Компьютер был выключен. (Когда меня отвлекли, он работал.) Включив его, я просидел у экрана три часа кряду.
Как только я впечатал пароль, чтоб открыть файл «КМ», на экране снова развернулся рабочий стол.
Тут экран стал мигать, края вывернулись, потом он позеленел и ощетинился помехами.
Я пытался бороться с трудностями. Все время повторял себе, что, если прочту те файлы, все проблемы станут невесомыми.
Я выключил компьютер из сети. Включил снова.
Целый час я держал на проводе телефонистку горячей линии компании, пока не убедился, что они ничего не могут поделать.
Я стучал по клавишам одной рукой, другой бессмысленно водил кругами мышку по коврику, глаза болели, на лице застыла сосредоточенная гримаса.
Компьютер превратился в каменную игрушку, которая безразлично смотрела на меня. Компьютер и не думал проигрывать эту игру.
Каждый удар по клавишам уводил меня еще дальше от того места, где я хотел оказаться.
Я просто пятился назад.
Сквозь вспышки и помехи время от времени мне виделись то холмы Шерман-Оукс, возвышающиеся над долиной Сан-Фернандо, то прибрежная линия отеля в Мексике, и отец стоит на пирсе с поднятой рукой, из компьютерных колонок при этом доносился шум океана.
Мелькнула и тень отделения Банка Америки на бульваре Вентура.
Еще одно узнаваемое видение: лицо Клейтона.
Потом компьютер стал умирать.
Уже совсем затухая, колонки выдали слабую, приглушенную строчку из «На солнечной стороне улицы».
Скрипнув напоследок, компьютер замолк и сдох.
Теперь что-то узнать можно только от Робби, сказал я себе, отрываясь от стола.
Тут же материализовался писатель.
Высоким голосом он спросил: Ты правда в это веришь, Брет? Ты действительно думаешь, что твой сын тебе что-то расскажет?
Я ответил утвердительно, и писатель откликнулся: Как это печально.
Марте я сказал, что сам заберу Робби из Бакли. Я не дал ей ответить.
Просто сказал и тут же вышел из ее кабинета.
Проходя по коридору к гаражу, я услышал, как она нехотя согласилась.
На улице направление ветра все время менялось.
На шоссе я увидел отца: он стоял без движения на пешеходной эстакаде.
Сквозь открытое окно я показал права охраннику и встал в очередь машин на парковке возле библиотеки. Над нами возвышались шишковатые шпили окружающих школу сосен.
Я взглянул на шрам на ладони.
Или это будет финал (а финалы тебе всегда легко давались) или же что-то заживет, и исцеление это предотвратит трагедию.
Писатель со мной не согласился по-своему, но чрезвычайно живо.
К эскадре джипов тянулись привилегированные дети и бурчали друг другу предостережения. Следящие камеры не спускали с мальчиков своих объективов. Сыновья всегда будут дамокловым мечом. Отцы обречены.
Робби тащил рюкзак на одной лямке, ворот рубашки расстегнут, галстук в красно-серую полоску болтается на шее: пародия на уставшего бизнесмена.
Заметив «порше», он уставился на человека, сидящего за рулем. Он вопросительно взглянул на него, как будто впервые меня видел.
Мои вопросы потонут в его ответах.
Его сомнения стали физически ощутимы, когда он застыл возле машины.
Я молил его сделать еще один шаг. Пожалуйста, сдайся, просил я. Дай мне еще один шанс.
Писатель уже собрался что-то проскрипеть, и мне пришлось его заткнуть.
И тут, как будто услышав меня, Робби вразвалку пошел к машине и выдавил улыбочку.
Он снял рюкзак и открыл дверцу.
– Че как? – ухмыльнулся он и поставил рюкзак на пол. Сел, закрыл дверцу. – А где Марта?
– Слушай-ка, – начал я. – Знаю, ты не очень-то рад меня видеть, так что можешь особо не улыбаться.
Робби не завис ни на секунду. Он мгновенно повернулся и уже собирался открыть дверь, но я заблокировал замок.
Он подергал ручку.
– Я хочу с тобой поговорить, – сказал я, когда мы оба оказались заперты в машине.
– О чем? – отпустил он ручку и уставился перед собой.
Салон, как я и ожидал, явственно разделился на две части.
– Только знаешь что – давай без дураков.
Он повернул голову, лицо его выражало глубокий скепсис.
– Каких еще дураков, пап?
Это «пап» как подачка.
– Черти что, Робби, прекрати. Я знаю, как ты несчастен. – Я втянул воздух и постарался смягчить тон, но ничего не получилось. – Я сам ужасно несчастен в этом доме. – Снова вздохнул. – Все в этом доме из-за меня чувствуют себя несчастными. Можешь больше не притворяться.
Я смотрел, как играют желваки на его гладких скулах. Он снова смотрел в окно.
– Я хочу, чтоб ты рассказал мне, что происходит, – повернулся я, чтобы смотреть прямо на него. И скрестил руки на груди.
– Ты о чем? – взволнованно спросил он.
– О пропавших мальчиках. – Контролировать интонации уже не было возможности. – Что ты о них знаешь?
Молчание его было красноречивым. Дети вокруг нас грузились по машинам.
Машины выруливали по кругу на выезд, и только «порше» замер у обочины. Я ждал.
– Я не знаю, о чем ты говоришь, – тихо произнес он.
– Я говорил с мамой Эштона. Я разговаривал с Надин. Ты знаешь, что она нашла на его компьютере?
– Она сумасшедшая, – в панике повернулся ко мне Робби. – Пап, она сумасшедшая.
– Она сказала, что Эштон переписывается с пропавшими мальчиками и что она нашла эту переписку. Она утверждает, что письма были отправлены после их исчезновения.
Робби покраснел, сглотнул. Презрение, размышление, признание факта – все это в быстрой последовательности промелькнуло на его лице. Итак: Эштон всех сдал. Значит, Эштон предатель. Робби воображал себе сияющую комету.
Роби мечтал о путешествиях в далекие города, где…
Неверно, Брет. Робби мечтал о побеге.
– Я-то тут при чем? – спросил он.
– До фига при чем, если Эштон шлет тебе файлы, а Клиэри Миллер написал тебе письмо, и…
– Папа, это не то…
– Я слышал, о чем вы разговаривали в субботу возле кинотеатра. Ты стоял с друзьями и кто-то заговорил о Маэре Коэне. И тут вы все замолчали – не хотели, чтоб я слышал. О чем вы там секретничали, черт побери? – Я помолчал, стараясь овладеть своим голосом. – Как насчет поговорить об этом? Ты ничего не хочешь мне рассказать?
– Я не знаю, о чем тут говорить. – Тон его был спокойным и рациональным, но ложь поворачивала ко мне свою черную морду.
– Прекрати, Робби.
– За что ты на меня злишься?
– Я на тебя не злюсь. Просто волнуюсь. Я очень за тебя волнуюсь.
– Чего ты волнуешься? – спросил он, и в глазах его была мольба. – Пап, да все со мной в порядке.
Вот оно опять. Слово «папа». Такая приманка. Я тут же отлетел на седьмое небо.
– Я хочу, чтоб ты перестал.
– Что перестал?
– Да пойми ты: врать мне больше не нужно.
– Что ж я тебе вру?
– Черт подери, Робби, – закричал я, – я видел, что у тебя на компьютере! Я нашел эту страничку с Маером Коэном. Какого черта ты мне тут отпираешься?
Он в ужасе повернулся ко мне:
– Ты залез в мой компьютер?
– Да. Я видел файлы, Робби.
– Пап…
Он на время забыл свою роль.