– Но все равно буду советовать тебе, и ты потом будешь мне благодарна, как это случалось всегда. – Он протянул руку Мере, прощаясь с ним, как мужчина с мужчиной. – Довези его до места в целости и сохранности и возвращайся назад, – сказал он.
– Куда я денусь, – ответил Мера.
– Твоя мать права, времена настали опасные, поэтому смотри в оба. Мы правильно назвали тебя, у тебя острый глаз, вот и используй свой дар.
– Хорошо, па.
К Мере подошла мать, а папа перешел к Элвину. Он от души хлопнул Эла по ноге и пожал ему руку. Приятное тепло разлилось по телу – папа обращался с ним как с настоящим мужчиной, как с Мерой. Может быть, если б Элвин не сидел на лошади, папа взъерошил бы ему волосы, как мальчишке, но ведь этого не случилось, поэтому Эл все равно почувствовал себя взрослым.
– Я не боюсь краснокожих, – тихонько сказал Эл, так чтобы мама не услышала. – И мне очень жаль оставлять вас.
– Знаю, Эл, – вздохнул отец. – Но ты должен ехать. Ради себя самого.
И лицо папы приняло отстраненно‑печальный вид, который Эл‑младший не раз наблюдал и раньше, но никогда не понимал. Папа был странным человеком. Эл понял это только сейчас, потому что раньше, когда он был маленьким, папа был для него просто папой и Элвин не пытался понять его.
Сейчас Эл немножко повзрослел и начал сравнивать своего отца с остальными мужчинами. К примеру, с Армором Уивером, самым важным человеком в городе, который постоянно говорил о мирном сосуществовании с краснокожими, о том, что с ними надо делиться землей, рисовать карты территорий краснокожих и белого человека, – Армора Уивера все слушали с уважением. Папу так никто не слушал; слова Армора принимали всерьез, но иногда оспаривали, хотя знали, что он говорит важные вещи. Не раз Эл сравнивал отца с преподобным Троуэром, который всегда выражался очень учено и напыщенно, который постоянно кричал со своей кафедры о смерти и воскрешении, об огнях ада и вознаграждении небесном, – к священнику тоже прислушивались. Правда, несколько иначе, чем к Армору, потому что он всегда говорил о религии, в которой мало общего с фермерством, животноводством и жизнью обыкновенных людей. Но его тоже слушали с уважением .
Когда же говорил папа, его мнение всегда выслушивалось, но зачастую от него просто отмахивались: «Да ладно тебе, Элвин Миллер!» Когда Эл заметил это, то сначала даже разозлился. Но позднее он понял, что люди, попав в беду, не станут обращаться за помощью к преподобному Троуэру, нет, и к Армору они тоже не пойдут, потому что ни тот ни другой не знали, как разрешить те проблемы, которые порой возникают у обычного фермера. Троуэр мог объяснить им, как держаться подальше от ада, но это может пригодиться только мертвому, а Армор мог разъяснить, почему с краснокожими надо соблюдать мир, но все это заумная политика, пока не разразится война. Когда же заходил спор о границах участков, о том, что делать с мальчишкой, который уже получил несколько взбучек, но продолжает грубить своей матери, о том, что сажать, когда долгоносик пожрал кукурузные семена, люди шли к Элу Миллеру. Выслушав его немногословный ответ, они обычно уходили, качая головой и приговаривая обычное: «Да ладно тебе, Элвин Миллер!» Но затем все равно следовали его совету – проводили границу и строили каменную изгородь; прогоняли из дома наглого мальчишку и пристраивали его работником на соседнюю ферму; шли на поле и сажали кукурузные зерна, «завалявшиеся» у других фермеров, которые, по словам Эла Миллера, просто стеснялись предложить соседям свою помощь.
Сравнивая отца с другими мужчинами, Эл‑младший понимал, что его папа иногда ведет себя очень странно и зачастую основывается на причинах, известных ему одному. Но он также понимал, что папе можно верить. Люди сколько угодно могли уважать Армора и преподобного Филадельфию Троуэра, но верилиони Элу Миллеру.
