Пока две девчушки в красных комбинезонах драили и тёрли старую шкуру "Фиата", Сёма сидел в пластмассовом кресле и, попивая "Колу", лениво оценивал их женские достоинства. - Сёмулика! - проревел за его спиной убежавший с пастбища осёл. - Узнаёшь друга Лазаря? Приглядевшись, Сёма с трудом опознал в толстом мужчине с лоснящимися щеками своего одноклассника Лёнчика. Много лет назад они вместе собирали марки, дрались, обменивались магнитофонными записями, курили за школой первые, вытащенные из отцовских карманов папиросы - словом вели нормальный образ жизни, именуемый в литературе счастливым детством. - Эк тебя разнесло, - сказал Сёма, осторожно протягивая руку. - Ты не по торговой линии пошёл? Отпихнув руку в сторону, Лёнчик с глухим хрюканьем обнял Сёму и принялся тыкать его носом в перхоть на воротнике своей черной кожаной куртки. - Друг, - ревел он, - сколько лет..., а помнишь..., а Светка Плавская умерла от белокровия..., а наши почти все здесь..., про тебя сказали защемился на шиксе..., врут, гады, всё врут..., пойдём посидим тут рядом, а бочковое, а холодное, сколько лет, друг! От него пахло потом, крепким одеколоном и табаком. Сёма забился, как курёнок под ножом резника, но все попытки освободиться ни к чему не привели - Лёнчик держал его мёртвой хваткой. - Узнаю, - прохрипел наконец Сёма, - узнаю друга Лёню. - Отпусти, кости сломаешь. Лёнчик разомкнул руки и счастливо улыбнулся. - А ты всё такой же, щуплый и с большими ушами. Я тебя по ним сразу узнал. А меня вот, прибавилось. Он довольно похлопал себя по брюшку и зареготал, как жеребец во время случки. В профиль Лёнчик удивительно походил на букву "я". - Только знаешь, - он понизил голос до доверительного шепота, - а называй меня теперь Лазарем. С волками жить, сам понимаешь... "Тут рядом" оказалось восточным рестораном, и к пиву в качестве закуски подали стандартный средиземноморский набор: коричневые, скользкие от масла маслины, маринованные баклажаны и хильбе. При виде любимого блюда Сёма тихонечко взвыл и осушил махом литровую кружку пива. - Ты чего это? - подозрительно спросил Лазарь, с удовольствием окуная в хильбе солидный кус питы. - Ещё не привык к местной кухне? Сёма раскрыл рот. Слова скорби и печали, горькие признания и ядовитые комментарии, уже готовые сорваться с языка, застряли между зубами вместе с волокнами маслин. Лазарь пошёл первым. Он пил, ел и говорил одновременно. Капли пива, окрашенные в пунцовый цвет баклажанов, стекали с его подбородка, крошки питы, подхваченные фонтаном красноречия, разлетались во все стороны. - Да, я приехал сюда без профессии, диплом сельскохозяйственного техникума со специализацией по выращиванию свинины просто боялся показывать, теперь понимаю, что зря, а жить надо, пошёл на курсы поваров, сколько дерьма съел пока учился, зато сейчас шеф русского кабака, а деньги, а молодые официантки, м-м-м-м-м, а каждый вечер обед в ресторане, а хильбе здесь, что надо, это я как специалист, ешь, дурачок... Он разорвал на две части остаток питы и тщательно обтёр тарелочку. - Хильбе твоим я сыт по самые гогошары, - вставил наконец Сёма. - Жена у меня тайманка, так что сам понимаешь.. Лазарь застыл с раскрытым ртом. Но не надолго. - Как, - прошипел он сквозь мешанину из плохо пережёванной питы и хильбе, настоящая, оттуда? Он махнул рукой в неопределённом направлении. Сёма помнил этот жест из детства, так отмахивался его дедушка, когда он донимал его вопросами типа: " где живёт Баба Яга?" - Да, - сказал он с достоинством тяжелобольного человека, - настоящая, оттуда. - Измена, - возопил Лазарь, - белые в городе! Стены ресторанчика вздрогнули. Буйный вал марокканской музыки обрушился на головы посетителей.
