"Проверяющим скажу, что был на обходе" - решил Сёма, десять минут туда, десять обратно, полчаса с Викой - никто и не заметит". Дверь он открывал потихоньку, изо всех сил стараясь не шуметь. Ему хотелось незаметно проскользнуть к постели и разбудить Вику поцелуем, как принц из старой сказки. В спальне горел свет. - Наверное, уснула над книжкой, - с нежностью подумал Сёма и открыл дверь. Они лежали на постели, мокрые от недавно законченной любовной игры. Покрытое черными, блестящими волосами, тело Лазаря казалось ещё чернее, по сравнению с белизной Викиной кожи. Сёма онемел. О таком он читал только в книжках и представить себе не мог, что с ним может случиться нечто подобное. Кровь гулко заходила, зажужжала в артериях, прилила к лицу, зашумела в ушах. - Не сопи, словно буйвол, - сказал Лазарь нарочито небрежным голосом, человеком надо оставаться в любой ситуации. Сёма сжал зубы и бросился на него. Шансов не было никаких, даже из детских схваток Лазарь всегда выходил победителем. Но подобраться к другу юности Сёма не успел. Вика, изогнувшись, ударила его в грудь своей круглой, похожей на полированное копыто, пяткой. У Сёмы перехватило дыхание. Удар пришёлся точно под ложечку - магма всех вулканов мира взорвалась в его груди. Он перегнулся пополам, горячая лава заполнила гортань, не давая вдохнуть. Судорожно, глоток за глотком, он пытался втянуть воздух в онемевшие лёгкие. Вика нацепила на его склонённую шею сумку с документами, подтащила к входной двери и коротким пинком выставила наружу. Через минуту дверь приоткрылась, и на коврике, возле скрюченного Сёмы появилась клётка с попугаем. - Забирай своё насекомое, - злобно бросила Вика. Сёма завыл. Говорить он не мог, судороги икоты разрывали гортань. Тяжёлые, словно расплавленный свинец слёзы, наполнили рот. - За что, - с трудом выдавил Сёма, - за что?! Тень жалости промелькнула по лицу Вики. - Неужели ты ещё не понял, дурачок? - почти ласково сказала она. - Жена Лазаря ужасно ревнива, вот я и взяла тебя в дом, чтобы отвести подозрения. Дверь захлопнулась. Жить дальше было совершенно незачем. Оставалось только решить, каким способом уйти из этого мира. Долго мучаться Сёма не хотел, мгновенная смерть от яда или пули представлялась ему наиболее желанным исходом. Он сидел на скамейке и, устремив остановившийся взгляд на скалу Андромеды, соображал, где достать оружие. Как назло, голова плохо работала, мысли скакали, словно волны перед волнорезом - с трудом собранные вместе, они тут же разлетались в стороны, будто морские чайки за кормой корабля. Пахло солёной водой, свежий ветер перебирал листья над головой у Сёмы, промокшая от слёз рубашка холодила грудь, а он всё сидел и сидел, не в силах сдвинуться с места... В первой же аптеке Сёма купил снотворного - немного, потому что без рецепта. Поехал во вторую, третью. Через час он проглотил целую горсть выпрошенных у сердобольных аптекарей таблеток, запил водой из фонтанчика и снова уселся на скамейку. Ничто не изменилось: ветки над головой шуршали свою мелодию; тарахтя моторами, возвращались рыбачьи лодки с ночного лова. Он подумал - что будет с мамой - его похоронят скорее всего в Реховоте, где нибудь у ограды, а может быть и нет, она будет приезжать к нему два раза в день, приносить свежее молоко, булочки, голландский сыр... - Какое молоко, какие булочки, - оборвал себя Сёма, - зачем ему голландский сыр, даже такой вкусный, как у Вики, она покупает его в магазине деликатесов, совсем недорого, а за сколько, вот за сколько, он никак не может сообразить, сколько же стоит голландский сыр, в русском магазине, прямо напротив остановки автобуса... Он попытался вспомнить вчерашний список покупок и тоже не сумел. Мысль могла охватить лишь близкое, расположенное прямо напротив глаз.
