- У меня, знаешь, программа-максимум есть, - доверительно рассказывала Валя. Она перешла с Зоей на "ты", потому что видела в ней ровесницу, товарища, а еще полутемный вагон и мерный перестук колес настраивали на задушевность. А может, просто захотелось рассказать случайной спутнице о том, что волновало. - Вот поработаю года три сестрой, немного скоплю денег, чтоб маме оставить. Витька к тому времени подрастет, может, в ремесленное поступит. А я... я в Минск поеду, в медицинский поступать. Папа наш умер от рака желудка. Никак не пойму, неужели ничего нельзя придумать, чтоб люди не умирали от этой болезни?.. Конечно, пока я закончу институт, что-то придумают, найдут средство... Но все равно... Всю свою жизнь посвящу...
Зое теперь казалось, что не такая уж она обыкновенная, эта Валя. И в лице, и в глазах у нее есть что-то особенное. Что-то такое, что и на самом деле может заставить слушаться ее. Слушаться и верить ей.
- А ты, если не секрет, где работаешь? - спросила она Зою.
- Я? - Зоя склонилась под столик, будто что-то там отыскивая. Так, не поднимая головы, тихо ответила. - На часовом работаю...
- На часовом? - переспросила Валя. - Это ведь, наверно, очень интересно.
- Да, интересно...
- Ой, уже поздно, - посмотрела на часы Валя, - а вам завтра рано вставать. Будем ложиться. Спокойной вам ночи.
- Это хорошо, Зоенька, что вы приехали. Поможете мне. Видите, сколько нам с вами придется писем пересмотреть, - говорила Анна Владимировна.
Они стояли в небольшом кабинете перед канцелярским шкафом, набитым разноцветными папками - желтыми, зелеными, розовыми. Папки были толстые и тонкие, новые и старые, с ободранными, измятыми углами.
- Это наш архив. Здесь я храню все письма, которые мы получаем. Пускай будут на память. А некоторые, возможно, пригодятся. Понадобились же сейчас... Только отыскать бы...
Зоя смотрела на папки и представить себе не могла, как к ним подступиться. В самом деле, если во всех этих папках письма, сколько ж это надо времени, чтобы все пересмотреть?
- Сегодня же и начнем, Зоенька, а сейчас пойдем позавтракаем. Раз уж приехали к нам, будьте нашей гостьей.
По узкой деревянной лестнице с перилами, украшенными затейливой резьбой, сошли они вниз. Дальше вел просторный коридор с большими окнами вдоль стены. Анна Владимировна обняла Зою за плечи, и Зое было приятно так идти с ней. Ей казалось, что с этой женщиной она знакома уже давно. Просто не верилось, что впервые они увиделись только сегодня.
Остановились у двери, за которой слышался шум, похожий на шум класса, куда еще не пришел учитель.
- Это наша столовая, - сказала Анна Владимировна, открывая дверь. Гул, стоявший в комнате, казалось, только того и дожидался: в коридор вырвались голоса, стук ложек, тарелок. Зоя на минуту смутилась, не решаясь войти.
- Иди, иди, - ласково подтолкнула ее Анна Владимировна, обращаясь к Зое уже на "ты".
Они пошли вдоль столиков, стоявших с двух сторон.
Вдруг Зоя почувствовала толчок в спину и одновременное испуганное "ах!". Обернулась. Прямо перед ней стоял мальчик в синем лыжном костюме. В глазах у него был самый натуральный испуг, а вихор на макушке, казалось, только что вскочил от страха да так и замер. На подносе в коричневой лужице кофе лежала опрокинутая чашка.
- Извините, - чуть слышно выговорил мальчик.
- Надо же осторожнее, Валерик! - с укором сказала Анна Владимировна. Разве так дежурные встречают гостей?
- Я не хотел, - оправдывался Валерик.
- Ну, ничего, ничего. Все в порядке. Только больше не носись так, Анна Владимировна поставила на место опрокинутую чашку. - Подавай, пожалуйста, завтрак и нам.
Они устроились за отдельным столиком у окна, и через минуту перед ним уже стоял Валерик с полным подносом.
