" Просто больно делается, когда видишь, что люди живут, одеваются, а я должна сидеть вдовой при живом муже и дожидаться, авось кормильцу привалит счастье: поп уронит, а он поднимет, - тогда он выстроит мне дом в Егупце. Не дождется твой Егупец, чтобы я ради твоих расчудесных людей, которые обмениваются женами, пожертвовала всем, пустилась туда к тебе, сняла бы парик и сделалась у тебя наложницей... Пускай они себе голову сломят на ровном месте, как желает тебе счастья и всего хорошего
твоя истинно преданная супруга Шейне-Шейндл.
"Ни красоты не нужно, - говорит мама, - ни ума: счастье нужно". Сравни, к примеру, мою Нехама-Брайндл и Рохл тети Двойры. Эта хороша как летнее солнце, а та - кислятина. А вот поди же: Нехама-Брайндл, бедняжка, сидит в девицах, а Рохл выходит замуж за какого-то раззяву из Ямполя, очень порядочного, честного, тихого, то есть глуповатого, но из очень родовитой семьи. У него, говорят, сестра выкрестка.* Он, правда, не совсем здоров, но зато солдатчины не боится. Удовольствие смотреть на эту парочку. Она думает, что умнее никого на свете нет, а он уверен, что никого красивее нет. Как моя мать говорит: "Не то любо, что хорошо, а то хорошо, что любо..."
IX
Менахем-Мендл из Егупца - своей жене Шейне-Шейндл в Касриловку
Моей дорогой, благочестивой и благоразумной супруге Шейне-Шейндл, да здравствует она со всеми домочадцами!
Во-первых, уведомляю тебя, что я, благодарение богу, пребываю в полном здравии и благополучии. Дай бог и в дальнейшем иметь друг о друге только радостные и утешительные вести. Аминь!
А во-вторых, да будет тебе известно, что возня с домами - дело пустяковое. Я вовремя спохватился и занялся другим товаром - имениями. Имения - это совсем не то! Во-первых, не нужно сапоги трепать: напишешь письмо, отошлешь опись, тот съездит, посмотрит землю, и дело, с божьей помощью, сделано. А во-вторых, имеешь дело не со злыднями, не с нищими, а с господами, с помещиками, князьями, графами! Ты, пожалуй, спросишь, каким образом я очутился среди графов? Это целая история.
Ты ведь знаешь, что жить здесь мне нельзя. А так как часто случается, что полиция наведывается к нам в гостиницу по ночам для проверки и "очистки", то хозяйка нас обычно об этом предупреждает, чтобы мы могли вовремя растаять, точно соль в воде: кто в Бойберик, кто на Демиевку, а кто - на Слободку...* Но иной раз хозяйка и сама не знает, когда нагрянет облава, - в таких случаях очень скверно! Однажды на той неделе лежим это мы, все гости, и спим... Вдруг слышим - стучат. Хозяйка соскакивает с постели и обращается к нам, вся дрожа:
- Евреи! Марш из дому, полезайте в солому!..
Поднялась беготня, стали прятаться: кто в погреб, а я - на старое свое место - на чердак, и следом за мной - еще один человек из Каменца. Лежа так в беде на чердаке, слышу я, как человек этот стонет.
- Чего вы вздыхаете? - спрашиваю я шепотом.
- Горе мое горькое! - отвечает тот. - Бумаги свои я оставил в изголовье. За бумаги беспокоюсь.
- А что это за бумаги?
- О, - говорит он, - очень нужные бумаги! Стоят по меньшей мере полмиллиона.
Услыхав такие речи, я потихоньку придвинулся к моему соседу и спрашиваю:
- Откуда у вас столько бумаг? И что это за бумаги такие?
- Это имения, - отвечает он. - Есть у меня имения в Волынской губернии, крупные имения, с угодьями, с лошадьми и волами, с овцами и водяными мельницами, с винокуренными заводами, с прекрасными дворами, с роскошными садами, со всяческим добром!
Я придвинулся к моему соседу еще ближе:
- Откуда у вас столько имений, откуда такие богатства?
