-- Пойдем домой. -- Матери стало неловко, потому что она почувствовала в их молчании суд себе.
-- Что, Витька... в ссылку ссылают? -- сказал старик.
-- В какую ссылку?! -- вспыхнула мать. -- Что ты, дедуш-ка, говоришь-то!
-- Да я шутейно, -- успокоил старик. -- Так я... болтанул. В гости он поедет. Хорошее дело.
-- Пойдем, Витя, -- опять сказала мать.
Витька сидел. Молчал.
-- Я не в осуждение говорю, -- продолжал старик. -- Кого осуждать? Такая теперь жизнь. Но вот раньше понимали: до семнадцати годов нельзя парня из дома трогать. У нас тада вся деревня на отхожий промысел ходила... И вот, кто поум-ней был -- отцы-то, те до семнадцати лет сына в город не от-пускали. Как ушел раньше, так все: отстал человек от дома. Потому что -не укрепился, не окреп дома, не пустил ко-решки. А как раньше время оторвался, так все: начинает его крутить по земле, как лист сухой. Он уж и от дома отстал, и от крестьянства... А потому до семнадцати, что надо полю-бить первый раз там, где родился и возрос. Как полюбил на месте -дома, так тебе это и будет -- родина. До самой твоей смерти. Тосковать по ей будешь...
-- Чего ты, дедушка, мелешь лежишь! -- осердилась мать. -- "Полюбил", "не полюбил"... Чего попало! Пойдем, Витька.
Витька встал... Подал Юрке руку.
-- Пока.
-- До свиданья. Пиши.
-- Ладно. Ты тоже пиши. До свиданья, деда.
-- До свиданья, Витька. Не забывай нас.
-- Господи, прямо как на войну провожают... -- не могла скрыть удивления мать. -- Или, правда, -- на заработки куда. Он едет-то -- двадцать верст отсюда! К дяде родному.
-- Это хорошо, -- опять сказал старик. -- Чего же?
Потом, когда шли по улице, мать сказала:
-- Тебе там хорошо будет, Вить.
Витька молчал.
-- Неохота?
Витька молчал.
Мать тоже замолчала.
Зато дома мать выпряглась.
-- Никуда он не поедет, -- заявила она брату с порога. -- Не пущу. Вот.
Дядя засмеялся.
-- Ну, конечно, не надо: а то он там... потеряется. Заблу-дится. Волки его съедят... Витька, а ты-то чего? Тоже, как ба-ба, елки зеленые! Чего ты? Мужик ты или не мужик?..
Ехали в деревню к дяде в легком коробке, сытая сильная лошадь бежала податливо. Коробок мягко качался на рессо-рах.
-- Витька, почему ты не учишься, как все люди, -- хорошо?
-- Все, что ли, хорошо учатся! У нас в классе семь двоеч-ников.
-- А тебя разве самолюбие не заедает, что ты попал в эту семерку?
Витька промолчал на это.
-- И все семь -- мальчишки? Или и девчонки есть?
-- Одна. Мы ее жучим, чтоб она исправлялась. Она бес-толковая.
Дядя захохотал.
-- Дак а себя-то... ха-ха-ха!.. Себя-то чего не жучите? О какие!.. А вы-то чем умнее -- такие же двоечники, как она. А? Витьк?
-- Она к нам не касается. Она же работать не пойдет.
-- Во-он вы куда-а!.. -- понял дядя. -- Вот оно что. Та-ак. Ну и кем, например, ты хочешь работать? Когда подрастешь мало-мало.
-- Шофером.
Дядя даже сплюнул в огорчении.
-- Дурак! Вот дурак-то! Это вас кто-нибудь подговаривает там? Или вы сами придумали -- с работой-то?
-- Сами.
-- Вот долдоны-то! А учителя знают про ваш уговор?
-- Нет. По восемь классов мы как-нибудь кончим...
-- Тьфу! -- расстроился дядя. -- Хоть поворачивай и вы-давай всю эту... шайку. Ты думаешь, шофером -- хитрое де-ло? Это ведь кому уж деваться некуда, тот в шофера-то идет. Голова садовая! Ну, ничего, ничего! Я возьмусь за тебя. Шо-фером!.. Да это уж кого приперло: грамотешки нет -- ну, в шофера. А так-то его бы черт туда затолкал, в шофера-то. А тебе... Ну, ничего, я тебя направлю на путь истинный. Ты у меня пятерочник будешь -- на удивление всем.
А ехали лесом, воздух в лесу был зеленый. Тишина пуга-ла. Витьке было интересно... И грустно.
Ох, то-о... -
запел вдруг дядя негромко, задумчиво, -
...То не ве-ете-ер ве-етку клонит,
Ох, да не дубра-авушка-а шумит:
То-о мое, ох, мое сердечко сто-онет,
Как, ох, как осе-енни-ий лист дрожи-ит...
