А если бог даст, то куплю еще немного "Транспорта", потому что из Петербурга пишут, чтобы обязательно покупали "Транспорт"! У всех здесь имеется "Транспорт": у мужчин, у женщин, у врачей, у меламедов, у лакеев и прислуг, у ремесленников, - у кого только нет "Транспорта"? Здесь, когда встречаются, первым долгом спрашивают: "Как сегодня с "Транспортом"?" Зайдешь в ресторан, хозяйка спрашивает: "Почем сегодня "Транспорт"?" Покупаешь коробок спичек, - лавочник спрашивает: "Почем сегодня "Транспорт"?" Словом, Егупец это место, где действительно можно заработать. Все спекулируют, все тянутся вверх, зарабатывают деньги, а среди них и я. Но так как мне сейчас некогда, то пишу тебе кратко. Даст бог, в следующем письме напишу обо всем подробно. А пока дай бог здоровья и удачи. Кланяйся сердечно каждому в отдельности.
Твой супруг Менахем-Мендл.
Главное забыл! Ты спрашиваешь, что я делаю по ночам в Бойберике? Я же тебе писал, что в Егупце евреям жить нельзя, разве что "первогильдейцам"*. Когда я разгружу свой "портфель" и увижу итог, я уплачу "гильдию" и смогу жить в Егупце со всеми наравне. Пока приходится скрываться, а лучшего места, чем Бойберик, не найти. Это - дачная местность. Здесь много дачников. Дачники бегут, и я бегу. Понимаешь?
Тот же.
IV
Шейне-Шейндл из Касриловки - своему мужу в Егупец
Моему почтенному, дорогому, именитому, мудрому и просвещенному супругу Менахем-Мендлу, да сияет светоч его!
Во-первых, сообщаю тебе, что мы все, слава богу, вполне здоровы. Дай бог и от тебя получать такие же вести в дальнейшем.
А во-вторых, пишу я тебе, дорогой мой муж, что у нас случилось несчастье, которое окончилось счастьем. Наш Мойше-Гершеле проглотил копейку! Пришла я с базара, - это было в пятницу, купила рыбу, свежую, еще трепетавшую, а ребенок кричит, надрывается! Я его бью, колочу, а он не перестает кричать! "Чего тебе надо? Наказание божье! Тварь противная! На, возьми мои горести! Колики в животе! На тебе копейку!" Еле-еле, с трудом успокоился. Через несколько минут спохватываюсь: "Мойше-Гершеле, где копейка?" - "Нима тапейчи", - отвечает он и ручкой показывает на ротик. Проглотил? Ох, горе мне! Ох, беда! Беру ребенка, заглядываю ему в рот, - ах ты господи! Ах, несчастье мое! "Мойше-Гершеню! Душа моя! Скажи, куда ты девал копейку?" Трясу его, колочу, щипаю, синяков наставила, а он в один голос кричит: "Нима, гам тапейту, гам!" Словом, привела его к доктору, а тот велел кормить его картошкой... Два дня мучили ребенка, насильно пичкали картошкой, ни молока, ни глотка воды не давали, одну только картошку да картошку, думала - конец моему ребенку! И только на третий день стали убирать в доме, смотрю - в кровати, под подушкой, лежит копейка! Так бы они здоровы были, наши доктора, как знают они, что такое болезнь! Вот, не хватало мне! Как мама говорит: "К горестям добавка..." Я должна возиться с его детьми, с докторами, с чертями-дьяволами, а ему, золотодобытчику моему, хоть бы что! Носится из Одессы в Егупец, из Егупца в Бойберик! Нашел, чему радоваться: "бумажки", "транспорты", "портфели"! Втемяшил себе в башку, что можно одним духом богачом стать! А ведь это - мать говорит: "Похуже всякой хворобы..." Глупый, рассказываешь ты мне чудеса в решете: "акции-шмакции", "девендент-шмевендент"... Выеденного яйца все это не стоит! С одними пятью пальцами богачом не станешь. Моя мама говорит: "Кто лихоманку вложит, тот хворобу и вынет..." Заруби себе, Мендл, на носу: все твои егупецкие людишки, которые, как ты пишешь, одним махом разбогатели, в скором времени, бог даст, снова будут теми же нищими, только малость посвежее. Потому что я верю в твои "транспорты" и "мальцевские" так же, как и в одесский "Лондон". Уж я скорее поверю в колдовство и нечистую силу, чем во все твои егупецкие "портфели"... Ох, съела бы собака мое сердце, - она бы взбесилась...