- Имения, - отвечает он, - принадлежат не мне, не на моем мусоре выросли. Это барские имения, но они у меня на руках. То есть я должен их продать, ради этого-то я и приехал сюда, привез с собою все бумаги, описи. Как вы думаете, не пострадаю я?
- Боже упаси! - говорю я. - Кому нужно чужое? Дай бог, чтобы сюда на чердак не добрались...
Тем временем пробую пощупать его с другой стороны.
- Ну, а вы уже что-нибудь сделали с вашими имениями?
- Нет, - отвечает, - пока еще ничего. Боюсь здешних маклеров. Они, говорят, ужасные лгуны, ни одному их слову верить нельзя! Может быть, вы знаете маклера по имениям, но только порядочного человека, честного, не лгуна?
- Ох, - говорю я, - с большим удовольствием! Я сам маклер по имениям. То есть с имениями я в жизни своей дела не имел, но это ничего не значит: дал бы только бог покупателя, - можно и имение сделать.
- Я вижу, - сказал тогда мой маклер, - что имею дело с настоящим человеком, с порядочным человеком. Дайте же мне слово, что все это останется между нами, и я передам вам все, - где расположены мои имения и что в них находится.
Словом, мы, с божьей помощью, сделали дело, то есть решили работать на паях: он вкладывает в дело все свои имения, а я - своих покупателей. Но так как я занят и не имею времени, то пишу тебе кратко. Бог даст, в следующем письме напишу обо всем подробно. Пока дай бог здоровья и удачи. Сердечный привет деткам и каждому в отдельности.
Твой супруг Менахем-Мендл.
Главное забыл! Тревога в гостинице оказалась напрасной. Какой-то сосед по ошибке постучал к нам в окно, а мы зря разбежались. Но из этого ясно видно: что бы господь ни творил, все к лучшему. Например, если бы сосед не постучал в окно, не было бы никакой тревоги, я не оказался бы на чердаке, не познакомился бы с маклером из Каменца и не знал бы никаких имений и никаких графов. Теперь бы только хоть немножечко удачи.
Тот же.
X
Шейне-Шейндл из Касриловки - своему мужу в Егупец
Моему почтенному, дорогому, именитому, мудрому и просвещенному супругу Менахем-Мендлу, да сияет светоч его!
Во-первых, пишу я тебе, что меня одолел кашель, - дай бог твоим егупецким мадамам того же. И козье молоко уже пью, уже и у доктора была. Сколько эти доктора вытянули у меня денег за последние годы, - прохворать бы им столько же с аптекой заодно. Хорошо еще, что у нас вторая аптека открылась и можно поторговаться.
Поздравляю тебя с твоими новыми делами, с имениями и графами! Только и знает, что каждый день новое занятие выискивает! Мало того, что он такой расторопный да удачливый, - он еще привередничает: во всем недостатки находит... Как моя мама говорит: "Девица плясать не умеет, а говорит, что музыканты плохи..." Боюсь я, Мендл, что ты до тех пор будешь хвататься за всякие дела, пока не начнешь торговать на улице спичками, как сын тети Соси Гецл, который пустился в Америку, думал, что там он кота за хвост поймает, а сейчас такие письма шлет, что камень и тот растрогать можно. В Америке, пишет он, каждый вынужден работать до полусмерти, не то, хоть распухни с голоду, никто тебе куска хлеба не подаст... Чудная страна, чтоб она сгорела вместе с твоим Егупцем! Поделом вам! Моя мама говорит: "Имеешь хлеб, - не гонись за пряником!" Очень хотела бы, чтобы господь сотворил чудо, и мне не пришлось бы в близком будущем услышать о тебе то же, что рассказывают о Гецле, сыне тети Соси, а может быть, что-нибудь и похлеще... Как желает тебе счастья и всего хорошего
твоя истинно преданная супруга Шейне-Шейндл.
"Земля и небо, - говорит мама, - поклялись, чтобы в мире ничего не пропадало без следа!" Приехал к нам из губернии чиновник и рыщет и докапывается, - хочет узнать, куда девались деньги, что Мойше-Мордхе завещал на общественные дела. Какие-то бездельники донесли, будто деньги остались у нашего богача. А богач говорит, что деньги ушли. Куда ушли? На ветер... Хоть бы его к арестантским ротам присудили, боже милосердый!..