Вместо этого он попал сюда, и ловушка захлопнулась, так что – если, конечно, отцу не удастся хитростью и лестью вернуть фавору короля – Фредерику придется вечно созерцать вторжение на земли французских колоний всяких оборванцев: необразованных англичан, самых отъявленных мерзавцев, выходцев из низов английского общества, не говоря уже о голландцах, шведах и немцах… О, это поистине невыносимо! А союзники, союзники каковы! Племена краснокожих, они ведь даже не еретики, о христианстве здесь вообще речи не идет – они, все как один, язычники, а половина военных операций в Детройте состоит из закупки ужасных кровавых трофеев…
– Да, мой дорогой Фредерик, вы и в самом деле дрожите, – отметил Лафайет.
– Отнюдь.
– Но вас била дрожь.
– Я содрогнулся .
– Кончайте надувать губки и наслаждайтесь. Ирраква была сама услужливость. Они не только предоставили нам личную губернаторскую баржу, но и не потребовали за это никаких денег, сказав, что это жест доброй воли.
– Губернаторскую? Губернаторскую ? Под губернатором вы подразумеваете ту жирную, страшную краснокожую женщину‑язычницу?!
– С цветом своей кожи она ничего поделать не может, и вовсе она не язычница. По сути дела, она приняла баптистскую веру, это то же самое, что и христианство, только несколько шумнее.
– В этих английских ересях сам черт ногу сломит!
– Мне кажется, это даже элегантно. Женщина, выступающая в роли губернатора штата Ирраква, краснокожая к тому же! Ее как равную принимают губернаторы Сасквахеннии, Пенсильвании, Нью‑Амстердама, Новой Швеции, Нью‑Оранжа, Новой Голландии…
– А мне иногда начинает казаться, что вы предпочитаете эти отвратительные Соединенные Штаты родному отечеству.
– В своем сердце я француз, – спокойно ответил Лафайет. – Но я восхищаюсь американским духом равноправия.
Опять это равноправие. Маркиз де Лафайет походил на фортепьяно, настроенное на одну ноту.
– Вы совершенно забываете, что наш основной враг в Детройте – эти самые американцы.
– Это вы забываете, что настоящий наш враг – орды скваттеров‑поселенцев, не имеет значения, какой они расы, незаконно вторгшихся в Резервацию Краснокожих.
– Игра слов, не более того. Все они – американцы. Следуя на запад, они проходят через Нью‑Амстердам или Филадельфию. Вы же, будучи на востоке, воодушевляете их – всем известно, как вы восхищаетесь антимонархистской философией, проповедуемой этими оборванцами. И мне приходится платить за их скальпы, когда краснокожие на западе учиняют очередную резню.
– Тише, Фредерик, тише. Даже в шутку не обвиняйте меня в антимонархизме. Умная машинка для рубки мяса, изобретенная месье Гильотином, ждет не дождется подобных обвинений.
– Жильбер, давайте говорить серьезно. Маркиз на нее никогда не попадет. Аристократам, распространяющим безумные демократические идеи, головы не рубят. Их высылают в Квебек. – Фредерик не мог удержаться, чтобы не вставить шпильку. – А самых ненавистных отправляют в Ниагару.
– Что ж такого вынатворили, если и вас выслали в Детройт? – как бы про себя пробурчал Лафайет.
Опять позор. Будет ли когда‑нибудь конец этому бесчестью?
«Мария‑Филиппа» приблизилась настолько, что можно было разглядеть отдельных матросов и услышать их крики, пока судно ложилось на последний галс, перед тем как войти в порт Ирраква. Самое мелкое из Великих Озер, озеро Ирраква, было единственным, в которое могли заходить морские суда, – далее на пути вставала громада Ниагарского водопада. Последние три года, после того как Ирраква закончила постройку своего канала, почти все поставки, которые нужно было переправить в обход водопадов в озеро Канада, шли через американскую территорию, откуда попадали в Ниагарский канал.
