Подошла к подоконнику, вынула из сумки записную книжку, что-то нашла там, еще минуту постояла там, а потом повернулась к нам, а лицо у нее побелело и трясется, и говорит Рашиду, я даже голос не узнал, до того он сразу стал хриплым и грубым, как у мужчины:
- Свинья! Грязная вонючая свинья! Ты опять за старое
принялся?
Рашид сразу проглотил все, что у него во рту было, чуть не
подавился.
-Что случилось? Что с тобой?!
И тут такое началось! Я никогда еще до этого не слышал,
чтобы женщина такими словами ругалась, я, конечно, все эти
слова знаю, но, оказывается, когда женщина их говорит, они
совсем другими становятся, в тысячу раз ругательнее становятся. А она ведь не просто говорила, а орала так своим новым хриплым мужским голосом, что, наверное, на берегу было- слышно. А потом и орать перестала, начала выть, даже жутко стало. Стоим мы с бабушкой и смотрим и не знаем, что делать. Рашид попробовал к ней подойти, да не тут-то было, она ему чуть глаза не выцарапала, случайно промахнулась, только на щеках две красные полосы остались. Дети плачут, мы с бабушкой стоим и не знаем, что делать. Сперва я ничего понять не мог, а потом все стало ясно. Оказывается, на бумажке был записан номер телефона Наили, Аделя проверила по своей книжке, Наиля ей сама туда свой номер записала, и поняла, что это за номер на бумажке
у Рашида. А потом она стала ему угрожать, стоит перед ним, трясется всем телом от злости и кричит.
- Я тебе, - говорит, - объясню кто я такая! Посмотришь, - что я с тобой сделаю, - забыл, что все на мое имя, и дача эта, и машина, и сберкнижка! Забыл? Нинего, напомню! Я тебе все объясню где полагается... - Орала она так, а потом, видно, силы у нее кончились, села на тахту и заплакала, обхватила голову руками, раскачивается и плачет. Тут Рашид и подступился к ней со стаканом воды.
- Успокойся, - говорит, - воды выпей. А она его отталкивает:
- Ты сам успокойся, подлец... Иди, иди, если не нравится, подай еще раз на
развод! Постоишь на коленях, как тогда, но уж в этот раз я не прощу, не надейся. Сполна получишь.
- Как тебе не стыдно, - Рашид ей сказал, как только она замолчала. Тихо,
ласково, как будто терпеливо объясняет непонятное что-то. - Как ты могла обо мне так подумать? Я для чего хотел позвонить? Чтобы помирить их, мне же не хотелось, чтобы у них семья разрушилась. Я хотел позвонить, а потом раздумал, думаю, полезут людям в голову всякие мысли нехорошие, и не стал звонить. Если тебе, самому родному человеку, так показалось, то что с других спрашивать. Я не позвонил - клянусь тебе здоровьем всех наших детей, пусть они на моих глазах все по очереди умрут, если я позвонил... Не веришь? Ты же меня знаешь.
- Я тебя хорошо знаю, - сказала Аделя, но плакать уже стала тише. - Эту сказку ты им расскажи, может быть, поверят.
- Успокойся, - сказал Рашид, он был очень расстроен. - Я тебя прошу, посмотри, до какого состояния ты себя довела... Дети плачут.
- А почему ты мне не сказал, что хочешь позвонить к ней?
- Потому что ты мнительная, потому что ты каждый раз сумасшедшей, становишься от ревности... Ладно, ошибся, теперь понимаю, что надо было с тобой посоветоваться, а еще лучше - надо было нам вместе позвонить. Ну, я тебя прошу, успокойся. - Он хоть ласково с ней говорил, но мне показалось, что ненавидит он ее страшной ненавистью... А может, показалось.
И они ушли. Впереди Аделя идет с Рашидом, он одной рукой сына к себе прижимает, другой Аделю за плечи придерживает, а сзади дочки идут. Мы сидим с бабушкой за столом, друг на друга смотрим - пообедали, называется!
Мы молча убрали стол, а потом я спросил у бабушки:
- Ты знала, что Рашид у дяди Кямила хотел дачу купить на имя своей сестры? - А она как будто и не слышит меня, сама сидит напротив, а мысли ее где-то далеко, по глазам видно. - О чем ты думаешь? Бабушка!
