись. Сзади нам был виден его затылок с хвостиком волос, перетянутых резинкой, и большая ступня в черном носке.
Мама со второй попытки встала с дивана, обошла кресло и стала смотреть, как Байрон ест. Я прилегла, не сводя взгляда со ступни, и чувство умиления от вида его ноги разлилось теплом по телу.
Байрон доел, поставил пакет на пол и развернул кресло. Теперь мама оказалась сбоку от него. Она стояла у подоконника с унылым видом потерявшегося человека и не сводила взгляда с пакета на полу.
— Давайте обсудим нашу проблему, — предложил Байрон.
— Да уж!.. — очнулась мама. — Хотелось бы услышать, что ты считаешь проблемой.
— Текила беременна, — просто ответил Байрон. — Я, конечно, могу на ней жениться, но постоянно жить вместе — вряд ли.
— Как интересно, — завелась мама, — где это вы собираетесь жить вместе?
Меня насторожило другое:
— Не можешь постоянно? Почему?
— Я полигамен, — буднично объяснил Байрон.
Мама изобразила свою кривую усмешечку, но глаза ее растерянно шарили по лицу Байрона.
— Лилька, — заметила она, — тебе стоит призадуматься. Если исходить из твоего сексуального опыта, то наш мальчик, похоже, не любит презервативы. Для полигамного самца это весьма неосмотрительно. У твоего ребенка может оказаться много братиков и сестричек.
— Я сама виновата. У меня перебои с месячными. Я перестала обращать на это внимание.
— А потому что ты истощена! — повысила голос Мамавера. — Нехватка веса, зато как удобно пролезать в форточки!
— Ты можешь быть рядом со мной каждый день часов по пять? — униженно попросила я Байрона. — Хотя бы первое время, пока мой организм этого требует.
— Я постараюсь, — кивнул Байрон.
— Вы ненормальные, — шепотом сказала Мамавера. — Эй, детки! Это не компьютерная игра, это девять месяцев распухания, потом — роды, пеленки, памперсы, болячки и постоянный недосып! Для остроты ощущений добавьте к этому насущную необходимость получения образования! И где вы собираетесь проводить столь увлекательный гейм? В нашей двухкомнатной?
— Текила, ты хочешь жить с матерью в твоем состоянии? — спросил Байрон.
Я ответила, не раздумывая:
— Нет.
— Все-таки помощь, совет и присутствие родного…
— Нет! — перебила я его.
— Лилька! — возмутилась Мамавера.
Байрон пожал плечами:
— У меня жить нельзя. Моя мать сумасшедшая. Оставить ее я тоже не могу, психушка исключена. Предлагаю купить тебе квартиру. У нас хватит на однокомнатную в хорошем районе.
— Сумасшедшая? — мама вцепилась пальцами в подоконник. — Полигамный самец с дурной наследственностью! В моем доме?! С моей дочерью!.. Лилька, я тебе настоятельно рекомендую подумать…
— Нет! — перебила я. — Никаких абортов.
Мама прошлась по комнате.
— Напомните, пожалуйста, как вы вообще нашли друг друга, — вдруг попросила она и постучала себя по лбу пальцами: — Я не могу понять, как такое могло произойти!
Я пожала плечами, посмотрела на Байрона. Он улыбнулся и кивнул.
— Зимний лагерь три года назад, помнишь? Ты еще не хотела меня отпускать, — сказала я.
— Прекрасно помню, — кивнула мама. — А разница в возрасте? Восхищенная старшеклассником семиклассница — это понятно, но ты-то почему обратил на нее внимание? Ни намека на половые признаки, всегда одна, замкнута, огрызается!
— Оказалось, что у нас есть нечто общее, — улыбался Байрон. — Шпионское прошлое отцов.
— Прекрати-и-и… — протянула мама и села ко мне на диван.
— Нет, серьезно. Я сказал, что мой отец был шпионом и погиб, выполняя важное задание. А Текила вдруг спрашивает: «Награжден посмертно?» Нет, — говорю, ничего об этом не знаю.
— А я тогда спросила, видел ли он могилу своего отца? Оказалось — не видел. И я не видела. У меня нет фотографий отца, и у него — ни одной. Мы с Байроном отошли от толпы подальше и обменялись имеющейся у нас информацией. Информации было минимум, сама знаешь. Но из шеренги других отцов этого заезда — менеджеров, охранников, научных сотрудников и предпринимателей — наши отцы явно выпадали. Так мы и познакомились. А на другой день…
— А на другой день я замутил такую бучу: предположил, что Текила — моя сестра. Раз уж так все сошлось.
— Да, — вздохнула я, — было смешно.
Мама покачала головой:
— Детский сад, да и только! Хочешь посмотреть на могилу своего отца? — она сказала это вполне серьезно.
Я задумалась.
— Не знаю, стоит ли мне сейчас ходить по кладбищу…
— Конечно, стоит, — уверила меня Мамавера. — Убедишься, по крайней мере, что фамилия твоего отца не Бирс. Кстати, о твоем отце, — мама ткнула пальцем в сторону Байрона, — недавно ты говорил, что он сидел и ни слова о смерти.
— Это отдельная история. Больше касается матери, чем отца. Когда его посадили за измену Родине, ей предложили сменить фамилию и вообще забыть этого человека. Мать его и похоронила. Во избежание позора. Она была тогда известной арфисткой. Полтора года назад отец приехал в Питер. Мать съехала с катушек. Никак не может для себя решить — живой он или мертвый. Ну так что, едем? — Байрон встал.
— Куда? — спросили мы с мамой хором.
— На кладбище.
Жертва
На кладбище в субботу было много народа. Громкие крики ворон — уже смеркалось, и они кружили плотными стаями над старыми деревьями, готовясь к ночлегу. Бесконечно длинные проходы между оградами в поисках нужной могилы. Мама два раза выходила не на ту линию. Потом вдруг оказалось, что мы уже на месте: никакой ограды, два почти одинаковых камня — темный и светлый. На темном — выпуклый мужской профиль, имя, годы жизни.
— Марк Яловский, — прочитала я вслух. — Умер в сорок четыре года.
Провела рукой по камню там, где нос выступает, и посмотрела на маму вопросительно:
— Яловский?..
— Бондарь — моя девичья фамилия, — на кладбище мама вдруг стала спокойной и веселой. — И твоя тоже.
— А рядом женщина похоронена, — сказал Байрон. — Странно, тот же год смерти. Вы ее знали?
— Нет, — ответила Мамавера, покосившись в его сторону.
— Марина… — он замешкался, — Марина Яло…
Я вздрогнула.
— Яловега, — прочел наконец Байрон и постарался успокоить меня улыбкой: — Извини, плохо видно. Странная фамилия.
— А на памятнике слева фамилия Замахнибейся, — показала мама рукой. — Достаточно, или еще погуляем? Почитаем, так сказать.
Мы медленно пошли к выходу. Мне что-то мешало дышать. Не хватало еще разреветься. Хватаю Байрона за рукав. Он тут же лезет в карман и достает… свой большой носовой платок.
— А может такое быть, что отец вез орхидею этой Яловеге? — спрашиваю я, отвергая платок, и шепчу Байрону: — Ты вообще его стираешь?
— Нет, — он убрал платок. — Но сегодня, похоже, придется.
— Не может такого быть, — категорично отмела мою версию мама.