Вокруг размашистого гула барабанов пискляво обвивались дудки, неистово трещали трещотки, а грубые мужские голоса мрачно повторяли одну и ту же фразу на арабском языке. От восточных мотивов перед глазами Сёмы всегда возникала одна и та же картина: привязанный к столбу белый миссионер, треск костра, холодный лунный свет и сверкающие капли слюны на подбородках у полуголых барабанщиков. "При чём здесь арабы, - каждый раз говорил он себе, - арабы не едят миссионеров". Но его воображение считало иначе; видение возвращалось с завидным постоянством при первых звуках восточной музыки. Из кухни высунулась курчавая голова хозяина. Он довольно оглядел зал и подмигнул посетителям - ну как, мол - нравится? "Сами виноваты, - подумал Сёма, - нечего ходить по восточным ресторанам. А чего ты ожидал услышать - Моцарта?" Мысль показалась ему настолько абсурдной, что он улыбнулся. - А он ещё смеётся, - грустно прокричал Лазарь. - Сколько спиногрызов успел заделать? - Чего-чего? - прокричал в ответ Сёма. - Киндеров - спрашиваю - сколько? - Пока нет. - У-ф-ф, - Лазарь расслаблено улыбнулся. - Значит можно спасать. Не волнуйся никаких шикс - я тебе подберу, как субботнюю халу - побелее и послаще. - Я женат, - прокричал Сёма, - понимаешь, хупа, свидетели, раввинат. - Какая ещё хупа, нет такого понятия хупа с шиксой. Теперь пришла Сёмина очередь остолбенеть. - Ты что, сглузду зъихав, посмотри на фотографию её дедушки, да у него пейсы до пояса! - Маскировка! - объявил Лазарь. - Не было этого никогда. Во всём сионисты виноваты. Солдат у них не хватало, вот и завезли сюда арабское племя, натащили арабскую музыку, арабскую еду. Об этом тебе в любой ешиве расскажут. Он брезгливо ткнул вилкой в блюдечко из-под хильбе. Его пальцы напоминали аккуратных, ухоженных кабанчиков. - Не строй из себя идиёта - давай свой телефон и начнём лечиться. Спустя два часа, когда полуоглохший и пьяненький Сёма стучал в свою дверь, предложение Лазаря ещё казалось ему чудовищным. Прошло несколько дней. Мысль обтёрлась, притулилась с краю и, найдя себе место где-то между "бред собачий" и "всё может случиться", уже не казалась такой невозможной. Лазарь позвонил через две недели. - Приветик! - сказала трубка. - А приходи завтра к семи в "Свинтус" - литовский кабак на Герцль. Назови своё имя - столик я заказал. Посидим, потравим. - Да я, - начал было Сёма, - халтурю до восьми, и вообще.. - Никаких вообще, - отрезал Лазарь. - Вообще передай, что старый друг, светлые года, у джигитов есть свои законы. Понял? - Понял, - сказал Сёма. Ему вдруг стало так просто и легко на душе - кто-то точно знал,как надо, кто-то желал ему добра и платил за это, и в конце-концов, о чём шла речь, посидеть два часа в ресторане со школьным другом - а сколько можно ишачить, в конце то концов и у него есть право на личную жизнь, а хватит! Ресторан оказался довольно уютным; приглушенный свет торшеров, массивные столы из светлого дерева, негромкий оркестрик. - Не сыпь мне соль на рану, - полушептал в микрофон солист в расшитом блёстками пиджаке, - она ещё болит! Руками он пытался изобразить, как невидимый публике злодей с невероятным упорством посыпает его солью. Ран, судя по жестикуляции, было много, но и соли хватало; пока солист стряхивал её с одной половины тела, вражина успевал подобраться к другой. Сёму усадили в глубине зала. Разбитной светлоголовый парнишка ловко приволок поднос, раскидал по столу два прибора, заиндевелую бутылку водки, тарелки с закусками, раскрыл меню на рубрике "Главные блюда" и удалился. Оркестрик тянул знакомую мелодию, но Сёма никак не мог припомнить слов. Музыка нежно касалась его натруженных рук, овивалась вокруг загорелой шеи и ласково заглядывала в усталые глаза под сурово нахмуренными бровями. - Господи, да ведь это же "Синий троллейбус"! - ахнул Сёма.