" Как раз то, что вам нужно!
Услыхав такие речи и узнав, что этот Мойше-Нисл Кимбак вдобавок обещает вознаграждение сватам сразу же при помолвке и, кроме того, еще специальный подарок от мамаши, - мой реб Отер вскочил с места, схватил меня за руку и говорит:
- Поздравляю вас, реб Менахем-Мендл! Мы сделали дело! Я заметил у вас в корзинке, если не ошибаюсь, яичные коржики, чай, сахар и прочую дребедень, может быть, не мешало бы нам пока что перекусить, а когда мы, с божьей помощью, доберемся благополучно до Фастова, вы потрудитесь сбегать за кипятком, - я видел, у вас есть чайник, - выпьем по стаканчику чаю, а на станции, надо полагать, и винца достанем, пятидесятисемиградусной, тогда выпьем заодно за здоровье моего ярмолинецкого аристократа и вашего ямпольского богача, которому так не терпится просватать, и пускай будет в добрый и счастливый час!
- Аминь! - отвечаю. - Вашими устами да мед пить! - Но не так скоро дело делается, как сказка сказывается...
- Разрешите, - перебивает он меня, - вы не знаете, реб Менахем-Мендл, с кем дело имеете. Я не мальчик! Вы изволите разговаривать с мировым сватом по имени реб Ошер, у которого волос на голове меньше, чем устроенных им браков. Дай бог нам обоим столько сотен, сколько пар у меня уже развелись, снова поженились и снова развелись... Стоит мне только заглянуть в список, я сразу нащупаю, пойдет дело или не пойдет. Ваш Мойше-Нисл, насколько я понимаю, не без изъяна. В самом деле, давайте разберем, отчего ему так приспичило? И по какому случаю так горячится мамаша и даже обещает подарок свату от себя? Видимо, где-то копошится червячок. То есть яблочко, очевидно, с червоточиной...
- Каков же, - говорю, - будет ваш совет?
- Совет, - отвечает он, - самый простой: мы оба должны немедленно разъехаться в разные стороны. Я в Ярмолинец - к моему знатному Ицику Ташрацу, а вы - в Ямполь, к вашему Мойше-Нислу Кимбаку. Но... работать нам придется изо всех сил. Вы, с вашей стороны, должны будете настаивать, чтобы ваше червивое яблочко дало как можно больше, а я, со своей стороны, конечно, постараюсь, чтобы мой Ташрац дал действительно половину, как обещал... Потому что мало ли что взбредет в голову человеку, торгующему своим происхождением?
Как видишь, дорогая моя, началось как будто с пустяков, с шутки, а кончилось настоящим делом. Пока то да се, мы приехали в Фастов. По приезде в Фастов мы прежде всего напились чаю, закусили честь-честью и стали серьезно обсуждать наше дело. Сначала, по правде сказать, мне от всей этой истории было не по себе: какой я сват? И какое отношение я имею к чужим спискам? Ведь это же, если хочешь, - прямой грабеж! Человек, скажем, уронил кошелек с деньгами, а я поднял... Но, с другой стороны, что особенного случилось? Одно из двух: если выгорит, - поделимся! Ведь я же не разбойник с большой дороги, - мне чужого не надо. Словом, выходит, что никакой несправедливости во всем этом нет, и мы порешили двинуться в путь - он в Ярмолинец, я - в Ямполь. Сговорились мы так: сразу же по приезде на место я прежде всего должен выведать, в чем тут дело, почему этому Мойше-Нислу Кимбаку так не терпится просватать. А когда я осмотрю дом и самый "предмет" мне понравится, я должен дать телеграмму реб Ошеру в Ярмолинец: "Так, мол, и так", а он мне ответит телеграммой: "Так, мол, и так", - и тогда мы съедемся, вероятно, в Жмеринке на смотрины, и, если пара подходящая, сватовство состоится. "Главное, - говорит он мне, - вы, реб Менахем-Мендл, должны не жалеть расходов, давать депеши, потому что при сватовстве депеша - самое важное... Родителей жениха и невесты, - говорит он, - при виде депеши черт за душу хватает..."
Когда дело дошло до расставания и надо было покупать билеты, оказалось, что моему мировому свату реб Ошеру не хватает на дорогу. Он, говорит, израсходовался до последней копейки на депеши и телеграммы.