- Шахлар-бека вдруг вспомнила. Мир его праху,- сказала бабушка. Вспомнила, как сидел покойный на балконе и сердился, когда Зарифа у него выигрывала.
- Он, наверное, и нашу хочет купить, - сказал я, - раз с дядей Кямилом не получилось.
- Может, и хочет, - сказала бабушка. - И купит через год-два, кому она будет нужна, если родители твои, как дикие козы, каждое лето по горам и холмам разбредаются.
- Родители! А мы с тобой? Нам же нужна она.
- Ты на следующее лето с ними отправишься. Верно? А мне через год-два... Я и так обойдусь.
- Нет, - сказал я.- Ты будешь здесь жить, а як тебе
буду приезжать. Ладно?
- Ладно, - сказала бабушка и погладила мне голову. - Ладно, - она улыбнулась, - а Рашиду, если он придет ко мне, скажу, что мы ничего не продаем и никогда не продавали. А ты лучше иди принеси мне воды... Маленький ты еще о таких вещах думать.
Это я маленький? Может быть, и маленький, но хотя бы не суеверный.
- Бабушка, а ты точно знаешь, что человек умрет, если к нему сова повадилась по ночам?
- То, что умрет, - не обязательно. Я же говорила тебе - или умрет, или стрясется с ним что-то нехорошее.
- И никаких исключений не бывает?
- Не бывает. - Бабушка внимательно посмотрела на меня, потом подошла и села рядом. - Да ты не беспокойся, мой хороший, ничего с тобой не случится, пока я здесь с тобой. Прилетела сова или нет - к тебе не относится. Понял? Погладила меня по голове.
Вот, договорились. Значит, мало того, что она думает, что я поверил в примету с совой, так она еще думает, что я за себя боюсь! Очень интересно получается. А себя она, кажется, считает каким-то громоотводом возле меня, которому достанется все плохое, что мне причитается? Грех это или кет, но, как только дядя Кямил приедет, я его попрошу сову застрелить. А вообще странно, что его нет. Обычно он минут через сорок, в крайнем случае через час после приезда Рашида появляется.
Я почитал немного телевизор посмотрел, к этому времени совсем уже стемнело, а его все нет и нет. Я вышел на балкон, сел там, жду.
Дождь пошел. Сперва обычный шел, а потом как хлынуло, давно такого ливня не было - сегодня все одно к одному - утром туман, вечером ливень. Бабушка тоже вышла на балкон, говорит, не вовремя этот ливень - инжир плохой уродится. Даже не знаю, примета это или нет? С одной стороны, - примета, если бабушка говорит, а с другой, - вполне можно как прогноз. Поглядим дней через десять, какой инжир уродится. А дяди Кямила все нет, так поздно он еще и не приезжал. Молнии одна за другой. Так и кажется, что кто-то наверху время от времени втыкает в розетку ножницы. Я однажды сдуру проделал такой фокус - сперва искры, потом запахло так же, как сейчас, озоном, сперва бабушка меня ругала, потом мама, когда с работы вернулась, словом, все было, кроме света. Может быть, с ним случилось что-нибудь? В такую грозу всякое может быть! Я видел в прошлом году коричневое стекло в песке - от ударившей молнии след! А если такая в человека угодит? Это легче всего потом сказать, что из-за совы. А ведь и впрямь, кажется; что-то с ним случилось - нет же его до сих пор.
Бабушка опять вышла.
- Ты чего здесь сидишь? В темноте? Надень что-нибудь, ты же совсем, от холода съежился.
- С дядей Кямилом что-то случилось?
- С чего это ты взял?
- Ну как... До сих пор его нет.
- Не придумывай... Ничего с ним не случилось, вон он идет, твой дядя. Кямил,
До чего я обрадовался! Чему, спрашивается? Взрослый человек вернулся из города к себе на, дачу, идет как ни в чем не бывало под дождем и даже не торопится, через лозы перешагивает, а я вижу к радуюсь! Хорошо, хоть никто не знает об этом.
- Ты куда?
- Я на минутку, я одну вещь спрошу только и вернусь.
- Никуда не пойдешь, пока не оденешься. Мне с тобой потом возиться неохота.
Совсем это рядом, но, пока добежал, промок со страшной силой. Только под навесом на балконе остановился. Пока через дачу бежал, все видно было при свете молний, они одна за другой вспыхивали, а здесь темно, в двух шагах ничего не видно.