Иохладелнарод,давай мокрое отжимать, в другуюмашину
грузиться.
"Ктопрямоездит,дома неночует",-вспомниласьКоляшеещеодна
поговорка, где-то, скорей всего ещена родине,вКлючах слышанная. Поняв,
что своими силами емумашину из ямы не вынуть, залезон в кабинуи, почти
стоя, уснул на сиденье,и таккрепко спал, чтои не заметил, как скатился
вниз, на другуюдверцу,стеклоботинками выдавил,скомкался врычагах и
педалях,кучкойтряпья лежал межземлей и техникой,об стекла порезался.
Едва егоразгляделив кабинеиз присланного на выручку "студебеккера",с
возмущением вынули за шкирку: "Бедствие такое, а он, гадюка, спит!.."
ПослеМценска, будь оннеладен,итого хлеще случай вышел. Пофаре
стрельнули -сама она включилась,или Коляша со снарычажки перепутал.В
фару не попали - мала цель, но трубки радиатора пробили, вытекла вода. Народ
пересадили, в ночьувезли, рулевойв лесуостался.Один. Страшно одному.
Фашисты ичерти всюду мерещатся. Только под утро и поспал маленько рулевой.
Застучали,забарабаниливкабину,ионпроснулся.Ребятаизтойже
сталинградскойармии скалятся, ксебе зовут, вместесмашиной.Кашейи
сухарями Коляшу кормят, по плечу хлопают.Он и согласился. Налетели двоев
фартуках с паяльниками на весу, мигом радиатор заварили, воды в него из лужи
налили. Один из тех, что в фартуке, за рульсели на дорогу машинувывел,
газуй, говорит, вслед за
нашейколонной, а колонна на рассветерезво и непринужденно движется.
За час с небольшим покрыла те несчастные восемнадцать километров, на которые
его роднаябригада ночь тратила,потеряв при этом впути половинумашин,
когда и с орудиями.
"Повезло мне,- думалКоляша,- внастоящую боевую часть попал,ачто
машинуугнал, так армия-тоодна, Красная",- и вызвался подвезти чего-нито.
Но командир стехническойнашивкой на рукаве и на петлицах, при многих уже
орденах,сказал: "Сиди покавкустах иноса невысовывай. Да помойсяи
постирайся -вода кругом,а тоягляжу:ты уж бензиномссышь и мазутом
оправляешься..." Смешно ему. Юмор.
Но в чемдальневосточная бригада наторелаза горький путь, такэто в
поисках. И тут,в брянских темных лесах, нашли Коляшу умельцы-артиллеристы,
"домой"утартали. Там хотели судить и куда-нибудь отправить, под смерть, но
Коляша при всем скоплении начальствавдруг психанул и,брызгаяслюнойне
слюной, бензином брызгая, завизжал:
- Да я и не хочу с вами быть! Не ж-жал-лаю! Бросили! Предали! Пропадай!
Да в нашем бы детдоме вам за такое "изменничество морды набили!..
Командир дивизиона удивленно уставился на рулевого.
- Жалко, что нет тут того детдома.Жалко! - произнес он,повернулся и
ушел.
А командир взвода управления дивизиона зашипел на Коляшу:
- Н-ну, ты у меня попляшешь! Н-ну, ты у меня попомнишь.
..
"А пошел ты на ...",- хотел сказать Коляша, но уже выкричался, ослабел,
на него сонное смирение накатило. Только рукой слабо отмахнулся, будто паука
отогнал,иподалсявсвою машину, испал в кабинедо техпор, пока не
приспело двигаться дальше.
Носколькопоморюниплыть-берегубыть.Приехаливместа
сосредоточения,неделю безпамятиспали ввесеннем,зеленьюбрызнувшем
березнике, по которому вальдшнепы повечерам тянули, дроздыи другие птахи
тутрезвились,напевали,нарядныечиркив лужи светлые падали,селезни
чиркалиикрякали, подзывали сторожких самок.Никтопо птице не стрелял,
никтонешумел,недемаскировался.Березникэтот светлый,углубляясь,
переходил все в тот же необъятный брянскийлес,смешивался с нимив нем
растворялся. Оподолье ж березовой рощи спускалось к реке Оке и со спотычками
об овраги, лога, косолобки и курганы переходило то в чапыжник, то ивовсе в
прибрежную,густо сплетеннуюшарагу.Леси кустарники прорежены войском,
изранены,повалены, загажены. Как же иначе-то, раз человек - засранец, то и
засрал все вокруг себя...
Нанеся сокрушительныйударповрагузимнейпорой,русское войско,
достигнувречныхрубежей,выдохшеесявзимнемпоходеиостановленное
немцами,жилона здешних берегах,сводя березник на топливо, невелоне
только боевых действий, оно вообще никак себя не проявляло, ни в труде, ни в
борьбе.На восемькилометровили навседесятьтянулась рыжаяниточка
полуобвалившейся траншеи,оплывшей по брустверам. К нейвелиневычищенные
ходы сообщений, от нихокопчики и щелки к огневымточкам, которыхтут кот
наплакал. Войско, заспавшееся, волосомобросшее, задичавшее отбезделья, с
глухойзимынастойчивождалозаменыивотдождалось,ушлокуда-то,
распоясанное, ленью исном объятое, и шло-то не по грязным траншеям,не по
жидко чавкающим ходам сообщения, поверху шло, никого и ничего не боясь.
Враг не стрелял.Враг-фашистукреплялсяза Окой.Скороузнать дано
будет:построенатамтрехряднаяоборона,причемпервые, наречныеряды
обороны сплошь бетонированы, ограждены системой огнеметов, все огневые точки
нетолько укреплены,но и пристреляны, связь,каквсегда унемцев,меж
линиями обороны и тылами отлажена, что часы.
И тем неменее,командованиенового, Брянскогофронта именноздесь
намечало удар во флангКурско-Белгородского клина,чтобы уж смаху, когда
начнется битва на Курско-Белгородском выступе, отрезать всю массу фашистских
оккупантов, да и кончить разом с этой выжигой-Гитлером.
Сосредоточились,как казалосьгенераламнаверхах,- тайно,тихои
скрытно, окопались, изготовились и нанесли артиллерийский удартакойсилы,
что деревня, стоявшая на крутом, глинисто-обнаженном выступе, сползла вместе
с мысом,совсемипостройками и худобой вОку, даи запрудилаее,что
затруднило переправу.