.."--
поддался Владыке и проиграл ему три партии подряд.
"Исключительноради нашейдружбы!"--тыкал он мне пальцем в грудь.
Владыко тут же подписал телеграммув Бердянск на вызов Борькиных родителей.
Скоро приехала еще молодая,красиваямать Борьки ипривезлавсякой рыбы,
соленой, копченой, да еще и полный жбан самогонки, да еще вишневоговаренья
и торбугруш.ДедБорькибылбакенщикомна Дону,бабка,естественно,
бакенщицей -- и они уж постарались, собирая посылку внуку.
МатьБорькина,человекконторскойработы, так быларадавстрече с
сыном,которогоипотеряли уж, потому чтовсе они были"поднемцем"в
Бердянске, а он на фронте, что тоже крепко выпила с нами и, сидя на краешках
матрацев,пела, обнявшисьс нами: "Что ты, Вася, приуныл, головуповесил?
Черны брови опустил, хмуришься -- не весел?.."
Вася-саратовский, прозванный так оттого, что из города Саратовародом,
один из "наших",еще "львовских", бойцов, действительно приуныл. Под гипсом
у негозавелись черви, как у многих ранбольных. "И это хорошо,-- заверяли
насмедики, -- черви очищаютрану"... Очищать-то они, конечно, очищают, но
когда имне хватаетвыделений--ониж плодятсябезустали,-- черви
начинают точить рану, въедаться в живую ткань.
Вася-саратовскийсповреждениемплечевогосустава,заключенныйв
огромный,неуклюжийгипс, метался совзнятой впередисебярукой,будто
загораживаясьеюотвсехили,наоборот, наступая,прислонялсялбомк
холодномустеклу, пил воду, пробовал дажесамогонку, и все равно уснуть не
мог.Червивылезалииз-подгипса,ползалипоегоисхудалойшеес
напрягшимися от боли жилами. Утром давленых и извивающихся, мутно-белых этих
червей счерными точками голов мысметали спостели,обиралисгипса и
выбрасывали в окно, гдеуже стаями дежурили приученные к лакомству воробьи.
Напоилимы Васю допьяна, он забылся иуснул. Мать ночьюуехала, наказывая
Боре, чтоб он не проявлял излишнюю строптивость, исказала, что в следующий
раз приедет отец, что дедушка до зимы не сможет -- он привязан к бакенам.
x x x
НаутремывсебылиразбуженывоплямиВаси-саратовского.Долго он
крепился, терпел, пьяного, неподвижного, его начали естьчерви, как трухлое
дерево.
-- Братцы! Братцы! -- по древнему солдатскому обычаю взывал современный
молоденькийсолдат. -- Сымитегипссменя!Сымите! Доедают...Слышу --
доедают! Братцы! Мне страшно! Я нехочу умирать. Я в пехоте был... выжил...
Братцы! Спасите!
Сунулись мы искать дежурную сестру --нигде нету, врачисюда находами
бывали, санитарка, дежурившая у дверей, отрезала с ненавистью:
--И знаю я, где этаблядина, но искать непойду. Мне,хотьвсе вы
сегодня же передохните!..
ЧеревченкоСемен,бывшийкакого-тосыро-маслосепаратногоцехаили
фабрикируководитель"хвилиала"от"солдатскихмасс",отнюдьне
революционного настроения, пришел на крик,посмотрел на Васю-саратовского и
сказал, что в самом деле надо снимать гипс, иначе парень если не умрет, то к
утруот болис умасойдет, "бочервиначалиестьживое мясо".
Мне,хотьвсе вы
сегодня же передохните!..
ЧеревченкоСемен,бывшийкакого-тосыро-маслосепаратногоцехаили
фабрикируководитель"хвилиала"от"солдатскихмасс",отнюдьне
революционного настроения, пришел на крик,посмотрел на Васю-саратовского и
сказал, что в самом деле надо снимать гипс, иначе парень если не умрет, то к
утруот болис умасойдет, "бочервиначалиестьживое мясо". Сам он,
Черевченко Семен, к больному не притронется, "ему ще здесь не надоело...".
С гневом и неистовством пластали мы складниками, вилками, железкамина
Васе-саратовском гипс, и когда распластали, придавив Васю к полу,с хрустом
разломили пластины гипса, нам открыласьстрашная картина: в гипсе, по щелям
его,угламимножествузакоулковклубкамикопошилисьчерви,куделя
шевелилась от вшей. Освещенные клопы -- ночная тварь -- бегали, суетились по
гипсу. Вране горящим цветком, похожим на дикий, мохнатый пион, точно яркое
семя в цветке, тычинки ли, шевелимые ветром, лезли друг на друга, оттесняли,
сминаятех,ктослабее,черненькими,будтоукарандаша,заточенными
рыльцами, устремлялись туда, в глубь раны, за жратвой клубки червей. Воронка
раны сочиласьсукровицей,вглуби--кровью, валяясьв ней, купаясьв
красном, рану осушали черви.
Парень, из бывших мастеровых или воров-домушников, открыл гвоздем замок
на двери перевязочной, мы досталимарганцовку, развелиее в тазу,промыли
рану, перебинтовали Васюновым бинтом, высыпалив охотно подставленный рот
два порошка люминала -- и он уснул воистинумертвым сном.Не стонал, дышал
ровно и неслышал, какой визг подняладежурнаясестра, утромявившаяся с
поблядок.
Припыхтелв"филиал"Владыко.На машине, натрофейной,доблеска
вылизанной, прибыланачальница госпиталя, подполковникмедицинскойслужбы
Чернявская. Теньв тень вылитая начальницаизльвовскогораспределителя,
развечтотеломещепышнееи взглядом наглее.Брезгливо ступив внашу
палату, отпнувот дверей веник, которым мы ночью сметали с матрацев червей,
клопови вшей,натрясенныхизВасиного гипса,она рыкнула на санитарку.
Издали,от дверей же,мелькомглянуланамладенчески-тихо спящего Васю,
обвела нас непримиримым, закоренелойненавистьюутомленнымвзоромдавно,
тревожно и неправедно живущего человека.
-- Та-ак!-- криво усмехнулось медицинское светило.
--Выбыхотьпоздоровались!-- подал голос кто-то израненых. --
Первый раз видимся...
-- Та-ак! -- повторила начальница многозначительно, не удостоив ответом
ранбольного. -- Самолечениемзанимаемся?! Двери взламываем! Похищаем ценные
медпрепараты! Угрожаем медперсоналу! --Она, всетак же держа руки в боки,
мужицкие, хваткие рукибывшегохирурга с маникюромнаногтяхи золотыми
кольцамина пальцах, еще раз прошлась взглядом, затем и сапожками по палате
перед опешившим народом.