- Однако быстрый ты, - улыбнулась Анна Владимировна.
- А больше никого с ног не сбил?
- Нет, - помотал головой Валерик.
Он сначала поставил поднос на соседний свободный столик и чистой тряпочкой старательно протер клеенку. По тому, как снимал с подноса и ставил перед Анной Владимировной и Зоей тарелки с кашей и чашки с кофе, было видно, что старается он делать все как можно лучше.
Поставив все на стол, Валерик отошел в сторону, словно дожидаясь, не будет ли еще каких-нибудь распоряжений. Но Анна Владимировна улыбнулась ему:
- Спасибо, Валерик. Можешь возвращаться к своим обязанностям.
Валерик удалился, слегка косолапя.
И вот Зоя уже третий день в Калиновке. Сразу после завтрака поднимается наверх в маленький кабинет и открывает шкаф с папками. Как много их она уже просмотрела и как много еще остается! Письма, письма... В конвертах и без конвертов, написанные чернилами или карандашом, выведенные красивым почерком и нацарапанные неумелой, нередко детской рукой. Писем, еще недавних, на свежей белой бумаге, и очень старых. Многие листки пожелтели, пожухли, чернила расплылись, карандаш стерся, и трудно уже разобрать написанное. И откуда только их нет! Из Москвы и Вильнюса, из Дорогобужа и Алма-Аты, из Полоцка и Мозыря, из Гродно и Вилейки, из Ялты и Воронежа.
Анна Владимировна предупредила Зою, чтоб особенно внимательно читала подписи - в конце писем и на конвертах. Надо отыскать фамилию Новаторова. И Зоя искала. В основном только на это она и обращала внимание, но временами какое-то слово или фраза невольно привлекали внимание, и тогда Зоя начинала читать все письмо - одно, второе. В основном письма были адресованы Анне Владимировне и Ивану Гавриловичу. Некоторые начинались словами: "Дорогие товарищи!"
Писали родители, которые искали своих детей, родители, которые уже нашли их. Писали сами дети, уезжая куда-нибудь или насовсем покидая Калиновку.
"Дорогая Анна Владимировна! - прочла Зоя в одном письме. - Хочу написать вам о своей большой радости. У меня родилась дочь, очень красивая, здоровенькая и большая. Ей три месяца, а в консультации говорят, что она как пятимесячная. Дочку мы с мужем назвали Аннушкой, в вашу честь. Я своему мужу много о вас рассказывала, и он вас уже знает. Если будет у вас время, приезжайте к нам в гости. Муж у меня очень хороший и мы будем вам очень рады.
Катя Веремейчик".
Зоя понимала, что у нее нет времени перечитывать письма: ей не хватит тогда и нескольких недель. У нее и так уже начинает кружиться в голове - от неразборчивых почерков, от пыли, накопившейся в старой бумаге, от напряжения и внимания, с которыми она проделывала свою работу. Временами ей начинало казаться, что ничего она здесь не найдет, что не могут сохраниться письма, написанные столько лет назад, что они либо затерялись, либо истерлись в пыль и тогда руки опускались. Но она вспоминала больную мать, потерявшую здоровье еще тогда, когда потеряла Шурика, вспоминала фотографию юноши, которую видела у Рени, и снова начинала искать.
"Дорогой Иван Гаврилович! - прочла она в одном письме. - Это письмо я пишу вам своими собственными руками. Научился. В этом году я даже поступил в педагогический институт. Есть у меня и девушка. Зовут ее Лена. Она мне настоящий друг и верный товарищ. Так что жизнь у меня только начинается, а я не забыл, что однажды сказал вам, что она уже кончилась. Спасибо вам за все, что вы для меня сделали. На всю жизнь я считаю вас своим отцом.
Эраст Горделадзе".
- Анна Владимировна, а почему тут один человек хвастает, что своими руками письмо написал? - заинтересовалась Зоя.
- Где?
- Вот, - показала Зоя письмо.
- А, это наверно, от Эрика Горделадзе. У него, Зоенька, нет обеих рук. Оторвало миной.
Анна Владимировна сняла очки, в задумчивости поднесла дужки к губам.