Я должна видеть, как у людей жены уважением пользуются, слово иной раз скажут, а то и прикрикнут так, что у мужа поджилки трясутся, - а мне нужно подлаживаться, слово боюсь вымолвить, обругать не смею мужа за позор, который мне приходится принимать от людей... Я должна делать веселую мину. "Щеки себе щипать, - как мама говорит, - чтоб румянец стоял..." Но - что мы и что наша жизнь? Буду я так изнывать и таять потихоньку, покуда не истаю как свеча, буду убиваться от досады, убиваться, и надорваться бы твоим егупецким щелкунам, как желает тебе и сейчас и всегда от всего сердца
твоя истинно преданная супруга Шейне-Шейндл.
Погоди-ка! Берл, сынок дяди Менаши, нажил себе новую беду: он на той неделе погорел, вышел в чем мать родила. А теперь ему же хлопот не обобраться: враги донесли, что все у него было застраховано втрое против стоимости, поэтому он, наверное, сам произнес молитву: "Благословен сотворивший огненные светила!"...* Пригласили его к следователю. Но Берл тоже не из тех, что десяток на копейку: у него свидетели, которые готовы присягнуть, что его в ту ночь и дома-то не было. Однако пока что его засадили, а Златка с испуга выкинула и родила семимесячного. Поздравляю тебя!
V
Менахем-Мендл из Егупца - своей жене Шейне-Шейндл в Касриловку
Моей дорогой, благочестивой и благоразумной супруге Шейне-Шейндл, да здравствует она!
Во-первых, уведомляю тебя, что я, благодарение богу, пребываю в полном здравии и благополучии. Дай бог и в дальнейшем иметь друг о друге только радостные и утешительные вести. Аминь!
А во-вторых, да будет тебе известно, что я уже связался с Варшавой. Ты, пожалуй, спросишь: коль скоро я живу в Егупце и торгую с Петербургом, - зачем же я полез в Варшаву? Не беспокойся, Варшава - тоже город! В Варшаве тоже имеются "бумажки", да какие еще "бумажки"! На Варшаве биржевики состояния нажили! Варшава - это не Петербург! Варшава - сотнями швыряется. Варшава на той неделе взяла да и подняла "лилипуты" с тысячи двухсот до двух тысяч! Ну, скажи сама, можно ли не купить такую бумагу? Или, скажем, "возочки". Недели три тому назад они стоили тысячу четыреста. А сейчас, как ты думаешь, какая им цена? Две тысячи! И без купона! Ведь это же злодеем надо быть, чтоб не купить такую бумагу! Затем у Варшавы еще одно достоинство: она не требует денег, она знать не хочет никаких "депо". Хочешь иметь "лилипуты", "возочки"? Уплати сотню-другую сверх курса и делай себе "премию" до "ультимо", то есть до начала следующего месяца. Наступит начало месяца, тогда поступай, как знаешь: либо бери бумажки, либо не бери. Но кто даст тебе дождаться начала месяца? На то господь бог и создал маклеров на белом свете, чтоб они проходу не давали: "Нет ли у вас "лилипутов"?", "Нет ли у вас "возочков"?" И морочат голову до тех пор, пока не дадут сколько-нибудь сверх курса и не выманят у тебя твои "бумажки". Вот только вчера насели на меня два одесских маклера, пристали, чтобы я отдал им мои "лилипуты" и "возочки". Нашли кого дурачить! "Братцы! говорю я им. - Нет у меня ничего! Быть бы мне так же чистым от всякого зла!" Словом, отбояривался я от них до тех пор, пока они все-таки не выманили у меня пять "лилипутов" и пять "возочков". Но я их здорово нагрел! Я тут же сделал кое-какие комбинации, и есть надежда, что я, с божьей помощью, на этом деле заработаю, потому что везет мне, не сглазить бы, в последнее время здорово: что ни куплю, на другой день дорожает. Все говорят, что я счастливчик! Дай бог, чтобы "ультимо" прошло в Варшаве благополучно, тогда у меня освободится весь "портфель", и я свяжусь с другой конторой, потому что в той, с которой я сейчас веду дела, столько народу, что не знаешь, на каком ты свете. На той неделе чуть не вспыхнул скандал: уже доходило до пощечин, то есть один из нас уже получил пощечину... Но так как мне сейчас некогда, то пишу тебе вкратце. Даст бог, в следующем письме напишу обо всем подробно. Пока дай бог здоровья и удачи.