Французские портовые городки вымирали, огромное количество французов перебралось на американский берег озера, где Ирраква с радостью снабжала их нужной работой. А маркиз де Лафайет, управляющий делами на юге Канады и к западу от Квебека, казалось, вовсе не возражал против этого. Если к отцу Фредерика когда‑нибудь вернется фавор короля Карла, Фредерик лично проследит за тем, чтобы Лафайет стал первым аристократом, испробовавшим на своей шее острый нож гильотины. То, что этот человек творил в Канаде, звалось предательством.
Как будто прочитав мысли Фредерика, Лафайет похлопал его по плечу и произнес:
– Скоро, скоро уже, потерпите немножко.
Безумно, конечно, думать о таком, но, похоже, предатель Лафайет сам только что предрек собственную казнь!
Но нет, на самом деле Лафайет имел в виду «Марию‑Филиппу», которая подошла совсем близко к пристани. Портовые грузчики Ирраквы приняли линь, брошенный с судна, и намотали его на ворот, после чего, заведя некую монотонную песню на своем неудобоваримом языке, стали подтягивать судно к причалу. Наконец «Мария‑Филиппа» ударилась бортом о пристань – с одной стороны грузчики принялись разгружать товары и багаж, с другой стороны установили сходни для пассажиров.
– Это же гениально, посмотрите, насколько они умудрились ускорить разгрузку судна! – воскликнул Лафайет. – Они кладут тюки на стоящие на рельсах вагонетки – на рельсах, как в шахте! – а затем вступают в дело лошади, которые отвозят груз туда, куда нужно. Сами видите, по рельсам можно перевозить куда больше груза, чем на обычных тележках. Стефенсон
Он трещал без умолку. В который раз он принялся рассказывать о паровой машине Стефенсона, которая, по убеждению Лафайета, вскоре заменит лошадь. Этот изобретатель уже построил пробную модель – то ли в Англии, то ли в Шотландии, то ли еще где. Но совсем недавно он переехал в Америку, и думаете, Лафайет позаботился пригласить Стефенсона в Канаду строить свои паровые машины там? Нет, Лафайет позволил ему работать на Ирракву, обставившись идиотскими оправданиями – мол, Ирраква уже вовсю использует пар, да и основные залежи угля находятся на американской стороне. Но Фредерику де Морепа было известно настоящее положение дел. Лафайет считал, что, благодаря паровой машине, перевозящей вагонетки по рельсовым дорогам, коммерция и путешествия станут намного быстрее и дешевле, так что мир извлечет куда больше пользы, если эта система будет построена на территории демократии ! Фредерик, разумеется, не верил, что машина может обогнать лошадь, но это не имело значения – главное, Лафайет верил в это, поэтому тот факт, что он не привез изобретателя в Канаду, лишний раз доказывал его предательские намерения.
Должно быть, он пробормотал последние несколько слов вслух. Либо это, либо Лафайет действительно умеет читать человеческие мысли – до Фредерика доходили слухи, что Лафайет обладает подобным даром. А может, Лафайет просто догадался, о чем он сейчас думает. Или дьявол ему подсказал… А что, хорошая мысль!
Как бы то ни было, Лафайет громко рассмеялся и сказал:
– Фредерик, если бы я позвал Стефенсона строить рельсовые дороги в Канаде, вы первый обвинили бы меня в пустой трате государственных денег. Зато сейчас, если вы, написав рапорт, обвините меня в предательстве, в том, что я подучил Стефенсона остаться в Ирракве, вас тут же вызовут домой, во Францию, где заключат в маленькую комнату с обитыми подушками стенами.
– Обвинять в предательстве? Вас? – напускно удивился Фредерик. – Да подобной мысли мне и в голову не могло прийти. – И все‑таки на всякий случай он перекрестился. Вдруг и вправду сам дьявол шепчет на ушко Лафайету? – Ну не довольно ли любоваться таскающими тюки грузчиками? По‑моему, нам следует поприветствовать прибывшего офицера.