"Дай вам бог, говорит он, - зарабатывать ежемесячно столько, во сколько мне в неделю обходятся депеши и телеграммы!" Понимаешь? Вот она, какая профессия! Словом, поезд дожидаться не станет, пришлось мне выложить несколько рублей, - не расстраивать же дела из-за расходов! Мы обменялись адресами, очень тепло распрощались и разъехались - он в Ярмолинец, а я - в Ямполь.
Приехал в Ямполь и перво-наперво стал выведывать:
- Кто такой Мойше-Нисл Кимбак?
- Дай бог всем евреям жить не хуже! - отвечают мне.
- Много у него детей?
- Много детей бывает у нищих... А богач имеет одно только дитя.
- Какое дитя?
- Дочь, - говорят.
- Какова она из себя?
- Из нее можно сделать двух..
- А приданого он много дает?
- Сколько бы ни давал, - отвечают, - он не хвор дать в два раза больше.
Хочу нащупать, в чем дело? Но щупай тут, щупай там - ничего не нащупаешь. Тогда я надел субботний кафтан и отправился прямо к этому Кимбаку.
Ну, описать тебе дом я просто не в состоянии. Богатый дом, полная чаша, а люди - брильянты! Когда я сказал, кто я такой и зачем приехал, меня приняли по-царски, угостили сладким чаем с печеньем и лимонным вареньем, поставили на стол бутылку хорошей вишневки. Он Мойше-Нисл то есть, мне ужасно понравился: приветливый такой, душевный человек, можно сказать, без желчи. Да и она, Бейля-Лея то есть, понравилась мне с первого взгляда. Дородная женщина, с двойным подбородком, тихая, скромная. Оба они стали выпытывать у меня, кто другая сторона, хорош ли у них сын и что он умеет? Что мне было сказать, когда я и сам не знаю? Но человек с головой на плечах находит выход из положения.
- Давайте, - говорю я им, - покончим сначала с одной стороной, а потом будем толковать о другой. Во-первых, я хотел бы знать точно, сколько вы приданого даете? А во-вторых, я хотел бы повидать вашу дочь.
Услыхав такие речи, он, Мойше-Нисл то есть, обращается к жене, Бейле-Лее то есть:
- Где ж это Сонечка? Позови-ка ее.
- Сонечка одевается, - отвечает ему жена, подымается с места и уходит в соседнюю комнату, а мы с ним, с Мойше-Нислом то есть, остаемся одни. Выпили по рюмочке вишневки, закусили лимонным вареньем и беседуем. О чем? Я и сам не знаю, - так, вообще, о всякой всячине.
- Давно вы уже занимаетесь своим делом? - спрашивает он и наливает мне рюмку вишневки.
- С самой женитьбы, - отвечаю я. - Мой тесть - сват, и отец у меня был сватом, и все мои братья занимаются тем же, чуть ли не вся наша семья, говорю, - состоит из сватов...
Лгу на чем свет стоит, даже не поморщившись, и чувствую только, что лицо у меня пылает. Сам не знаю, откуда что взялось! Но что же мне было делать? Как твоя мать говорит: "Влез в болото, - полезай дальше..." Решил я про себя, как я уже говорил тебе, что если всевышний окажет мне милость и я обломаю это дело, - свою часть заработка, с божьей помощью, без всяких отговорок, поделить пополам с тем сватом, Лейбе Лебельским, который оставил в заезжем доме свой узелок с бумагами. Чем он виноват? Ведь, если судить по справедливости, то, может быть, все мое вознаграждение принадлежит ему, Лейбе Лебельскому то есть? Но - с другой стороны, а я с чем же останусь? Ведь я же, собственно говоря, во всей этой истории главный зачинщик. А труды мои совсем ничего не стоят?! И врать без зазрения совести ради другого я тоже как будто не нанимался. Да и кто знает, может быть, бог так судил, чтобы тот потерял, а я чтобы нашел и чтобы благодаря мне три человека заработали деньги?
Размышляю я таким образом, а в это время отворяются двери и входит мамаша, Бейля-Лея то есть, а следом за ней Сонечка, невеста то есть. Красивая, высокая, полная и солидная такая, вроде мамаши. "Ну, и рост и объем, не сглазить бы! - думаю я. - Не Сонечка, а целый "сонечник"!" Одета она, невеста, как-то странно: в длинный капот, пестрый такой, и выглядит она скорее замужней женщиной - не потому, что она стара на вид, а потому что уж очень широка! Надо было бы с ней кое о чем побеседовать, посмотреть, что за зверь такой, но он, отец то есть, слова сказать не дает. Говорит без остановки, так и сыплет. О чем, думаешь, говорит? О Ямполе.