Мир сузился до размеров век, с их черной бархатистой основы медленно стаивал серебристый оттиск списка покупок. Если быстро перефокусировать глаза - как бинокль - может удастся рассмотреть, сколько же стоит голландский сыр, и кто стоит там, в глубине, за сиреневой завесой поперёк бегущих облаков. ПОСЛЕСЛОВИЕ Если вы хотите спокойно покончить с собой - никогда не делайте этого в Тель-Авиве. Выберите какой-нибудь другой город, а лучше всего - другую страну. Евреи слишком любопытный народ, чтобы дать кому-нибудь умереть в одиночестве. Не успела Сёмина голова склониться на грудь, как старичок, выгуливающий спозаранку свою собачку, заподозрил неладное. Якобы влекомый собакой, он несколько минут описывал вокруг скамейки сужающиеся круги, пока не приблизился вплотную. - Молодой человек, вам нехорошо? - спросил старичок, слегка встряхивая Сёму. Сёма не ответил. Старичок повторил вопрос. Вновь не получив ответа, он с ловкостью старого сердечника прощупал пульс и побежал к телефонной будке. Из больницы Сёма вышел совсем седым. Где витала его душа, к каким тайнам успела прикоснуться, в какие бездны заглянуть никто не знает. Он развёлся с Сагит, порвал старые связи и, неожиданно для всех, переехал жить в ешиву. - Ход конём, - рассудили многоопытные родственники. - Лучше таскать груз заповедей, чем поддон с кирпичами. Идиёт, идиёт, а свою пользу знает! - Ещё один паразит, - постановил Лазарь. - Впрочем, он всегда норовил на дармовщинку. - Самые злые критики выходят из неудавшихся писателей, решила журналистская компания Вики. - Вот выучится Сёма на раввина и будет нас, многогрешных, учить уму-разуму. Со всей беспощадностью неофита. Мама несколько дней плакала и рылась в семейном альбоме. Отыскав пожелтевшую фотографию сурового старика в высокой чёрной ермолке, она успокоилась. - Сёмин прадедушка был старостой синагоги, - сказала она папе. - Может, это у него фамильное... И лишь Овадия, узнав о безрассудном поступке бывшего зятя, уважительно покачал головой. Учение у Сёмы не пошло. На уроках он моментально засыпал, а разобрать лист Талмуда было для него непосильной задачей. Через полгода он сдался и устроился на работу в той же ешиве. Сёма моет полы, чистит кастрюли, сдаёт в стирку бельё. От брачных предложений он отказывается наотрез; женщины его больше не интересуют. Живёт он в маленькой комнатке подвального типа на первом этаже ешивы. Все заработанные деньги Сёма тратит на ешиботников, покупает им лакомства, чтобы лучше учились, новые галстуки, носовые платки. Он по-прежнему посещает уроки и по-прежнему засыпает после второй фразы преподавателя. На вопросы любопытных Сёма отвечает: - Душа..., душа слышит... Ешиботники за глаза называют его праведником и перед экзаменами приходят просить благословения. - Какое ещё благословение, - ворчит Сёма, - учиться нужно как следует... Прошлое словно стёрлось из его памяти. Иногда ему кажется, будто он родился и вырос здесь, в цокольном этаже ешивы. Плавное течение дней перемежают спокойные ночи; большой мир, наполненный опасностями и соблазнами, бушует снаружи, не в силах прорвать старые, толстые стены. Во сне Сёму навещают давно умершие раввины в шелковых сюртуках и шапках из лисьего меха. Они присаживаются на краешек кровати и, раскачиваясь, толкуют о заповеди "Не убий". Перед самым рассветом Сёма просыпается и долго лежит с открытыми глазами, прислушиваясь к стуку собственного сердца. Страшная гостья больше не приходит, он наконец обрёл то, что безуспешно искал под хупой и в объятиях Виктории. И лишь когда зимние тучи закрывают небо над Бней-Браком, а в его каморке становится темно, как подвале, Сёма подходит к клетке с попугаем и перебирает прутья холодными пальцами.