Люди сколько угодно могли уважать Армора и преподобного Филадельфию Троуэра, но верилиони Элу Миллеру.
Как верил ему Эл‑младший. Он верил своему папе. Пусть ему очень не хотелось покидать дом, даже будучи на пороге смерти, он продолжал считать, что учеба – это напрасная трата времени, – какая разница, какой будет его профессия, если на небесах и так достаточно кузнецов? – он все‑таки знал: если папа сказал, что ему будет лучше уехать, значит, Эл уедет. Когда Эл Миллер говорил: «Сделайте так, и все получится», люди обычно следовали его совету, и все выходило так, как он предрекал.
Эл уже сказал папе, что не хочет уезжать, но папа ответил: «Все равно тебе надо уехать, тебе же будет лучше». Это все, что хотел услышать Элвин‑младший. Он кивнул головой и поступил так, как сказал папа. Не потому, что у него не хватило мужества возразить, и не потому, что он боялся отца, как остальные братья. Он слишком хорошо изучил своего папу, поэтому знал – его суждениям можно доверять. Вот и все.
– Я буду скучать по тебе, па, – сказал он.
А затем поступил необычайно глупо, безумно, он бы никогда так не поступил, если бы подумал как следует. Он протянул руку, чуть‑чуть нагнулся и взъерошил волосы отца . И уже после до него дошло, что отец может выдрать его как Сидорову козу за то, что Элвин посмел обращаться с ним как с обыкновенным мальчишкой. Действительно, папины брови изумленно поползли вверх, резким движением он схватил Эла‑младшего за запястье. Но вдруг в глазах его мелькнула веселая искорка, и, громко расхохотавшись, папа сказал:
– Что ж, один разтебе можно позволить такую вольность. Ты даже останешься в живых.
Все еще посмеиваясь, папа отступил немножко назад, чтобы дать попрощаться матери. По лицу ее текли слезы, и она не стала мучить его последними «поступай так», «а так не поступай», как мучила Меру. Она всего лишь поцеловала его руку, прижалась к ней щекой и посмотрела ему прямо в глаза.
– Если я отпущу тебя сегодня, мне больше никогда не доведется взглянуть на тебя еще раз, – сказала она.
– Нет, ма, не говори так, – принялся успокаивать он. – Со мной ничего не случится.
– Не забывай меня, хорошо? – попросила она. – И храни тот амулет, что я тебе дала. Носи его все время с собой.
– А что он делает? – вытаскивая амулет из кармана, спросил Элвин. – Я такого никогда не видел.
– Неважно, главное, держи его все время при себе.
– Хорошо, мам.
Мера подъехал к Элвину‑младшему.
– Нам пора отправляться, – сказал он. – Надо отъехать подальше от знакомых мест, прежде чем располагаться на ночлег.
– Эй, эй, ты не больно‑то спеши, – сердито осадил отец. – Мы уже договорились, что эту ночь вы переночуете у Пичи. Хватит вам на один день езды. И не смей ночевать под открытым небом, разве что очень прижмет.
– Ну ладно, ладно, – согласился Мера. – По крайней мере мы должны добраться до места своего ночлега до ужина.
– Тогда езжайте, – махнула мама. – Езжайте, мальчики.
Не успели они отъехать от ворот, как на дорогу выбежал папа и схватил лошадей Меры и Элвина за поводья.
– И помните! Пересекайте реки только по мосту. Слышите? Только по мосту! На дороге, по которой вы поедете, через каждую реку переброшен мост – отсюда и до самой реки Хатрак.
– Знаю, па, – поморщился Мера. – Я ж сам помогал их строить, ты что, забыл?
– Пользуйтесь мостами! Это все, что я хочу сказать. А если пойдет дождь, вы должны немедленно найти укрытие, остановиться в чьем‑нибудь доме и переждать ливень, слышите? Я не хочу, чтобы вас достала вода.