И замолчал. И задумался.
-- Эх, Витька-а, -- сказал дядя невесело, -- махнулся б я с тобой годами. Эх, и махнулся бы -- не глядя! Я б -- не то что учиться, я бы черту рога свернул. Знаю теперь, как их свернуть можно, только... Но нам, Витька, война дорогу пере-ехала. Война, будь она проклята. Не война, так я б теперь высоко-о летал. Да-а... А ты учиться не хочешь. Глупыш ты та-кой.
-- Мама же вон не воевала, а тоже не выучилась.
-- Мама не воевала, зато с голоду пухла здесь... Мама лет с пятнадцати работать пошла. Чего ты на маму киваешь? Счас не то время. Счас ты бо-ольшого дурака сваляешь, если не выучишься. Большого, Витька. Попомни мое слово.
...Приехали в деревню затемно.
Распрягли во дворе лошадь, дали ей овса.
-- Ну, пойдем знакомиться... Не робей, там все свои.
В большой прихожей избы сидела за столом одна только круглолицая, ясноглазая, чем-то отдаленно напоминающая Витькину мать девушка, учила уроки.
-- Знакомьтесь, брат с сестрой, -- сказал дядя Коля.
-- Это Витя? -- радостно спросила девушка.
-- Витя. Собственной персоной. -- Дядя разделся, взял у Витьки чемодан. -- Раздевайся, Витька, будь как дома. Где все-то? Мать...
-- Телевизор у Баевых смотрят.
-- А наш чего же?
-- Опять сломался. Раздевайся, Витя! Давай, я тебе помо-гу. Ну?.. Меня Ольгой зовут... -- Ольга помогла Витьке снять пальтишко. Была она рослая, красивая и очень какая-то про-стая и приветливая. Витьке она очень понравилась.
-- Надо же: такие глаза, и парню достались! -- засмеялась Ольга.
Глаза у Витьки, правда, девичьи: большие, синие. Витька смутился. Нахмурился.
-- Ты сперва не глаза разглядывай, -- строго сказал отец, -- а давай-ка накорми нас. Потом уж глаза разгляды-вай. А потом сделаешь мне его отличником. Срок -- три ме-сяца.
В городке дела хоть медленно, но подвигались к заверше-нию.
В одно воскресенье Владимир Николаич пригласил Гру-шу к себе домой.
Шли принаряженные по улицам городка.
-- Меня тут... некоторые знают... -- предупредил Владимир Николаич, -могут окликнуть или позвать... куда-ни-будь.
-- Куда позвать?
-- В пивную. Не надо обращать внимания. Ноль внима-ния. Я их больше никого не знаю, оглоедов. Чужбинников. Я сейчас опять на почете стал... Меня в приказах отмечают. Они злятся. Им же ведь все равно: уровень, не уровень -- лезут!..
-- А самого-то не тянет больше к ним?
-- К ним?! Я их презираю всех до одного!
-- Хорошо, -- искренне похвалила Груша. -- Это очень хорошо! Теперь жить да радоваться.
-- Я и так пропустил сколько времени! Я бы уж теперь главным был.
-- А теперь-то еще опасаются пока главным-то ставить?
-- Я думаю, что уже не опасаются. Но дело в том, что у нас главным работает старичок... Он уже на пенсии вообще-то, но еще работает, козел. Ну, вроде того, что -- неудобно его трогать. Но думаю, что внутреннее решение они уже при-няли: как только этот козел уйдет, я занимаю его кабинет.
Пошли через городской парк.
Там на одной из площадок соревновались городошники. И стояло много зрителей -- смотрели.
Владимир Николаич и Груша остановились тоже, по-смотрели...
-- Делать нечего, -- негромко сказал Владимир Никола-ич, трогаясь опять в путь.
-- А у вас, Владимир Николаич, я как-то все не спрошу, родные-то здесь не живут?
-- Здесь! -- почему-то воскликнул Владимир Никола-ич. -- Тут вот в чем дело: они все на известном уровне, а я -- отстал, когда принялся злоупотреблять-то. Ну, и... намети-лось такое охлаждение. -- Владимир Николаич говорил об этом, не сожалея, не огорчаясь, а как бы даже злясь на этих, которые "на известном уровне". -- Но они об этом еще круп-но пожалеют. Я им не... это... не мальчик, понимаешь, кото-рого можно сперва не допускать к себе, потом, видите ли, до-пустить. У меня ведь так: я молчу, молчу, потом ка-ак покажу зубы!.. Меня же вот в районе-то -- все же боятся. Как выез-жаю куда с ревизией...